Страница 15 из 54
10. Искусство, рожденное тишиной
О процессе творчества в условиях частичного прекращения внешнего воздействия на органы чувств (сенсорной депривации) Г.Т.Береговой рассказывает: «По графику... мое личное время. Я стругаю ножом мягкую, податливую липу и думаю о своем будущем... Вместе со мной вторгается в космос и мое прошлое. Ведь именно оно привело меня сюда, в сурдокамеру, где я стругаю липу и веду бой с одиночеством, тишиной и сенсорным голодом... Может быть, именно сейчас самое время вспомнить его, вглядеться в себя, чтобы знать, что берешь с собой, готовясь покинуть Землю?.. Может быть, именно в этом скрывалась еще одна из причин того, что, даже выстругивая в минуты досуга из куска липы свой Як (самолет, на котором воевал.- Владимир Лебедев.), я стремился... осмыслить пройденный путь...» Характерно, что первую часть своей автобиографической книги «Угол атаки» он назвал «10 дней и вся моя жизнь». За 10 дней, проведенных в сурдокамере, он в основном и продумал этот раздел своих мемуаров.
Когда наши испытуемые выходили из сурдокамеры, они признавались с изумлением, что вовсе не подозревали у себя способностей к рисованию, литературному и поэтическому творчеству и совсем не ожидали от себя такой острой жажды выговориться, поразмышлять, сочинить нечто в ином жанре. В условиях изоляции человек получает возможность сосредоточиться на одной идее. Внешние факторы не нарушают здесь его сосредоточенности, имеющей одну определенную направленность» (4.6).
В книге Юрия Гагарина и Владимира Лебедева «Психология и космос» описывается испытание кандидатов в космонавты в сурдобарокамере:
«…Во время опытов в сурдокамере космонавтам и испытателям давалась определенная программа деятельности, занимавшая 4 часа в сутки. В остальное время они были предоставлены самим себе. Но если первым космонавтам (Гагарину, Титову, Николаеву и Поповичу) разрешалось пользоваться книгами, другие космонавты этого были лишены. В их распоряжении находились лишь набор цветных карандашей, бумага, деревянные чурбачки и нож. Перед ними ставилась задача - найти наиболее интересный для себя способ, как проводить свободное время, но конкретных указаний они не получали.
Первые дни в свободное время они знакомились с обстановкой в сурдокамере, изучали инструкции и нередко сидели, просто ничего не делая. Начиная со второго-третьего дня большинство из них оживлялось и начинало чем-то заниматься, притом не без увлечения. Если в начале опыта они готовились к операторской деятельности намного раньше положенного срока, то, найдя себе интересное занятие в свободное время, они с трудом и с некоторым сожалением отрывались от него.
Занятия эти были различны и зависели от индивидуальных склонностей каждого.
Титов в сурдокамере читал вслух стихи любимых поэтов, Попович пел украинские песни. Космонавты делали из дерева и подручных материалов (салфеток и ваты для протирания кожи, вышедших из строя деталей электрофизиологических датчиков и др.) различные модели и игрушки, писали рассказы и стихи. Вот один из образцов их творчества:
«Повесть о том, как я жил в сурдокамере
Это не путешествие. Я бы скорее назвал приключение. Эта записка (я назвал ее с юмором повестью) не столь интересна и занимательна, как произведения, скажем, Хвата «Пришедшие издалека», Стефана Цвейга «Магеллан», Теннера «30 лет среди индейцев». И все-таки вам любопытно будет узнать мир сурдокамеры, переживания человека в ней. Совсем не героя-исполина, а такого же, как вы сами.
Эти строки я пишу в сурдокамере на исходе четвертого дня. Возможно, гораздо красивее рассказ выглядел бы, если его написать после сурдокамеры, сидя в кресле за письменным столом. Но я боюсь забыть все переживания, боюсь исказить действительность.
Перед тем как попасть сюда, я много думал об этом грозном испытании. Режим сурдокамеры мне был знаком достаточно хорошо. Здесь можно жить и по прямому графику и по обратному. График предполагает время, по которому живет испытуемый. Первый полностью совпадает с астрономическим временем, а по второму получается так: когда во внешнем мире день, в сурдокамере - ночь.
Признаться, мне очень не хотелось жить по обратному графику. Это же еще дополнительная трудность. Надо сказать, что последнее время в моей жизни было много треволнений, и я надеялся, что врачи будут гуманны.
Но вот последняя беседа, и ведущий врач, Олег Николаевич, в категорической форме заявил: «Вообще это как раз не курорт, будете жить по-обратному!» Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал.
Собираю свои небольшие пожитки: спортивный костюм, логарифмическая линейка, пачка бумаги, карандаши и зубная паста. Мыться буду тампоном ваты, смоченным розовой водой, а зубы чистить языком.
И все-таки я протащил одну «незаконную вещь» — несколько одуванчиков, которые выкопал буквально перед входом в сурдокамеру. Вдруг очень захотелось взять с собой чуточку весны. Олег Николаевич увидел мой весенний букет и ничего не сказал. Право, не знаю, из каких соображений была позволена мне такая вольность.
И еще, я был растроган, когда меня спросили, какой концерт подготовить ко дню выхода. Попросил куплеты Мефистофеля и арию Фигаро в исполнении Муслима Магомаева, арию князя Игоря, любую запись концерта Эдиты Пьехи…» (4.7).
Очень точно и образно дает картину пребывания в сурдобарокамере поэт Валентин Вологдин. Он назвал свое стихотворение коротко и по-деловому - «Сурдокамера»:
«...Мир закрыт железными ставнями,
Отгорожен глухими шторами.
Ничего внутри не оставлено:
ни луча, ни стука, ни шороха.
Где ты? Что ты? Который век?
Есть ли кто-нибудь на Земле?
Стрелки замерли на шкале:
Посмотри на нас, человек!
Мы одни с тобой.
Мы одни.
Нет ни птиц, ни весны, ни ветра.
За стеной пролетают дни
Миллионами километров.
Ты не наш, не земной, ничей,
Нет ни будущего, ни прошлого,
Ты летишь в темноту ночей,
В черный мрак, в энтропию брошенный,
Ты роняешь скупые фразы.
А в ответ — глухое молчание...
Только воля да светлый разум
Помогают сломить отчаянье...
Из дальних миров приказ:
- Опыт кончен. Покинуть комнату. -
Не свести напряженных глаз
С крышки люка, железом кованной.
И врывается свет Земли,
Трепет листьев на облачном фоне.
Слышишь? Радостный шум Земли
Краше музыки всех внеземных симфоний.
«Теоретические занятия переплетались с комплексом психофизиологических тренировок и испытаний, - вспоминал Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР Евгений Хрунов. - Этот комплекс включал в себя разнообразные, очень разносторонние, не похожие друг на друга виды подготовки. Мы летали на самолетах в обычных условиях и по параболе Кеплера, когда создавались, хотя и кратковременные (25—40 секунд), условия состояния невесомости, тренировались в макете кабины космического корабля и на специальном тренажере, испытывали свою волю в специальной звукоизолированной сурдокамере, крутились на центрифугах, совершали парашютные прыжки. «Поднимались» в барокамерах на различные высоты, испытывали влияние холода, тепла, жары и многое-многое другое. Некоторые из элементов тех тренировок потом отпали как малоизученные или вовсе ненужные. Но тогда мы не знали, что является главным, а что второстепенным. И потому нас готовили ко всем вероятным и маловероятным неожиданным встречам, ситуациям, готовили к необычному - готовили к космосу».
И, конечно же, в число тех дисциплин, по которым занимались кандидаты в космонавты, входила и многостороння физическая подготовка. Ее и с первых дней занятий было ох как много! А в дальнейшем объем физических тренировок все возрастал и возрастал. К зиме 1960-1961 года в расписании занятий будущих космонавтов были представлены едва ли не все олимпийские виды спорта. Спортивные игры: зимой – хоккей с шайбой и мячом, летом – футбол, баскетбол, волейбол, ручной мяч, теннис. Гимнастика: обычная – на гимнастических снарядах, атлетическая – со штангами, гантелями и эспандерами. Велосипед, лыжи и коньки. Обычное и подводное плавание. Акробатика и прыжки на батуте.