Кукловод

Купите ей новое платье и белье.

С приветом – Вадим Ромоданов».

Писать я старался каллиграфически, памятуя о сетованиях Феклы Матвеевны относительно почерка моего дядюшки. Затем вкратце объяснил Алине, что ее ожидает и как следует себя вести, оказавшись в Жердяевке.

Первый притормозивший таксист мне не понравился – слишком блудливые глаза. Зато второй был в самый раз – добродушный пожилой толстяк с повадками закоренелого семьянина. Я объяснил ему куда ехать, заплатил вдвое, ему же вручил записку с просьбой передать ее лично в руки Пономарцов и махнул Алине:

– Карета подана!

Она крепко взяла меня за руку:

– Ты и вправду не боишься?

– Нет. Чего и тебе желаю.

– Ты и вправду всё можешь?

– Всё, что душа пожелает.

– А ты скоро меня заберешь?

– Как только – так сразу.

– А вспоминать будешь, хоть иногда?

Хотите верьте, хотите нет: она смотрела на меня влюбленными глазами. * * * * *

С этими нежданными заморочками я едва успел к первой паре.

Большая покатая аудитория, в которой сейчас собрался весь наш поток – четыре группы, – глухо гудела.

Ближе к кафедре – как раз по центру – расположились оба наших гения – Виталий и Олег. Вокруг кучковались корифеи помельче.

Жанночки сегодня не было. Она – не самая прилежная студентка и частенько пропускает лекции.

Сбоку, возле прохода, в позе роденовского «Мыслителя» застыл Лорен. Кажется, его до сих пор пожирали изнутри призраки мужского бессилия.

Вот хлопнула дверь, и в аудитории установилась мертвая тишина. На кафедру взошел профессор Ермолин – гроза не только хвостистов и прогульщиков, но и «быстрых разумом Невтонов». Ермолин вел курс начертательной геометрии и был твердо убежден, что ни один студент не в состоянии постичь сию науку в совершенстве. Высшая оценка, которую он иногда применял, – «хорошо с двумя минусами».

На вид Ермолин был добродушным балагуром. ( Однако по сути – ничего общего с Мамалыгиным, готовым понять и простить любую вашу промашку, как мне тогда казалось. ) Но стоило кому-нибудь громко кашлянуть, как он оборачивался, внимательно смотрел на нарушителя и изрекал: «Молодой человек! Если вам неинтересен данный многотрудный предмет, прошу совершить променад!» О прогульщиках я даже не заикаюсь. Все знали, что память у старика отменная, и попавший на заметку автоматически недоберет балла на экзамене. Поэтому на его лекциях явка приближалась к стопроцентной, а тишина – к мертвой.

Голова Ермолина отличалась классической, «полированной» лысиной, а на макушке сидел некий убор, который он не снимал ни зимой, ни летом. Наши остряки прозвали сей убор ермолкой, хотя фактически это была обыкновенная цветная тюбетейка. О ней ходили легенды. Рассказывали, что много лет назад один студент-бедолага, доведенный до отчаяния коварными придирками профессора ( тогда доцента ), обрушил на его темечко мощный удар циркулем. С той поры якобы на голове Ермолина зияет безобразная рана, которую он вынужден скрывать ермолкой, особенно после того, как совершенно облысел. Существовали разные варианты этой легенды: бил, мол, не двоечник, а отличник, которому тот завалил повышенную стипендию; бил не циркулем, а графином; и так далее и тому подобное. Но всё сводилось к одному: на голове у Ермолина – страшная рана и оттого он носит не снимая ермолку. Никто ни разу не видел его обнаженной головы.

Итак, лекция началась. Народ принялся строчить конспекты и срисовывать проекции. Один Лорен задумчиво смотрел в окно.

И тут меня посетила забавная идея. Я вырвал из тетрадки листок и написал: «Спорим, что через пять минут профессор снимет ермолку?»

Записка поплыла по рядам и достигла адресатов – Виталия и Олега. Они повертели головами, но автора так и не вычислили. Задал же я им задачку!

Выждав положенный срок, я послал команду Ермолину.

Профессор как раз стоял спиной к аудитории, вычерчивая на доске очередную проекцию. Вдруг его левая рука потянулась к затылку и… сняла ермолку!

Эффект был потрясающий! Голова профессора оказалась совершенно гладкой! Как колено! И никакого шрама! Даже царапины.

Вся аудитория ахнула как один человек. Даже стекла в окнах задребезжали.

Ермолин надел тюбетейку и обернулся:

– Что случилось, друзья? Я ошибся?

Ответом было гробовое молчание. Рухнула студенческая легенда, десятилетиями любовно передаваемая из уст в уста.

– Всё равно не верю! – донесся до меня чей-то жаркий шепоток. – У него там – швейцарский пластырь…

Я не отводил глаз от Виталия и Олега. Много бы я дал, чтобы увидеть сейчас их рожи! Но они сидели спиной ко мне. И далеко.

Однако после лекции я всё же решил заполучить заслуженные лавры.

Оба корифея как раз поднимались по ступенькам.

– Старики, вы прочитали записку?

Виталий вопросительно наморщился:

– Так это ты писал?

– Представь себе!

– А в чем смысл-то? – потер переносицу Олег. – Может, всё-таки растолкуешь, что ты хотел сказать этой запиской?

Вот-те раз! Даже обидно. Но всё-таки я их понял.

Подобные легенды рождаются и живут в среде обычных, «нормальных» студентов. «Корифеи» же обитают в иной системе координат. Там другой взгляд на мир, другая шкала ценностей. Человек снял с головы тюбетейку или, положим, ермолку – что здесь такого? Рядовой факт. Бытовуха. Вот если бы он предложил оригинальное решение классической проблемы…

– Олег, а давай поспорим, что через три ступеньки ты споткнешься? – забросил я еще один крючок.

– Ну, пророк… Да на этих ступеньках ежедневно спотыкается уйма народу!

– Ладно, – вздохнул я. – Идите себе с миром! Может, когда-нибудь вы спуститесь с небес на нашу грешную землю. Вот тогда и потолкуем, – и я гордо удалился, оставив их в полнейшем недоумении.

После лекция я направился в общежитие. Надо было забрать кое-какие вещи, главным образом рукописи, которые хранились в тумбочке.

Правда, я не учел, что весть о моем наследстве широко распространилась по всем этажам. Шутливые намеки вдруг разбудили во мне купеческое ухарство. Нашлись и добровольные гонцы.

Вскоре скромный товарищеский ужин в нашей 521-й комнате перерос в грандиозную пирушку для всех желающих. Никаких коньяков и сервелатов. Только сосиски и портвейн «Три семерки»!

Впервые в жизни я назюзюкался в стельку. До умопомрачения.

Позже мне рассказывали, что спустившись на третий этаж, я тарабанил в комнату Жанны, выкрикивая: « Жанна! Выходи за меня замуж! Выходи, Ж-ж-жанна! Поедем в Ж-ж-жердяевку. Я трахну тебя лучше Лорена, вот увидишь!»

К счастью или несчастью, в ту ночь ее не было в общежитии.

Друзья попытались уложить меня спать. Но я твердил как заведенный: домой, и баста! Чего мне опасаться? Инспектора ГАИ? Да я в секунду внушу ему, что не пил ни капли.

В этот поздний час проспект был абсолютно свободен, я гнал и гнал. Но когда на одном из поворотов машину занесло и она промчалась впритирку с дубом-великаном, мне оставалось только поблагодарить судьбу. Для водителей существуют и другие неприятности, кроме инспекторов ГАИ. Дереву не внушишь, что ты трезвый как стеклышко.

Мне хватило ума снизить скорость. До дому добрался благополучно, однако поставить машину в гараж уже не оставалось сил. Да пропади она пропадом! Украдут – куплю другую , еще лучше.

Ввалившись в темную прихожую, я потянулся к выключателю, но тут что-то случилось. Мои ноздри наполнились едкой массой, я провалился в бездну

* * *

Где-то далеко-далеко, за тысячью закрытых дверей, чуть слышно звонил колокол. Затем двери – с дальнего конца – начали распахиваться одна за другой. Они распахивались всё громче. И вот распахнулась последняя. Невыносимой силы звук, способный разорвать барабанные перепонки, обрушился на меня чудовищными волнами.

Защищаясь, я слабо вскрикнул и… проснулся. Стояла полная тишина.

Было ощущение, что я нахожусь в какой-то тесной и темной норе.

Некоторое время я лежал неподвижно, пытаясь собраться с мыслями.