Страница 31 из 39
Амазонка зарыдала во весь голос, уткнувшись ей в плечо.
– Учу я вас, учу, дурочки, – произнесла начальница амазонок, гладя девушку по голове. – Не ты первая, не ты последняя. К бабке сходишь, и всего делов…
Поймав мой взгляд, она резко сменила тему:
– А не попить ли нам еще чайку, красавицы?
Женщины долго сидели молча, прихлебывая взвар из трав.
Наконец одна из амазонок не выдержала:
– И чего таким гнилым Бог красоту дает?
– Кожа белая, волосы русые, кудрявые. Плечи широкие, бедра узкие, руки сильные, ласковые. Снаружи ангел, а внутри пень трухлявый.
– Сами мы его, девки, избаловали. Все звали: «Роман, красавчик, приди, побудь».
– Что он тебе сказал?
– Что негоже родовитому боярину в жены простолюдинку брать, – ответила грустная амазонка и снова заплакала.
Я догадался, о чем идет речь, и сидел, чувствуя, как кровь приливает к щекам, стараясь глядеть в свою чашку.
– Хорош, девки, – сказала тетя Вера, взглянув на меня. – Не одни…
– А чего, пусть знает, как в жизни бывает, – сказала одна из воительниц. – Ведь годика через три таким же кобелем поганым станет…
– Если завтра ему этот придурок голову не разобьет, как обещал, – с тревогой произнесла тетя Вера.
– Я ему сам голову разобью, – запальчиво возразил ей я.
– Да ладно, не горячись, – сказала тетя Вера. – В силу войди сначала.
– А я его… – тут до меня дошло, что против ражего молодого боярина мне ничего не сделать. – А я его это… А я его из автомата, – с облегчением выдохнул я и тут же сам испугался того, что сказал.
Амазонки переглянулись с усмешкой, но промолчали.
– Ты что, и вправду можешь? – поинтересовалась грустная.
– Я умею рожки патронами набивать, собирать автомат, разбирать, знаю, как целиться.
– Да ну? – немного ненатурально удивилась грустная амазонка. – Хочешь попробовать?
Всю ее печаль как ветром сдуло, глаза загорелись решительным и злым огнем, который она тут же пригасила приветливой улыбкой.
– Да, не откажусь, – ответил я.
– Подожди, Данилушка, я скоренько, – попросила она и, резко вскочив, исчезла в темноте.
– Совсем Ленка ополоумела, – пробурчала про себя Клавдия.
Очень скоро амазонка вернулась с завернутым в холстину «мужским» автоматом, который, как я знал, назывался калашниковым.
– Ну, Данилка, вот, – произнесла она. – Покажи, какой ты молодец.
Под пристальными взглядами амазонок я развернул материю и обнаружил там новенький, в масле «калаш» без рожка. Я взял его в руки, снял с предохранителя. Тетя Вера с тревогой взглянула на меня, боясь, что я кого-нибудь случайно застрелю, но я дважды передернул затвор и спустил курок, держа ствол направленным в землю, чтобы показать, что оружие не заряжено.
– Молодец, – сказала амазонка. – А что ты еще умеешь?
Я надавил на выступ на тыльной стороне ствольной коробки, снял ее, извлек пружину, затворную раму, отделил затвор. Немного подумав, снял газоотводную трубку и шомпол, потом моя рука вдруг, неожиданно для меня самого, нырнула к прикладу и извлекла металлический цилиндрик с инструментом, который я аккуратно положил на холстину, к остальным частям автомата.
– Ишь ты, – удивилась амазонка. – А я и не знала, что там что-то есть… А собрать обратно сможешь? – хитро спросила она.
Я повторил все в обратном порядке, несколько раз клацнул затвором, показывая, что оружие вполне работоспособно, снял с боевого взвода и поставил на предохранитель.
– Молодец, – сказала она. – Хочешь стрельнуть?
Она протянула мне рожок с патронами. Я был поражен – одно дело автомат, в разной степени сохранности их осталось много. Но заряды для АК подлежали строгому учету. За их утрату простого солдата могли удавить на ближайшем суку. И даже амазонке пришлось бы ответить за явно напрасную стрельбу.
– Попадешь в корягу на том конце поляны? – хитро, с мрачным торжеством поинтересовалась она.
– Я никогда не пробовал, – ответил я, вставляя магазин в «калаш».
– Эй, Ленка, хватит. Не надо поднимать ночью тревогу. – вмешалась тетя Вера. И добавила, отнимая автомат: – Дай сюда, это не игрушка.
– Тетя Вера, я смогу. Я правда попаду, – у меня в голосе прорезались просительные интонации.
И тут же получил от нее подзатыльник.
– Ишь чего удумала, – обратилась тетя Вера к амазонке. – Раньше нужно было мозгами работать…
Елена сникла, потом поднялась и ушла, забрав оружие.
Долгое время все сидели молча.
– Спой нам, что ли, Принцесса, – обратилась к рыжеволосой девушке Клавдия.
– Не хочется, – грустно ответила Ганя.
– Да ладно, брось, – произнесла Клавдия, усаживаясь рядом и подталкивая ее. – Я подпою.
Амазонка пошарила позади себя, извлекла гитару из мешка, протянула ее девушке.
Ганя поломалась для приличия, потом провела по струнам, проверяя настройку, подкрутила колки.
– Давай нашу, – сказала она Клавдии.
Девушки запели. Никогда раньше я не слышал такого. Чувственные, глубокие голоса амазонок и звон гитарных струн оттеснили на задний план, но не заглушили полностью звуки осенней ночи.
Шум ветра и шорох деревьев под порывами ветра наполнил песню особым, тревожным колоритом. Всех слов я не запомнил, только эти:
Лица девушек сделались торжественно-грустными, глаза, казалось, светились особым неуловимым светом. Я, открыв от удивления рот, смотрел на рыжеволосую Ганю. Мне даже и представиться не могло, что простая мелодия, извлеченная перебором проволочек из фанерного ящичка и два женских голоса могут перенести в совершенно особый мир, живущий по своим законам.
Тетя Вера с тревогой посмотрела на меня, потом на девушку, вздохнула и ничего не сказала. Ганя поймала мой взгляд, сначала смутилась, а потом улыбнулась особенной, торжествующей улыбкой.
– Клава, – предложила она, – а давай ту самую.
– Ганя, ну тебя.
– Нет, давай, – продолжала настаивать Ганя.
Голоса поющих изменились под стать песне. Они стали резкими, высокими, разудалыми. Невозможными, не укладывающимися в голове стали слова, особенно припев: «Милый мой, твоя улыбка манит, ранит, обжигает. И туманит, и дурманит, в дрожь меня бросает!»
В дрожь бросило и меня, в голове поплыли картинки, которых я не мог видеть в своей жизни: улицы, наполненные самодвижущимися экипажами и запруженные народом, движущиеся цветные тени в стеклянных окошечках больших ящиков, которые встречались в большинстве помещений. В довершение чужой голос у меня в голове произнес дурацкое слово «пошлягер».
– Что? – переспросила тетя Вера.
– Пошлягер, – ответил я. – Пошлый шлягер.
– А? – рот у начальницы отряда долгое время не мог закрыться. Наконец, когда удивление прошло, она поинтересовалась: – Это что значит?
– Не знаю, – ответил я. – Само в голову пришло.
– Ума лишился парень… – качая головой, сказала тетя Вера. – Всё вы, кобылы, со своими песнями.
– Сейчас мы его поправим, – задорно произнесла Клавдия. – Давай про цыганскую звезду, – почти приказала она Гане.
Рыжеволосая амазонка стала играть совсем другую мелодию.
Девушки запели:
Амазонки оживились, заулыбались. Многие стали подпевать. Высоко над поляной взлетело: