Страница 6 из 11
Заодно я и ты, коллективно, раза два-три получим удовольствие.
Решительно и ловко она схватила обеими руками ладонь правой руки и ловко засунула три мощных и самых длинных пальца молодого Кадабракина себе в… промежность. При этом она настоятельно рекомендовала студенту проникать ими глубоко и шевелить, шевелить, шевелить, чтобы по всем направлениям достичь желаемого эффекта. Приятное, как водится, с полезным.
Надо ли говорить, что Абран получал какое-то удовольствие, время от времени орошая свои плавки обильной семенной жидкостью. Он не желал открывать глаза уже потому, что просто не намеревался испортить себе настроение от внешнего вида тридцати семилетней, прошедшей огни и воды, Эвредики. Она тоже что-то ведь чувствовала и производила разного рода телодвижения и даже протяжно вздыхала и всхлипывала.
Всё явственней и чётче слышались голоса людей и даже музыка, но открывать глаза Абран не собирался. Что ж там скрывать, он поучал некоторое удовольствие. Он даже уже понимал, чувствовал, когда следует останавливаться, давать возможность отдохнуть своей правой руке.
Чья-то рука засунула во внешний карман его штормовой куртки какую-то бумажку. Проникновенный женский голос доверительно сообщил ему, что он – молодец, и ему выплачено за… протест не пятьдесят, а сто долларов.
Через некоторое время он, всё-таки, и насладился, и слегка пристал. Да и уже ощущал, что туда, во влажное и глубокое место, входит уже не три его пальца, а вся ладонь. Он приоткрыл для начала один глаз. Но этого было, вполне, достаточно для того, чтобы истошно завопить и войти почти в шоковое состояние. Перед ним стояла обнажённая мама Эвредики, которую величали Симона Лазаревна. Что там описывать? Худой и большой скелет, прикрытый обвисшей бурой кожей…
– А где, Эвредика, – открыв и второй глаз, прошептал Абран, – где одна?
– Она уже давно протестует в другом месте, – ответила Симона Лазаревна. – А вы, непременно, одарённый и способный мальчик. При таких чувствительных пальцах вы задорно бы играли на скрипке, и всё человечество повально не вспомнила бы о Паганини. На крайний случай, можно было бы сделаться и процветающим вором-карманником.
Окончательно опомнившись и частично придя в себя, Абран схватил в правую, изрядно увлажнённую руку брезентовую сумку и бросился бежать. Передвигаясь прыжками, как австралийский кенгуру, он летел на перрон вокзала с такой скоростью, что его не смогли догнать даже несколько ретивых забугорных телевизионных съёмочных групп. Возможно, все они желали поинтересоваться, как лично он относится к возможности созидания в России политической партии, члены которой принадлежали бы к самым разным группам нетрадиционных сексуальных направлений.
Усталый, но счастливый Абран влетел в вагон электрички, будто шаровая молния в силосную яму. Нашёл место, посмотрел на циферблат часов и окончательно успокоился. Он потерял не так уж много времени, а ведь во время его… протеста молодому Кадабракину казалось, что проходят не минуты, а долгие часы.
Жуткая образина
Но, всё-таки, в предвкушении возможного близкого счастья и неуёмной радости Абран нарисовался в живописных ромашковых полях на два часа раньше намеченной встречи, строго, на берегу речки. «Но если так уж получилось, – решил Кадабракин, – то немножко поброжу среди ромашек». Да ведь и правильно задумал. Стоит отдохнуть и набраться сил перед ответственным жизненным шагом, чтобы делать потом остальные, твёрдые, широкие и размашистые.
Обидно, но зачастую в повседневной жизни мы не замечаем самого главного, и примеров тому тьма. Взять, допустим, те же цветочные поля. Ведь хочется иногда наплевать на всё, сесть на электропоезд и отправиться за город, чтобы хоть, как-то, слиться с природой.
Если какому-то господину или даме приятен до устойчивого урчания в животе запах полевых ромашек, то ему или ей необходимо срочно отправиться на электричке за город, в поля. Там тьма-тьмущая этих удивительных цветов. Можно упасть в них – и наслаждаться, и наслаждаться. До изнеможения. Ведь приятно, согласитесь, ощутить себя единым целым с великим и необозримым миром, с ромашками, в конце концов.
Вы будете лежать, непременно, животом вниз и блаженно радоваться собственному существованию. Но при этом, конечно же, учтёте, что в таких местах сельские животноводы пасут коров, которые от страха или внезапного удивления, могут вас просто затоптать. При таком стечении обстоятельств невозможно даже будет им предъявить претензий потому, что вы с любопытством будете наблюдать с определённой высоты за своим раздавленным телом.
Но если этого по счастливой случайности не произойдёт, то у вас обязательно возникнет и конфликт с пастухом. Если он, не задумываясь, ударит вас пару раз хлыстом вдоль спины, то будет по-своему прав. Ведь вы своим видом пугаете представителей крупного рогатого скота и этим самым отрицательно влияете на удои молока, его качество и вводите коров в некоторое заблуждение и в неустойчивое психическое состояние.
Животные ведь твёрдо знают, что в ромашках никто не должен лежать, а тут… пожалуйста. Неувязка получается. Лежит человек, причём, животом вниз, как глубоководная рыба.
Относительно успокоившийся Абран Кадабракин в ожидании встречи со своим другом детства Филимоном Дубоглазовым решил, как раз, и погрузится в мир природы, в частности, ромашек. Большая коричневая брезентовая сумка со спиртным и некоторой закуской лежала далеко в стороне, а он, Абран, примостился в небольшой ложбинке, вдали от городской суеты.
Лежал на левом боку и блаженно думал про свою непутёвую жизнь, состоящую из сплошных тупиков. Его зёлёный джинсовый костюм по цвету так сливался с травой, что молодой и симпатичный Кадабракин был практически незаметен в густой траве. Кузнечик, но только… крупный.
Даже с вертолёта с помощью самых современных оптических приборов его вряд ли бы обнаружили. Впрочем, никто бы этим и никогда не стал заниматься по той причине, что он, Абран, по большому счёту никому не был нужен.
Он в очередной раз внимательно посмотрел на циферблат своих шикарных, почти швейцарских, часов, но китайского производства. Времени было достаточно для того, чтобы побыть немного наедине с собой.
Повернувшись на правый бок, Абран привычным и отработанным движением расстегнул ремень джинсовых штанов и вывалил свой огромный елдак прямо на траву, при этом напугав полутораметровую гадюку. Придя в себя, змея поспешно уползла прочь от опасного места. Ведь такой странной… рептилии, сросшейся с человеком, она ещё никогда не видела.
Неоднократно добрые люди говорили Абрану, что такой толстый и увесистый орган, непременно, должен после смерти его обладателя находиться в одном из павильонов выставки достижений отечественного народного хозяйства. Ведь будет чем удивить иностранных гостей. А то ведь привыкли твердить: «В России ничего нет! Ничего нет!».
Но вот увидят такое и густо покраснеют, потом даже извинятся, может быть, и на одной из площадок ООН. Там они непременно заявят, что в России имеется самое главное, причём, огромное, увесистое… Да и своим неповторимым народом она богата.
Возможно, в будущем пенсионеры нашей огромной страны, забыв окончательно свои обиды на весьма и весьма странное в своём поведении и мудрое отечественное правительство, гуртом повалят в столицу – посмотреть на чудо чудное. В долги вечные влезут, но придут, приедут, приплывут, прилетят на эту самую выставку. Зачем, спрашивается?
Да только с той целью, чтобы окончательно убедиться в том, что вечный образ великого фаллоса есть отныне и навсегда их настоящее и будущее. Им это показали в Москве, чтобы они в своих надеждах, планах и местах всегда отталкивались от предмета, увиденного собственными глазами. Хватит сказок! Пора мыслить реально.