Страница 40 из 75
Конечно, вслух об этом не скажу, но в душе у воина остается осадок. Мне кажется, что таких корреспондентов надо было бы строго наказывать, которые все видят в розовом свете.
Итак, вернемся к приезду Бека. На этот раз я его не ругал. Он явился ко мне беспомощным. Я не разрешил себе никаких резкостей по отношению к нему, и он уехал от меня довольным. Об этом он засвидетельствовал капитану Курманбеку Сагындыкову.
В конце ноября я приехал в Москву. К моему приезду Бек заканчивал второй вариант второй повести. Она была несравненно лучше первой, но опять-таки не то. Мы с ним просидели над рукописью около двух недель. А тут, некстати, Союз писателей вздумал обсуждать повесть Бека.
Бек очень волновался и даже боялся этого обсуждения, просил меня принять участие. Свою просьбу обосновывал тем, что он не сможет ответить ни на один из военных и военно-психологических вопросов, если таковые там будут задеты (а он был уверен, что именно эти вопросы будут в центре внимания). Я отказывался.
И тут он поступил нечестно и коварно: через два дня приносит мне газету с объявлением, что 8 декабря в клубе Союза писателей будет обсуждение книги и что я в нем принимаю участие. Я возмутился. А Бек, хитро улыбнувшись, добавил:
— В клубе висит большое объявление и там ваше имя написано крупными буквами.
Мне пришлось пойти на это мероприятие без всякой подготовки. Народу было много. Любопытные москвичи и москвички прямо съедали меня глазами.
Обсуждение открыл генерал-лейтенант Игнатьев. Слово было предоставлено Беку. Но он и тут поступил коварно: прочел первую главу и сказал, что он больше ничего не имеет сказать, так как полковник Баурджан Момыш-Улы лучше его сможет дальше рассказать и ответить на все интересующие аудиторию вопросы.
Аудитория зааплодировала. А я стоял перед ней на трибуне с голыми руками…