Страница 78 из 89
— Вашим пленником?
— Да! Я арестовал его в силу предписания, данного мне кардиналом. И в силу того же я никому не отдам его.
— Никому не отдадите его?
— Никому!
Несколько секунд он с искаженным лицом смотрел на меня. Это было настоящее олицетворение ненависти и бессильной злобы. Но затем я увидел, как его лицо озарилось под влиянием новой мысли.
— Эта чертовская хитрость, — заревел он, как сумасшедший, размахивая своим пистолетом. — Это обман и надувательство. Черт возьми! У вас нет никакого предписания! Я теперь понимаю! Я теперь все понимаю! Вы явились сюда, чтобы надуть нас. Вы принадлежите к их шайке, и это ваша последняя попытка спасти его.
— Это еще что за глупости? — презрительно сказал я.
— Вовсе не глупости, — ответил он убежденным тоном. — Вы обманули нас, вы одурачили нас; но теперь я понимаю. Час тому назад я изобличил вас перед этою надутою мадам в замке и еще дивился тому, что она не придала никакой веры моим словам. Я дивился тому, что она ничего не хотела прочесть на вашем лице, хотя вы стояли перед нею с видом уличенного мошенника! Но теперь я все постиг. Она знает вас. Она участвует в заговоре вместе с вами, и я, думая открыть ей глаза, сам попался впросак. Но теперь уж на моей улице праздник. Вы очень смело и очень искусно сыграли роль, — продолжал он с мрачным огоньком в глазах, — и я поздравляю вас. Но теперь уж дудки, сударь! Довольно вы нас морочили вашими разглагольствованиями о монсиньоре, о его предписаниях и тому подобное. Теперь я не позволю над собою издеваться. Вы говорите, что арестовали его? Хорошо! В таком случае я арестую и вас с ним заодно.
— Вы с ума спятили? — сказал я, одинаково изумленный этою неожиданною точкой зрения и его убежденным тоном. — Да вы с ума сошли, лейтенант.
— Я сошел было, — засмеялся он, — но теперь уже выздоровел. Я был сумасшедший, когда поверил вам, будто вы хотите хитростью выманить у женщин их тайну, между тем как все время вы действительно защищали их, заступались за них, помогали им. Вот в чем было мое сумасшествие. Теперь оно кончилось, и я должен просить у вас извинения. Я считал вас коварнейшей змеей и предателем, каких только создавала природа, но теперь я вижу, что вы умнее, нежели я думал, и вдобавок отличаетесь благородством. Простите меня!
Один из солдат, стоявших вокруг, засмеялся. Я посмотрел на лейтенанта таким взором, что если бы глазами можно было убить человека, он был бы мертв.
— Боже мой! — ответил я (я был так разъярен, что едва мог говорить), — вы хотите этим сказать, что я самозванец, что у меня нет предписания кардинала?
— Да, я утверждаю это, — спокойно сказал он.
— И что я принадлежу к мятежной партии?
— Совершенно верно, — тем же тоном ответил он. — Впрочем, — продолжал он со смехом, — я утверждаю также, что вы честнейший человек противной партии, г-н де Беро! А вы хотите меня уверить, что вы негодяй нашей партии. Убедительность во всяком случае на моей стороне, и я намерен подкрепить свое мнение арестовать вас.
Снова грубый смех огласил ущелье. Сержант, державший фонарь, улыбнулся, а один из драгунов крикнул:
— Нашла коса на камень!
Это вызвало новый взрыв смеха, между тем как я стоял безмолвно, обезоруженный наглостью и упорством этого человека.
— Дуралей!.. — вскричал я, наконец, но в эту минуту Кошфоре, который тем временем вышел из шалаша и стал рядом со мною, прервал меня:
— Извините меня, — весело сказал он, обращаясь к лейтенанту и указывая на меня пальцем, — но я нахожусь в недоумении. Как фамилия этого господина? Де Беро или де Барт?
— Я де Беро, — резко сказал, я не дожидаясь ответа лейтенанта.
— Из Парижа?
— Да, сударь, из Парижа.
— Вы, значит, не тот господин, который почтил мой скромный дом своим пребыванием.
— Нет, нет, именно он, — ответил лейтенант, ухмыляясь.
— Но я думал… мне сказали, что то был г. де Барт.
— Я также и де Барт, — нетерпеливо ответил я. — Что ж из этого, сударь? Это фамилия моей матери. Я принял ее, когда явился сюда.
— Для того, чтобы… арестовать меня, если смею спросить?
— Да, — мрачно ответил я. — Для того, чтобы арестовать вас. Что же из этого?
— Ничего, — медленно ответил он, глядя на меня так пристально, что я не мог выдержать его взора — по только знай я это раньше, г. де Беро, я еще подумал бы, сдаться ли вам.
Лейтенант засмеялся. Мои щеки вспыхнули, но я сделал вид, что мне это нипочем, и снова повернулся к лейтенанту. — Ну, сударь, — сказал я, — довольны вы теперь?
— Вовсе нет, — ответил он. — Откуда я знаю, что вы не репетировали этой сцены двадцать раз, прежде чем разыграть ее передо мною? Что мне остается, это — скомандовать: шагом марш, назад по квартирам.
Я вынужден был сыграть на последнюю карту, хотя мне и очень не хотелось этого.
— Ну, нет еще, — сказал я. — У меня есть предписание.
— Покажите его! — недоверчиво сказал он.
— Неужели вы думаете, что я стану носить его с собой? — с презрением ответил я. — Неужели вы думаете, что, явившись сюда один, а не во главе пятидесяти драгунов, я стану носить в своем кармане бумагу с печатью кардинала для того, чтобы всякий лакей мог отнять ее у меня? Но я все-таки покажу вам ее. Где мой человек?
Едва я произнес эти слова, как мой слуга всунул мне в руки бумагу. Я медленно развернул ее, бросил на нее взгляд и среди удивленного молчания подал ее лейтенанту. На мгновение он не мог прийти в себя от изумления. Затем, все еще не доверяя мне, он велел сержанту подать фонарь и при свете его начал читать документ.
— Тьфу! — воскликнул он, дочитав до конца. — Я вижу!
И он стал читать вслух:
«Сим уполномочиваю Жиля де Беро разыскать, задержать, арестовать и отдать в руки начальника Бастилии Генриха де Кошфоре, для каковой цели ему, де Беро, предоставляется совершать все действия и принимать все меры, какие окажутся необходимыми.
Кардинал Ришелье».
Когда он кончил, прочитав подпись с особенным ударением, кто-то тихо произнес: «Да здравствует король!» и на мгновение воцарилось молчание. Сержант опустил фонарь.
— Теперь вы довольны? — хриплым голосом спросил я, оглядываясь вокруг.
Лейтенант слегка поклонился.
— Совершенно, — ответил он. — Я должен попросить у вас вновь извинения, сударь. Я нахожу, что мои первоначальные впечатления были справедливы. Сержант, отдай этому господину его документ.
И, грубо повернувшись ко мне спиной, он швырнул бумагу сержанту, который ухмыляясь подал ее мне.
Я знал, что этот шут гороховый не станет драться, притом же он был среди своих солдат, и мне ничего не оставалось, как проглотить оскорбление. Я спрятал бумагу за пазуху, стараясь принять равнодушный вид, а лейтенант тем временем резким голосом отдал команду.
Драгуны, стоявшие на краю откоса, начали строить ряды, а те, что спрыгнули вниз, стали взбираться наверх.
Когда группа солдат позади лейтенанта поредела, я увидел среди нее белое платье, и тотчас с неожиданностью, которая подействовала на меня хуже пощечины, мадемуазель приблизилась ко мне. Ее голова была повязана шалью, так что мне сначала не было видно ее лица. В этот миг я забыл о присутствии ее брата, стоявшего рядом со мною, — я забыл все на свете и, больше по привычке и инстинктивно, нежели по сознательному побуждению, сделал шаг навстречу ей, хотя язык мой прилип к гортани и я весь дрожал.
Но она поспешно отступила от меня, с видом такой ненависти, такого непреодолимого отвращения, что я тотчас остановился, как вкопанный, словно получив от нее удар.
— Не смейте прикасаться ко мне! — прошипела она, и не так эти слова, как ее вид, с которым она подобрала свои юбки, заставив меня отступить на самый дальний конец котловины. Стиснув зубы, я остановился здесь, между тем как мадемуазель, рыдая без слез, повисла на шее брата.
Глава XII
ДОРОГА В ПАРИЖ