Страница 10 из 17
Она не замечала этого, а в Берлине осознала как-то разом как нечто непреложное, раз и навсегда свершившееся. Все очевидно, ведь даже Денисов играет роль коленопреклоненного рыцаря на расстоянии и не спешит к ней на романтический ужин со свечами, ведь даже Монтиньяк… ушел и не оглянулся, чтобы вежливо проститься со своей попутчицей. Катя зажмурилась, словно собиралась с головой окунуться в холодную воду, и призналась самой себе: да, вот это последнее вонзилось в нее занозой.
Оставив тщетные попытки заснуть, она подошла к окну и отодвинула занавеску. Полная луна стояла в небе прямо напротив дома – величавая, холодная, молчаливая визави. Не поймешь, дружественная, враждебная или просто отстраненная. Луна и Катя стояли друг против друга, разделенные окном, бодрствующие в теплой майской ночи – одна по призванию, другая по принуждению. Одна на небе, другая на земле.
И тут раздался резкий звук, похожий на стук захлопнувшейся от порыва ветра форточки.
Форточки были еще одним приветом от Семена. На окнах в доме стояли деревянные стеклопакеты, созданные по эскизам прежнего хозяина. Разумеется, старые рамы оставлять было нельзя, и Семен сохранил от них главное воспоминание – форточки. Где вы еще найдете стеклопакеты с форточками?
Катя прислушалась: звук не повторился, но то, что раздался он внутри дома, сомнений не вызывало. На первом этаже все закрыто. Может быть, на втором? Или упал какой-то предмет, или…
Она бесшумно подошла к двери спальни и снова прислушалась. Что, если все-таки воры? Наверняка тот, кто планирует ограбление, заранее собирает информацию о владельцах, ведет слежку, в конце концов – действует по наводке. И если целенаправленно идет на дело в момент, когда в доме находится хозяйка, имеет самые кровожадные намерения. Хотя брать в доме, кроме памяти, нечего. Не будут же воры выносить и грузить диваны и кресла. Что касается денег, то было бы странным держать крупные суммы в загородном доме, хозяйка которого появляется не каждый день и использует это жилье скорее в качестве дачи.
«Бог не выдаст, свинья не съест», – вспомнила Катя любимую поговорку Семена. Звучит грубо, но ему она нравилась. Так он говорил, подписывая какие-то бумаги – разумеется, она никогда не спрашивала подробностей – и подмигивал ей, как бы беря в сообщники. Воспоминание о Семене придало силы. Черт возьми, она в его доме, в своем доме! В конце концов, чтобы преодолеть страх, надо на него пойти – так учат в детстве не бояться темной комнаты.
Катя открыла дверь и решительно, но бесшумно пошла в гостиную. По пути глянула в зеркало. В доме было много зеркал разного размера, они встречались в самых неожиданных местах. Больше всего ей нравились маленькие зеркала, висевшие между старыми семейными фотографиями: смотришься – и как будто ты уже там, с ними, твой портрет висит на стене.
На этот раз зеркало показало ей встревоженное бледное лицо и пышную копну волос, казавшихся в льющемся из окон лунном свете тоже белесыми. Шелковая белая ночная сорочка почти до пят дополняла образ.
«Ни дать ни взять – привидение! – усмехнулась Катя. – Сейчас я бы сама себя испугалась».
В стенной нише коридора стояла массивная высокая статуэтка – бронзовый кот с неестественно вытянутой шеей. Подарок одного из клиентов на прошлое Восьмое марта. Пожалуй, это самое тяжелое, что попалось ей на пути. Массивная голова кота была увенчана острыми ушами – отличное орудие для защиты и нападения. В кои-то веки подарили что-то действительно полезное!
Катя прислушалась к тишине и взяла кота за шею. Держа кота, как шпагу, в правой руке, левой толкнула дверь в темную гостиную. Тишина. Включила свет – никого.
Она обошла весь дом, включая свет, проверяя форточки. Поднялась на второй этаж. Заглянула под лестницу, на веранду, во все углы. Дом словно показывал ей каждую комнату, отчитывался, как провинившийся школьник: тут пусто и тут ничего, не виноват я!
Вернувшись в гостиную с тем же бронзовым котом в руках, Катя подошла к круглому столу и замерла, увидев то, что стало причиной шума. Их с Соней фотография в массивной серебряной раме с изящной инкрустацией, очевидно по рассеянности поставленная ею на край стола, упала и лежала на паркетном полу.
Катя подняла ее и поставила обратно, сдвинув к центру стола. На стекле в правом нижнем углу Катя заметила небольшой скол, но решила не разбирать раму и не выбрасывать стекло. Рама была очень дорога Кате – Семен привез ее из ЮАР.
Соня по-прежнему улыбалась ей с фотокарточки и пристально смотрела немного исподлобья. С первого класса у нее все всегда было на пять, начиная с прописей в косую линейку и заканчивая поведением. Золотая медаль в английской гимназии, отличный аттестат в музыкалке. И на выпускной – Катя помнит – она собиралась как на экзамен: безупречно заколотые в высокую прическу волосы, элегантное платье, фасон которого выбирала гранд-дама их семейства, Сонина прабабушка Анна Ионовна, а шил ее знакомый модельер из Дома моды. Соня несколько раз ходила туда на примерку, а потом ее пригласил на показ один из молодых людей, работавший моделью.
– Тимур работает в Доме моды и здорово танцует, – сказала про него Соня.
– А учиться он когда успевает? – спросила Катя.
– Мамочка, он пока не учится, но это только пока! – уверенно сказала Соня. – Если бы ты видела его на подиуме… У него есть актерский талант!
– Главное, чтобы ты учебу не бросила, – ответила Катя тогда невпопад, скорее следуя своим мыслям.
– Ой, ну что ты себе в голову взяла! Хотя вот ты сама бросила аспирантуру и долго никому не говорила, мне Аня рассказывала…
Аней она с детства называла прабабушку Анну Ионовну, а бабушку – Надей. Катя не узнавала свою строгую мать – никто и никогда не называл ее Надей, кроме давно пропавшего из их жизни мужа, Александра Суворова.
Надя то и дело снабжала Соню кулечками конфет, а то и купюрой «на личные нужды». Порой Катя даже завидовала дочери, поскольку не могла припомнить душевной теплоты матери по отношению к себе в детстве. Наверное, действительно внуков любят больше, чем детей, утешала она себя.
– Я и не отрицаю, что ушла из аспирантуры, но тогда время другое было! Тебе не представить… Одна страна развалилась, другая только появлялась. Перестройка, начало 90-х… Да и потом, я-то получила высшее образование, а науку бросила ради работы, и неизвестно, как бы мы сейчас жили, не сделай я тогда этот шаг. А вот если ты из Гнесинки вылетишь, Аня этого не переживет! Она столько сил в тебя вложила. И уж не знаю, как у Тимура, а у тебя точно талант, и его надо совершенствовать, а не… не… – Катя не знала, чем закончить, и неожиданно для себя добавила: – Не по показам мод ходить!
Сказала и тут же пожалела, услышав себя словно со стороны. Ей совсем не хотелось обидеть Соню, ведь на самом деле в модных показах нет ничего плохого, ведь не стриптиз же Соня ходит смотреть…
После осмотра дома сон как рукой сняло. Она пошла на кухню, сварила себе кофе и сделала тост с сыром вопреки диетическим наставлениям Денисова, испытав при этом даже нечто похожее на удовлетворение от того, что поступила по-своему.
Кофе взбодрил ее настолько, что Катя решила включить ноутбук, проверить почту, которая наверняка накопилась за несколько дней, ведь в последний раз она отвечала на корреспонденцию еще в Берлине, до того как узнала о случившемся с Анной и Дирком.
Главное же – у нее не шла из головы Сонина однокурсница, которой требовались деньги на лечение. Ей даже представить было страшно состояние несчастной матери этой девушки, узнавшей о диагнозе дочери. Те несколько дней, что ей удалось провести с Семеном перед его смертью в госпитале «Ассута», запомнились Кате на всю жизнь – не только безмерным мужеством, терпением и любовью к жизни пациентов, но и глазами их родственников, полными бездонного отчаяния и бесконечной веры в спасение, вопреки всем прогнозам.
Катя достала тоненький ноутбук, лежащий в ящике секретера. Иногда она приезжала в дом на Николиной Горе не только отдохнуть, но и поработать в тишине, поэтому запасной компьютер с доступом в Интернет был тут нелишним. Она проверила почту, отправила вежливые дежурные письма партнерам агентства, мысленно посетовав на то, что все до сих пор предпочитают писать ей, тогда как добрая половина ответов была в прямой компетенции секретаря.