Тёмные сказки

– Ну да. Пророк, человечество в опасности, спасение…

– Представляю, – и Актаков пошагал по коридору, направляясь к своему кабинету.

Два различных озарения пришли к нему одновременно. Во-первых, – он понял, что Лена ещё не всё сказала, и повернулся к ней лицом. Второе было гораздо более глубокое и многоплановое. Эта конкретная тема, касающаяся Последнего Пророка, будто бы будила скрытые возможности души.

Между ним и Леной на мгновение установилась связь, как произошло при начале разговора с Колей. Они могли бы понять друг друга без слов, но что-то мешало это сделать.

Лена смотрела на Ивана Фёдоровича широко раскрытыми глазами. Она чувствовала всё то же самое, что и он, а, может, даже и больше, так как раньше познакомилась с Колей. Теперь ей было нужно хоть какое-нибудь подтверждение, что он её понимает.

– Так всё и есть, правда? – проговорила она, заглядывая ему в глаза.

Но за миг до этого Иван Фёдорович стал прежним Актаковым, чуждым всякой возвышенности.

– Параноидальная шизофрения, – вынес он диагноз.

Медсестра почувствовала, что её вопрос, словно натолкнулся на непреодолимое препятствие, коим являлось обычное состояние врача Актакова. Ей нужно было как-то оправдаться. Может, сказать, думала она, что не верит в этот бред; или нечто подобное, но на ум ничего не приходило.

Связь между ней и Актаковым прервалась раньше, чем она испытала шок, поэтому он ничего не заметил, а отвернулся и не спеша удалился к себе в кабинет.

Сидя на стуле у своего рабочего стола, Иван Фёдорович пытался примирить в себе две враждующие стороны. Одна из них твёрдо уверилась в вынесенном только что диагнозе. Она была сильна и не сомневалась в своей правоте. Другая попискивала тихим мышиным голоском. Она вторила крикам Коли, доносившимся даже сюда, и убеждала Актакова помочь тому спасти человечество, пока не поздно.

«Спасти человечество? Поверить во всю эту ахинею?!» – ухмыльнулась первая половина.

– Э, не-ет,– вслух протянул Актаков,– так дело не пойдёт.

Дело и не шло, потому что Иван Фёдорович, как ни старался, так и не смог сосредоточиться ни на чём другом, кроме трёх странных слов: «Откровения Последнего Пророка».

Выхода не было; надо идти к Коле и закончить разговор с ним, иначе он так и не сможет найти себе места. Время шло; одна сигарета приходила на смену другой, так же, как и прежняя, не принося облегчения, заставляя слезиться глаза, а мысли крутились вокруг этого Коли, которого Актаков уже готов был убить.

Наконец, Иван Фёдорович встал, посмотрел ещё раз в окно, словно бросил прощальный взгляд, и вышел вон, на встречу своей судьбе.

В коридоре он встретил медсестру.

– Пойду ещё раз наведаюсь в третью, – сказал он ей мимоходом и, подумав, добавил. – Будь наготове, чтобы, в случае чего, сразу же вызвать санитаров. Поняла?

– Иван Фёдорович, он же страшный, может, не стоит? – спросила Лена.

– Стоит – стоит, – бросил на ходу Актаков, и лишь ускорил шаг.

И раскаялся в этом сразу же после того, как вошёл в палату. Нет, Коля лежал на своём месте и был спелёнат по всем правилам, но жутковатая атмосфера повисла в помещении.

Его глаза… Сколько раз за последние часы он думал о его глазах? Сотни? Тысячи? Может быть, и так. Взгляд этих глаз втягивал его, погружая в тревожную эйфорию. Именно в них… в них сокрыта основная тайна, которую он тщетно силился разгадать на протяжении сегодняшнего дня.

Актаков взглянул в Колины глаза и ужаснулся…

Да, во мне, в моей голове начало зарождаться что-то совсем иное. Появился ещё один, новый голос, сводящий с ума, и, если бы не было голоса Глаголющего, который пусть и говорил страшные вещи, но зато и успокаивал, то я точно рехнулся бы. Так во мне появились два противоборствующих голоса, которые иногда даже устраивали перебранки между собой, но чаще старались просто не замечать присутствия другого. Они были во мне, они были мной, я был ими.

От этого я не стал лучше спать, я был уверен, что те, с рожками и трезубцами, всё ещё жаждут моей крови. Но, по крайней мере, у меня появилась – а потом и окрепла – надежда, что я ещё некоторое время не умру, иначе бы, зачем надо было появляться этому второму? Нет, я не тешил себя иллюзиями, что протяну достаточно долго, и осознавал, что обречён, но у меня есть несколько дней для того, чтобы успеть поведать миру слова Последнего Пророка о выборе пути и о том, что может случиться, если человечество останется глухо.

Конечно же, мне мешали. Если раньше я просто не мог раскрыть рта, то теперь голос второго, который я назвал драконьим, просил, умолял, приказывал, чтобы я отказался от своей затеи, и угрожал в противном случае сделать так, чтобы я ещё очень долго мучился. Я ему объяснил, что с радостью так и поступил бы, да вот есть обстоятельство, которое я никогда не смогу преодолеть. Если я откажусь от своих поисков, то не смогу больше находить успокоение, а эти, с трезубцами, меня доконают. Дракон, правда, пообещал мне, что, если я откажусь от поисков, то он отзовёт своих слуг и даст мне жить спокойно.

Это было довольно-таки заманчивое предложение, но, тщательно обдумав его, взвесив все «за» и «против», я был вынужден отказаться, потому что меня совсем не грела мысль проспать несколько ночей, а после этого увидеть Знамение Божье о конце света и гореть в Геенне Огненной.

Дракон был вне себя от ярости, и чуть было не погубил меня. Однако вмешался Последний Пророк, и на некоторое время я ещё остался жить. Это было плюсом, переоценить который невозможно, но был и определённый минус. Он заключался в том, что во мне вполне серьёзно назревало конкретное противоречие. Я склонялся то в одну, то в другую сторону, не имея возможности остановиться где-нибудь посередине и не вмешиваться во всё это.

К тому времени я ещё никому не успел рассказать о том, что слышал от Глаголющего. Поняв, что физически не смогу этого сделать, я прибёг к хитрости. Я взял бумагу и простую шариковую ручку и принялся писать всё то, что Вы сейчас читаете. У меня нет ни малейшей надежды на то, что кто-нибудь увидит этот текст, к тому же я не уверен, что если его и прочитают, то поверят мне на слово. Как бы там ни было, но я решился сделать это, чтобы донести до людей истину.

Поначалу мне было очень тяжело. Я сомневался, получится у меня или нет. Оказалось, Дракон имеет власть и над моим телом. Он делал так, что я не мог связать одно предложение с другим или же все нужные слова просто выскакивали у меня из головы, но постепенно я приспособился и принялся за рукопись.

Дело шло очень медленно, и я выдавливал из себя всего лишь по нескольку строчек в день. И вот, настал момент, когда я удовлетворился написанным.

Ну, кого я хотел обмануть?

Если бы я хоть на мгновение задумался о последствиях, то не находился бы сейчас там, где нахожусь. Я трясусь в маленьком фургончике, на котором снаружи нарисован крест. Я ещё не знаю, смогу ли я дописать всё, что собираюсь, но, по крайней мере, попробую.

Пришёл день, когда я решил, что смогу убедить людей пойти тернистым путём исправления при помощи нескольких обрывков бумаги, которые вполне могли показаться обычным бредом сумасшедшего, а не Откровениями Последнего Пророка, но ведь могло случиться и так, что мне поверили бы.

Ещё раз перечитав всё от начала и до конца, я аккуратно убрал рукопись в портфель и прощальным взором окинул свою квартиру. Уже тогда я предчувствовал, что больше никогда не вернусь сюда. Потом я вышел и пошёл вперёд, не оглядываясь, потому как знал, что, если обернусь и посмотрю на свой дом, то мне тяжело будет идти дальше и, скорее всего, я просто не смогу этого сделать.

Первым делом я решил направиться к своим старым знакомым, которых хорошо знал и которым доверял. Нельзя сказать, что они встретили меня с распростёртыми объятьями, но всё-таки отнеслись с пониманием, пока я не сглупил.

Я болтал на всяческие отвлечённые темы, пил несладкий чай и пытался морально подготовить себя к тому моменту, когда мне надо будет достать свою рукопись и показать её своим знакомым. Одна фраза: «А не хотите ли взглянуть на мою писанину?» – стоила мне просто нечеловеческих усилий. Я обливался по́том, когда произносил восемь несложных слов.