Страница 8 из 17
– Ты же вроде никогда не жаловалась на давление.
– Ну да, вот и говорю, не пойму…
– Ты где?
– У себя, на Николиной. Решила отлежаться день.
– Надо было позвонить и сразу ехать ко мне в больницу. Мы тебя тут поисследовали бы, – это словечко было одним из его любимых, Катю оно заставляло чувствовать себя экспонатом, спасибо, что не анатомического театра.
– Миша, ты же знаешь, я больниц не люблю. Думала, обойдется…
– Так, давай по порядку. Что ты вчера ела с самого утра?
– Ничего. Вернее, погоди, кофе и круассан в кафе перед отходом поезда. Там случилось несчастье с моим клиентом. Потом расскажу. Я перенервничала и совсем не хотела есть.
– Что ела днем?
– Ничего.
– В поезде не оказалось вагона-ресторана?
– Да наверняка был, но я проспала полдороги и потом…
– Что потом?
– Когда мы ехали, тоже случилось несчастье.
– Так, Суворова, самое главное несчастье, на мой взгляд медика, в том, что ты забываешь вовремя питаться. Это я помню с первого дня знакомства с тобой, когда откармливал бутербродами, – голос Денисова потеплел. – Катюша, ну нельзя же так. Сколько раз я тебе говорил, что, несмотря на переживания, эмоции, занятость, у человека должен быть завтрак, обед и ужин. Ты сама доводишь себя до истощения – нервного и физического.
– Но я проснулась ночью и поела.
– Ночью? Отлично. Так ты все-таки дошла до вагона-ресторана?
– Нет, я купила у проводника сок и печенье.
– Перекус студента, понятно. Проводник не удивился?
– Нет, я ведь пришла к нему за таблетками.
– Та-а-ак, а вот это что-то новенькое. И что за таблетки тебе дал проводник?
– Я сама взяла, из аптечки. Обычный спазмолитик.
– Для чего тебе среди ночи понадобились таблетки?
– Для того же, что и остальным женщинам… Денисов, не вгоняй меня в краску!
– Хорошо, док все понял. Как они назывались?
Катя сказала название таблеток, активно рекламируемых по телевизору и продающихся в каждой аптеке.
– Там были и другие, вроде того же действия, но импортные, у нас их не встретишь. Но я-то специально выбрала те, которые знаю и уже принимала, – отчиталась она как ученица.
– Это были таблетки с таким наименованием отечественного производства или зарубежного?
Катя попыталась припомнить.
– Импортные, точно. Французские вроде. По-русски на упаковке не было написано.
На том конце провода раздался стук клавиатуры.
– Катя, – через секунду вкрадчиво сказал Денисов, – а коробочка какого цвета была, голубенькая или зеленая?
Катя нахмурила лоб.
– Голубая, точно. А что?
– И сколько штук ты выпила?
– Ну две, как обычно, чтобы быстрее подействовало. По инструкции взрослым максимум две можно.
– Можно две – по двести пятьдесят миллиграмм, Катя! А то, что в голубой упаковке импортного производства, содержит тысячу миллиграмм действующего вещества в одной капсуле! Их применяют в стационаре и дают больным после операций для снятия сильного болевого синдрома, под наблюдением врача. А ты выпила две! Это все равно как если бы тебя попросили купить квартиру в пятьдесят квадратных метров, а ты купила пятьсот квадратов! Разницу чувствуешь? Как вообще они оказались у этого олуха-проводника. Ты понимаешь, что во сне у тебя могло остановиться сердце? Отсюда симптомы отравления, сонливость и спутанность сознания. Ну что ты как маленькая, неужели не понимаешь, что, кроме названия, на дозировку смотреть надо?! Сколько прошло времени с момента приема?
– Я не знала… Они так же назывались… Часов десять…
– Что же ты таблетки сразу глотаешь, не посмотрев…
– Я не знала, – всхлипнула Катя. Сейчас ей больше всего хотелось, чтобы ее гладили по голове и жалели, а не отчитывали.
– Считай, что тебе повезло. Острый период наступает обычно быстрее, и, судя по всему, ты его миновала. Активированный уголь есть?
– Да.
– Значит, так. Пять-семь таблеток угля, обильное питье. Можно заварить крепкий чай и съесть сухарик. Куриный бульон или рис тоже к вечеру можно. Может, за тобой прислать и привезти в больницу? Мы тебя тут прокапаем, сразу легче станет.
– Н-н-нет, а ты сам не приедешь?
– Катюша, сегодня очень, очень важная операция. Никак! Прими уголь и побольше пей, чтобы вывести метаболиты из организма. Если что, звони. Договорились?
– Договорились, – сказала Катя упавшим голосом.
– Я тебя люблю.
– Я то… – откликнулась Катя.
– Я здесь. Бегу, бегу, – крикнул кому-то Денисов.
– …же, – ответила она в уже пульсирующую короткими гудками трубку.
Несмотря на эти скомканно и не единожды произнесенные слова, каждый раз после разговора с Денисовым ей казалось, что они не сказали друг другу самого важного, и так уже целый год. А есть ли это важное?
«Нет уж, вот об этом я точно подумаю завтра», – решила про себя Катя. Жизнь научила ее быть полностью согласной со Скарлетт О’Харой.
Она пошла на кухню, достала из ящика стола упаковку активированного угля: пять таблеток, не ошибиться. Вернулась в гостиную, полежала. Сон не шел, но спирающее грудь чувство отпустило. Одно то, что она теперь знала рациональную причину недомогания, успокаивало.
Спохватившись, что так и не переоделась с дороги, Катя сходила в душ, а после надела легкое льняное домашнее платье свободного кроя с узорами по подолу. Сделала себе крепкий чай с сахаром и вышла на крыльцо.
Май и в Москве выдался по-летнему жарким, даже знойным. Природа будто авансом выдавала тепло, что, конечно, настораживало, ведь такие непривычные щедроты вполне могли означать прохладное лето.
Прямо у крыльца росли пышные кусты сирени. Ее гроздья тяжело свисали с веток, цветение было в разгаре. С самого детства она любила сирень и каждый год, проезжая весной мимо метро, специально останавливалась и покупала у бабулек охапки. Теперь у нее была собственная «сиреневая плантация», как она ее окрестила. Кусты сирени разных сортов, высаженные в ряд, образовывали перелив сиреневых оттенков: от бледного, почти белесого, до темного, уходящего в фиолетовый. Особняком росла белая сирень.
Глядя на сиреневый ковер, Катя вспоминала лавандовые поля Прованса и Семена за рулем гоночного автомобиля с открытым верхом. Вспоминала и – была счастлива, потому что все это было в ее жизни, осталось в памяти, и в любую минуту она могла туда вернуться, посмотрев на сирень.
В городе сирень уже кое-где отцветала. В этом году Катя впервые обратила внимание на то, как уродливо смотрятся ее высохшие, побуревшие, словно ржавые, соцветия. Наверняка так было и в ее детстве, ведь цветение всегда заканчивается одинаково, но она этого не замечала раньше.
Она села на верхнюю ступеньку крыльца – так же они сидели летними вечерами с бабушкой. Облупившаяся и выгоревшая серая краска старого дачного дома пузырилась и лопалась. Казалось, что дом, как и не послушавшая бабушку и весь день прогулявшая с открытыми плечами Катя, просто обгорел на солнце.
Катя любила подцепить высохшую, слезающую лоскутами краску и сжать в ладони. Получался серый песок, которым она рисовала математические формулы на черной мокрой земле, а потом бежала в дом и уже в тетради в клеточку заканчивала решать задачку.
Отопления в дачном доме не было. Когда они только приезжали, вся постель пахла сыростью после зимы. Для того чтобы вернуть тепло в отвыкшие от присутствия дачников комнаты, бабушка включала масляные электронагреватели. Одеяла и подушки они сушили прямо на крыльце, предоставляя уже по-летнему жаркому солнцу справляться с этой работой.
Затевали генеральную уборку – «гениальную», как говорила сама Анна Ионовна. Их две комнатки, да и весь дом в целом, становились по-настоящему жилыми. Затем каждое утро после завтрака бабушка мела дощатый пол большим золото-ржавым веником почтенного возраста, а потому совершенно лысым.
Ежедневная уборка представлялась Кате настоящим ритуалом. Мусор бабушка сметала на газетку. Совка в доме почему-то не было. Потом она брала с веревки маленькую байковую тряпочку. Эту тряпочку темно-синего цвета в мелкий розовый цветочек, кусок старого халата, Катя помнила по сей день. Халат был чьим-то чужим, не бабушкиным. Анна Ионовна не признавала халатов и, где бы ни находилась, всегда выходила к завтраку в блузке и юбке ниже колен. Даже домашние тапочки носила на невысокой танкетке. Серебристые волосы всегда аккуратно причесаны и заколоты. Дачную жизнь Анна Ионовна не считала исключением из правил.