Закат Пятого Солнца

— Это еще кто?

— Ты слишком мало времени провел на Кубе, потому и не успел познакомиться с Эрнаном Кортесом. А он, между тем, личность весьма примечательная. Гордый идальго, прославленный фехтовальщик, уложивший на дуэлях немало людей, владетель солидного поместья. Он занимал высокий пост при дворе губернатора Диего Веласкеса. Но потом отношения между ними не заладились. Веласкес управлял Кубой очень властно, и многим это стало поперек горла, в том числе и Кортесу. Но кому ты станешь жаловаться на губернатора? На острове Веласкес является безграничным владыкой. Кортес решился доплыть до Эспаньолы в обычной лодке, причем сделать это планировал в одиночку. А там сотня миль открытого моря.

— Если Кортесу надоела жизнь, то это еще не причина брать с него пример. К тому же, нам нужно будет покрыть расстояние в два раза больше.

— Ну так ведь и нас-то двое, — улыбнулся Себастьян.

— И что же, ему далось осуществить свой план?

— Нет. У Веласкеса хватает преданных людей. Заговор раскрыли, Кортес оказался под арестом перед отплытием и лишь чудом избежал казни. Но сам пример должен нас вдохновить.

Фернан не особенно проникся этой идеей.

— Самодельная лодка — это самоубийство, — ответил Гонсалес. — У нас даже инструментов никаких нет. Не мечом же ее вырезать. Помнишь, на побережье мы встречали множество поселений? Думаю, нужно добраться до одного из них. Дикари строят на удивление хорошие лодки. Постараемся найти с ними общий язык, купим небольшую пирогу и припасов. Если повезет, то доберемся до Кубы. Расплатиться нам есть чем.

Действительно, «денег» у испанцев хватало. Какао-бобы и украшения из нефрита здесь весьма ценились. В крайнем случае, можно отдать местным жителям стальной кинжал. Вся сложность в том, чтобы пересечь морской пролив. Конкистадоры отлично помнили о том, какой шторм трепал их корабли, когда они только подплывали к Юкатану. Устоит ли пирога против ярости открытого моря?

— Да удастся ли нам договориться с индейцами? Что помешает им просто пленить двух чужаков, чтобы убить или обратить в рабство? — задумчиво спросил Себастьян.

— Ладно, это мы еще успеем обсудить, когда будем путешествовать по джунглям. Сейчас нужно уходить из города. Может быть, стоит рискнуть и попросить Чику о помощи?

— Ну уж нет, — отмел такое предложение Риос. — Я так и не научился понимать этих дикарей. Сам вспомни — многие индейцы шли к жертвенному алтарю без понуканий. Похоже, у них быть зарезанным на вершине пирамиды — это особая честь. Я не решусь довериться ей. Риск слишком велик. Чика даже не поймет, почему мы пытаемся избежать своей участи. И если она откроет наши планы остальным, то нас уже ничто не спасет.

— А своей Долорес ты тоже не доверяешь?

— Нет, — отмахнулся Себастьян. — Чика, по крайней мере, действительно к тебе привязана. А вот Долорес вряд ли жить без меня не может. Насколько я понял, проституция здесь не то чтобы процветает, но все же она есть. И моя наложница как-то уж слишком искушена в вопросах любви. Я бы не удивился, узнав, что она всего лишь элитная куртизанка, чьи услуги оплачивает город. Местные жители снабдили нас всем, что только можно пожелать. Стоит ли удивляться, что они обеспечили меня профессиональной любовницей? Я бы ей жизнь не доверил.

Выйти за пределы города испанцы могли беспрепятственно, но их неизменно сопровождала охрана и слуги. Кто знает, не изменится ли отношение индейцев к своим почетным пленникам теперь, когда их совсем скоро должны принести в жертву? Да и десять человек эскорта… Это не так и мало. Справиться вдвоем нелегко. Но тянуть время пленники не могли…

На следующее утро Фернан встал рано. Ему не спалось, мысли крутились вокруг намеченного на сегодня побега. Чики рядом не оказалось. Девушка, как это иногда бывало, на рассвете покинула его постель и куда-то умчалась. Она действительно очень привязалась к Гонсалесу, но отнюдь не желала становиться его тенью. У нее были и свои дела. Ушла ли она навестить родственников, или же спешила для репетиции очередного танца? Этого Фернан не знал, но он почувствовал облегчение, когда увидел, что ее нет рядом. Ему не хотелось, чтобы она увязалась за ним. Чика, как и любая красивая девушка, бывала иногда своенравной и капризной. Если бы она решила, что пойдет на прогулку вместе с конкистадорами, то переубедить ее было бы крайне трудно.

Фернан оделся, забрал оружие. Потом срезал с индейских нарядов нефритовые украшения и высыпал их в кошелек. Они еще могут пригодиться, если придется покупать лодку на побережье. Гонсалес водрузил на голову шлем и в последний раз окинул комнату взглядом. Она долго оставалась его пристанищем. Два месяца? Три? Он потерял счет дням. Посреди стола лежала картина с чудовищным орлом, нарисованная когда-то Чикой.

В памяти у него начали всплывать воспоминания, связанные с девушкой. Как он впервые увидел ее и кинулся на сцену. Как она учила его местному наречию. И сотни других мелких ситуаций, курьезных и забавных. Образ этой обворожительной красавицы встал перед глазами. Фернан с досадой осознал, что действительно привязался к девушке. Такой веселой, энергичной, любознательной и нежной.

Фернан досадливо тряхнул головой. Хватит! Выбора нет. Он в любом случае вскоре расстанется с Чикой. Или сегодня или в тот день, когда его поволокут на вершину пирамиды. Сейчас как раз самое время, чтобы вычеркнуть девушку из жизни! Она принадлежит этому миру, где любой испанец всегда будет чувствовать себя чужаком. Гонсалес не мог взять ее с собой — поход слишком опасен. Да и кто знает, оценит ли маленькая танцовщица идею сбежать из города. А если она действительно откроет их планы другим индейцам? Пора выходить. К тому времени, когда она вернется в эту комнату, он сам будет уже очень далеко.

Больше всего Гонсалеса беспокоил вопрос о погоде. Вряд ли желание выйти на прогулку в ливень не вызовет у индейцев удивления, а затем и подозрений. Но погода стояла великолепная. Яркое солнце залило город и если не знать, какими ритуалами развлекаются местные жители, то картины прекраснее невозможно было бы и представить. Аккуратные ряда домов, вдалеке можно разглядеть возделанные поля. Веселые, жизнерадостные люди, снующие по улицам, спешащие по своим делам, улыбающиеся встречным прохожим. Даже их необычная для испанцев внешность уже примелькалась и не так резала глаза.

В стороне возвышалась, подобно настоящей горе, исполинская пирамида. Хоть издалека, хоть вблизи, она производила ошеломляющее впечатление, как гигантскими размерами, так и сложностью отделки. А рядом с ней, уступая размерами, но тоже гордо устремляясь в небеса, стояли другие пирамиды и дворцы. Опять-таки, удивительный архитектурный ансамбль, способный у любого зрителя вызывать неизменный восторг, до тех самых пор, когда он увидит алтарь и то, что на нем вытворяют.

«С точно такими же счастливыми лицами эти кровожадные мерзавцы спешат на площадь, чтобы полюбоваться зрелищем жертвоприношений» — подумал Фернан, осматривая снующих по улицам индейцев.

Он стоял, щурясь от яркого света, и всем своим видом старался подчеркнуть полнейшую беззаботность. Получалось плохо. По крайней мере, ему так казалось. Себастьян никак не выходил, хотя они и договаривались, что встретятся на улице рано утром. Гонсалес недоумевал, как его приятель умудряется так безмятежно спать, зная, какая опасность над ними нависла. Наконец Риос все же вышел на улицу. Он ничем не выдавал внутреннего напряжения, беспечно позевывая и пытаясь навести порядок в своих взлохмаченных русых волосах перед тем, как надеть на голову шлем.

— А тебе, смотрю, не спится? Ну что, готов к путешествию?

Фернан передернул плечами, не желая давать очевидные ответы. Сложно сказать, чувствовал ли он себя готовым, но уходить нужно в любом случае. Гонсалес уже неоднократно мысленно похвалил себя за старое правило — выходить из дома всегда в полном снаряжении. Кираса, шлем, щит и оружие, которые он с неизменным упорством таскал на себе, давно уже стали неотъемлемыми деталями его внешности. Это была нелишняя, но крайне изнурительная предосторожность — доспехи стесняли движения и нагревались на солнце. Зато теперь никто из туземцев не удивлялся тому, что он стоит здесь в полном облачении, как будто прямо сейчас собирается идти в поход. Именно к такому его виду индейцы давно привыкли.