Гром небесный

Священная традиция насчитывала много лет и была обязана образу жизни старых геологических коллективов. Посидеть в компании и принять свои 100 грамм за обедом – это было святое.

Соломон Давидович Марков, первый заместитель директора «РИНО», много лет проработал начальником сейсмических партий на Северах. Невысокого роста, кряжистый, он производил впечатление какого-то небольшого дубочка. При этом однокашники любили вспоминать интересную историю, как однажды в институтские годы на осенней «картошке» колхозный бригадир подошел к интеллигентнейшему москвичу Белоусову и сказал следующую речь: «Ну и хитрые же вы, жиды, люди, так и смотрите, как бы от мешка увернуться. Вот, посмотри на этого хорошего русского парня. Посмотри, какой он мешок тащит». Хорошим русским парнем бригадир считал Соломона Давидовича, уроженца Жмеринки, выросшего в местечковой еврейской семье. Безотказность, ответственность и чувство долга делали Соломона любимцем всех геологических коллективов, в которых он работал. В «РИНО» Марков занимался вопросами экономики и финансов. Как шутил Алиев, Соломон был одновременно и правой, и левой рукой профессора Верта.

Марков потягивал предобеденный аперитив не один, а вместе с Рауфом Агаларовичем Алиевым. Это был высокий представительный мужчина, даже в старости сохранивший превосходную осанку и замечательную шевелюру, всегда тщательно зачесанную назад. Человек редкого обаяния и интеллигентности, он происходил из бакинской семьи, в которой неприемлемы были ни национальные, ни конфессиональные, ни какие-либо иные предрассудки. Рауф окончил знаменитый Азербайджанский нефтяной институт, затем отучился в московской аспирантуре, защитил кандидатскую диссертацию и на многие годы уехал работать в Сибирь. Когда его называли морозоустойчивым азербайджанцем, это доставляло ему несказанное удовольствие. При этом, однако, он любил поправлять собеседника и уточнял, что он не азербайджанец, а бакинец. Хороший ученый классической школы, Рауф сразу подружился с новатором Вертом, и их научный симбиоз давал прекрасные результаты. Но была у Рауфа Агаларовича еще и тайная страсть. Он безумно любил русский язык. Во всем окружении блестящего профессора Верта никто так не владел этим предметом в его письменной и устной форме, не вникал в тонкости грамматических и синтаксических построений, как он. И это при том, что в Россию Алиев приехал в 23 года.

– Как-то все-таки нехорошо без Коли, – сказал Рауф Агаларович.

– Ничего, – прокряхтел Соломон Давидович, – приедет Серебровский, он наверстает свое, только бы не сглазить. Да ладно! Уверен, что все будет в порядке. Может быть, стоило рюмку предложить Чернокозову? Обидится еще чего! – мурлыча, произнес Марков.

– Да что ты, Соломон, – ответил Алиев, – чтобы он перед приездом Серебровского… Чтобы был запашок?!

Но дверь кабинета распахнулась и – легок на помине – в кабинет вошел Евгений Петрович. Алиев подумал – вот что значит, когда говорят: на человеке нет лица. Крупный красавец лет пятидесяти часто моргал, рот у него был открыт, руки дрожали.

– Что случилось, Женя?

Чернокозов с трудом владел собой:

– Только что позвонили. «Юнгфрау» с треском проиграла аукцион. Победила компания «Беаройл», черт бы ее побрал! Подробности мне не сказали. Но Серебровский уже в курсе дела. Похоже, эта новость застала его в машине. Я не знаю, что будет. Он вне себя. Похоже, там есть что-то еще, о чем не следует говорить по телефону.

– Слушай, Женя, нужно срочно рассказать об этом Верту, – предложил обеспокоенный Марков.

– Уверен, он уже знает.

– Все равно пойдем, поговорим, – сказал Алиев. Он первым решительно вышел из кабинета и направился к дверям кабинета Верта. Соломон Давидович заглянул в приемную – секретарша развела руки. Подергав ручку двери, он убедился, что дверь заперта.

Чернокозову позвонили из приемной Серебровского, его помощник с придыханием сообщил, что шеф никак не может дозвониться до Верта даже по приватному телефону. Дело принимало дурной оборот.

Трое взрослых мужчин нерешительно топтались перед запертой дверью кабинета директора.

– Теперь-то все ясно, – сказал Чернокозов. – Переваривает плохие новости. Он, конечно, все знает. Но кто ему сообщил?

Все вернулись в кабинет Алиева. Марков задумчиво смотрел на расположенную во дворе парковку, где стоял синий «Фольксваген Пассат».

– Ладно, все в порядке, ребята, машина Лики на стоянке, давайте ее найдем и попросим воспользоваться своими ключами. На нее Верт никогда не орет. А нам нужно помочь ему прожевать неприятность.

Для Чернокозова, как и для всего окружения Верта, Лика Мирошина была официальной любовницей Верта и, как модно выражаться, его гражданской женой. Только Марков и Алиев знали, что Лика была не гражданской, а именно законной женой Верта. Два месяца тому назад они присутствовали на церемонии их бракосочетания. По не вполне понятным старикам причинам молодожены держали свой брак втайне. Вроде бы Лика хотела сменить место работы и после этого оповестить своих коллег о произошедших в ее жизни изменениях.

Чернокозов первым бросился к жене друга и начал сбивчиво описывать ситуацию. Его взволнованный рассказ прервал всегда спокойный, выдержанный Алиев, который объяснил Лике, в чем заключалась проблема. Нужно было войти в кабинет Николая Константиновича, вернуть его к реальности с минимальными затратами нервной энергии и при этом избежать Вертовских вспышек гнева.

Вся компания прошла к кабинету. Лика достала из сумочки ключ, подошла к двери, отперла замок и сказала ожидавшим ее мужчинам:

– Простите, я на минуточку загляну к нему одна.

Лика проскользнула в кабинет директора, и через несколько секунд оттуда раздался какой-то животный, душераздирающий крик. Мужчины буквально ворвались в директорский кабинет и увидели страшную картину. Точнее – они не сразу поняли, что картина страшная. Верт сидел в кресле за письменным столом, откинув голову на подголовник. Глаза его были широко открыты. На лице застыла удивленная улыбка. На Верте была строгая белая рубашка с застегнутым воротником. И все бы ничего. Но на левой стороне груди расплылось большое красное пятно. Постепенно к вошедшим приходило понимание того, что близкий им человек мертв. Все были в остолбенении. Как всегда, присутствие духа сохранил Алиев. Он не дал Лике приблизиться к мертвому мужу. Проверять, действительно ли это смерть, не имело никакого смысла. Но все-таки он подошел к Верту, приложил пальцы к его шее и негромко, но четко сказал:

– Всем выйти. Ничего не трогать.

Мужчины помогли выйти еле стоявшей на ногах Лике, и Марков запер дверь на ключ, который тут же положил в карман. Алиев посмотрел на часы: было 14 часов 23 минуты.

Марков сказал Алиеву:

– Старик, не отойдем от этой двери, пока не приедет милиция. Сделаем все, чтобы найти мерзавца.

После этого он крикнул старшему охраннику, чтобы из помещений «РИНО» никого не выпускали.

Через пять минут к старикам подошел взволнованный старший охранник и сказал о том, что он не знает причин поднятой тревоги, но за последние два часа из помещений «РИНО» никто не выходил.

– Хорошо, – выдавил из себя Марков, – милиционеры будут смотреть записи с камер. Камеры-то работают?

– А как же! – сказал охранник. – Все в порядке. Камеры и видеонаблюдение функционируют исправно.

Сквозь слезы Лика Мирошина прошептала:

– Значит, кто-то из своих.

Ошеломленный Чернокозов, проявив завидную настойчивость, связался с Матвеем Серебровским. После того как Матвей Борисович услышал страшную новость, на линии повисло тяжелое молчание.

– Евгений Петрович, – вымолвил наконец магнат. – Немедленно приезжай к нам в офис. Дело не терпит отлагательства.

– Матвей Борисович, – осмелился возразить Чернокозов, – очень быстро не получится. Я должен дождаться милиционеров, переговорить с ними, дать какие-то показания, хотя показывать мне особенно нечего. В противном случае мой поспешный уход из офиса «РИНО» может быть воспринят как-то не так.