Psychica

В утомленный мозг прокрадывалось отсутствие перспективы. Казалось, он слишком мало достиг в свои годы. Что теперь маячит на горизонте? – весьма спорный вопрос, а полноценно жить хотелось сейчас. Наверно, так проявляется кризис среднего возраста. Без седины и бесов в штанах. Максим отдавал себе отчет, что совершенно не ищет развития, а привык час за часом сидеть и ждать у моря погоды. Пуская жизнь на самотек, он забыл, что такое усилие воли. Как приручить ее и приспособиться к текущим обстоятельствам, он не знал. Вроде бы ничего плохого не намечалось: стабильный заработок, выплаченные кредиты, сын в пешей доступности, свобода, отсутствие обязательств и верная любовница на подхвате. Он не испытывал угрызений совести и беспричинных страхов, последний раз наделав в штаны перед майскими праздниками, когда по ошибке ему позвонил коллектор.

В любовных коллизиях он предельно запутался. Иногда собирался вернуть покинутую супругу, улавливая наличие непререкаемой ненависти, а иногда даже надеялся, что еще ее любит, а может быть, любит и она. В водовороте сомнений он чуть не набирал ее номер, чтобы взорваться в приступе мучительной ностальгии. Сиюминутное заблуждение проходило бесследно, когда он понимал, как с ней сложно, как нереально донести элементарные вещи.

С подругой происходили вовсе занимательные метаморфозы. Не было любви, и не было страсти, а только житейская дружба, основанная на физике, легкой симпатии и городском одиночестве. Максим не собирался подолгу копаться в душевных невзгодах и мучиться проблемой выбора, предпочитая привычно существовать, разумно полагая, что всерьез нужно переживать только о Женьке, забывающего образ настоящего папы.

Так нельзя! – рассуждал он. Так неправильно! У ребенка должен быть отец! Но что предпринять, когда Ульяна настроена против, когда бесконечные смены не оставляют свободного времени, когда проще сослаться на занятость, чем сказать «Прости!» и обнять сына, прошептав: «Я рядом!» Сжать его пальцы в кулак и прислонить к своей черствой ладони. Рано или поздно придется пойти ва-банк, а пока война с бывшей отложена в долгий ящик, спрятанный на необитаемом острове личной жизни.

…После короткой передышки наступило следующее дежурство. Нагруженный контейнерами со свежими бутербродами с ветчиной в дряблой спортивной сумке, Максим появился на проходной раньше положенного регламента, успев застать выжатых как лимоны сменщиков.

Переодевшись, он расположился на кушетке с чашечкой кофе со сливками. Сегодня он обязательно поймает Ларису. Ждал ее около часа, листал журналы и не успевшие пожелтеть газеты, до дыр просмотренные личным составом станции.

Фомин задержался на вызове, приехав злой как собака, поставил на стол рюкзак, вытащил мусор и пустые пластиковые бутылки, вытирая потные волосы, и спросил:

– Опять ты?!

– Осмелюсь спросить, как прошли сутки? – ехидно выдавил Максим, опустив газету.

– Никак! Пошло оно все! Зарплата в конце недели – единственная положительная новость, а остальное меня не волнует. Извини, погребу скорее до хаты. В холодильнике колбаса осталась. Доешь, пока не испортилась, и кефир. Пей, не отравишься! Выбросить жалко. Его все равно сожрут, но хочется, чтобы хорошему человеку досталось.

– По-твоему, я тот самый хороший человек? – удивился Максим. – Вот так новость.

– Не санитарам же оставлять? Закрыли тему, лады? – говорил Фомин заплетающимся языком, натягивая лужковскую кепку.

Он выглядел как сдувшийся шарик, будто таскал кирпичи, изображая трезвого грузчика, а полулунные синяки под глазами выдавали хронический недосып.

Максим уже неделю не мог, как следует, выспаться. Горстями глотал просроченный феназепам и пытался замереть в одном положении, поджав под себя колени, но становилось невыносимо жарко. Затекшая спина чесалась кожной шелухой и салом, отчего приходилось вставать и вытираться полотенцем.

Максим завидовал Димке. Тот дрыхнул, как сурок, и даже из семидесяти оружейных залпов не разбудить прохвоста. Вечный засоня тусит в угарных гулянках, а на подстанцию является отсыпаться, ходит как сонная муха и ни хрена не делает: не в состоянии ни ампулу разбить, ни шприц набрать, не говоря о том, чтобы правильно вколоть иглу. Устроился на оклад и почивает на лаврах, но никто пока жалобы не писал, посему наглел Димка без зазрения совести.

– Бывай, – промямлил Фомин и ушел, уткнувшись в мобильник.

Маликов кивнул и поправил подушку. Скрипнула дверь. В ординаторскую вошла Лариса, свежая и радушная, пахнущая ароматом магнолии и брусники.

Максим всколыхнулся, стряхнул с себя крошки и поправил взбившиеся в ком волосы. Лариса улыбнулась и поцеловала его в щеку, позволив себе наклониться, прежде чем он успел встать.

– Привет! Давно не виделись. Ты в седьмой бригаде сегодня?

– Как обычно, – прозвучала Лариса, разглядывая в зеркале макияж.

Выглядела она слишком молодо и слишком легкомысленно: среднего роста, с туфлями на высокой платформе, подтянутая и спортивная. По выходным она занималась гимнастикой и бегала трусцой в парке «Лосиный остров». Она без забот управлялась со служебными обязанностями, будто работа вовсе не в тягость, а как развлечение или приятное хобби. Максим жадно крал ее оптимизм. Ее по праву считали самой лучезарной девушкой подстанции. К ней стекались остальные сотрудницы, чтобы подзарядиться энергией как от солнечной батареи. Лариса была солнышком, но солнышком капризным и местами весьма обжигающим.

– А я скоро ухожу в отпуск, – похвасталась она, застегивая халат. – Надоело дышать выхлопными газами. Хочется перемен. Думаю, как бы отдохнуть с пользой. Не подкинешь вариантов?

– В отпуск? – не понял намека Максим. – Мы же договаривались написать заявление вместе. Ты обманула меня?

– А что такого?

– Мы же хотели вдвоем махнуть куда-нибудь.

– Когда? – раздражалась Лариса. – Я ждала тебя целый год. Верила, что ты адекватный, но вместо отпуска ты выклянчил дополнительные смены и отказался от выходных. Отпуск! Я прожду лет пять, когда ты соизволишь что-нибудь предпринять. Если я сейчас не уйду, то придется ждать полгода, а зимой, знаешь ли, не очень прикольно топать в сапогах по ледяным улицам и сугробам. Ты никогда не входил в мое положение, а я устала входить в твое. В общем, как знаешь, а я уезжаю. Мы собрались с девчонками на юг. Я скину тебе фотографии. Обзавидуешься.

– Так нельзя. Когда мы последний раз были вместе?

– Я забыла.

– Приходи сегодня ко мне?

– Хочешь вспомнить молодость?

– А что?! Домой ты приезжать отказываешься. Ты до сих пор дуешься?

– Определись, что тебе нужно! Жена? Ребенок? Я чувствую, что тебя к ним тянет, и ты никак не откажешься от соблазна, что в состоянии их вернуть. Мне надоело быть твоей прислугой и грелкой. Надоело ублажать тебя, когда ты в дурном настроении, когда тебе невтерпеж. Я хочу нормального, уважительного отношения и гарантий. В конце концов, мне не семнадцать лет. Я хочу семью, а что ты можешь предложить? Койку и стакан портвейна?

Волна возмущения наполнила легкие. Почему она не понимает, что прошло слишком мало времени, что он пока не готов, а она бросает его в самый неподходящий момент. Это предательство! Сейчас бы высказать ей в лицо наболевшее, но Максим привык сдерживать внутри самые важные переживания. Думал он лучше, чем говорил.

– Сейчас, сейчас. Дай-ка сосредоточиться? Давно собирался тебе сказать…

– Ну, подумай, подумай снова полгода, год. Извини, мне пора! Оревуар, дружок! – Лариса развернулась и громко хлопнула дверью. Максим выдохнул и открыл холодильник, обнаружив припасенную Фоминым заначку: кефир и копченая колбаса. Чтобы заесть боль, он устроил сабантуй, опустошив чужие закрама. Кефир оказался прокисшим, а колбаса отвратительно пахла, но на вкус оставалась годной.

Полдня Максим прибывал в сокрушительном трансе. За смену он спас трех стариков от инфаркта и гипертонического криза, двоих оставил на домашнем лечении, а третьего доставил в Боткинскую. Не обошлось и без ложных выездов, почему-то очень забавлявших Симыча. Матерясь, он рассказывал бравые истории, как в молодости с друзьями катался на колхозных грузовиках и воровал капусту с полей. После он ругал власти за рост цен на бензин, будто лично оплачивал свою тарантайку.