Страница 8 из 17
Эти люди жили праздно и шокировали публику своим далеким от общепринятого поведением. Тем не менее, с эпохи позднего Средневековья они стали неотъемлемой частью европейского общества. Сегодняшние звезды эстрады в известной мере являются продолжателями их дела.
На Западе они назывались менестрелями или шпильманами, а на Руси – скоморохами. В то время как все горожане следовали строгим правилам, много трудились и заботились о благочестии, представителям этого цеха полагалось скрашивать трудную жизнь обывателей и при этом иметь дурную славу, слыть «пьяницами и мошенниками». Умение шутить и устраивать розыгрыши ценилось ничуть не меньше, а в иных ситуациях даже больше собственно артистического мастерства.
Существовали разные корпорации менестрелей: придворные, городские, бродячие, оседлые. Но все эти весельчаки почти обязательно играли на музыкальных инструментах, а инструментальная культура в те времена была чрезвычайно богата, особенно с того момента, когда западная цивилизация вступила в контакт с арабским миром, в том числе вследствие военных столкновений – таких как Реконкиста и крестовые походы. Благодаря Востоку рыцарям открылся мир ярких, красочных звучаний. Из мусульманских стран в Европу пришли зычные духовые инструменты – шалмеи, в результате присоединения к ним воздушного резервуара появились популярные и ныне как атрибут этнической музыки волынки. От инструмента арабского происхождения, именовавшегося уд ('al-°ūdu, то есть «струна»), берет начало европейская лютня.
В то время как в теоретических трудах ученых монахов описывалась по античным лекалам пифагорейская «гармония сфер», для подавляющего большинства жителей средневековой Европы музыка ассоциировалась прежде всего со звучанием инструментов и мастерством людей, которые ими владели. И не в последнюю очередь слушателей поражали мощь и причудливая тембровая окраска музыкальных инструментов – если речь идет о громкозвучных, преимущественно духовых («гросси»), – или же, наоборот, ловкость пальцевых движений у исполнителей, перебирающих тихие струны.
Радости творчества не были чужды и духовные лица. Историография Нового времени создала миф о вагантах – бродячих монахах, чье музыкально-поэтическое искусство отличалось большими вольностями в смеховом описании телесности и греха. Сегодня наши представления об авторах «вагантской» поэзии существенно изменились: по-видимому, в их числе были самые образованные люди того времени и даже носители высокого духовного сана.
Самый знаменитый образец собрания средневековой поэзии и музыки был найден в начале XIX века в Баварии, в Бойернском бенедиктинском монастыре. Наряду с благочестивыми духовными песнопениями, например с литургическими играми о Страстях Христовых, в нем обнаружились разгульные стихи, шокировавшие добропорядочную буржуазную публику: кабацкие песни, песни о физиологических проявлениях любви, о бренности человеческой плоти. В середине тридцатых годов XX столетия немецкий композитор Карл Орф сочинил на основе наиболее выразительных шедевров «светской» части бойернского собрания сценическую кантату «Кармина Бурана» – ее огромный успех во всем мире положил начало увлечению средневековым искусством, которое стало восприниматься как свежее, модное, полнокровное.
Открывая для себя средневековое искусство, интуитивно прозревая его человеческую суть, мы начинаем лучше понимать, какой была жизнь людей за пределами монашеской кельи и каким подвигом при этом был труд отрешенного от мирских соблазнов аскета.
Хорал, который написал не папа Григорий
Путь к чистому музыкальному искусству и привычной нам культуре музыкального произведения был очень длинным. И в начале его находились явления, которые могут показаться сегодня крайне примитивными – точно так же, как современному человеку, пришедшему в Политехнический музей, кажутся ужасно неуклюжими какие-нибудь ламповые компьютеры шестидесятых годов прошлого века. И тем не менее, для того чтобы произошла революция музыкального мышления, требовался большой подготовительный этап.
Он начался в Средневековье. Думается, что исходной точкой послужило возникновение григорианского хорала[11]. Рождение новой традиции окружено легендами: песнопения называли «григорианскими», объявляя их творцом папу Григория Великого (590–604). Однако знаменитый предстоятель Католической церкви точно не принадлежал к числу великих музыкантов – авторство ему приписали из лучших побуждений.
Произошло это в каролингские времена, когда в Европе образовалась новая империя во главе с Карлом Великим – на Рождество 800 года папа Лев III короновал его в Риме, якобы под воздействием Святого Духа, по крайней мере, так это было принято тогда объяснять. Новая империя нуждалась в унификации богослужения и литургических текстов – требовалось продолжить процесс, в котором папа Григорий когда-то сыграл заметную роль. Но в некотором отношении попытка придать службе единообразие пошла гораздо дальше всех предыдущих литургических реформ. Государство и церковные иерархи позволили себе вторгнуться на территорию певческого искусства, куда они обычно не заходили. Певцы того времени были воспитаны в местных традициях, которые передавались из поколения в поколение, усваивались на почти органическом уровне. Переучить таких певцов – дело практически невозможное. Особенно трудно было привить им пение, принятое тогда в Риме. Благодаря воздействию восточнохристианского искусства – через византийских монахов, бежавших на Апеннинский полуостров в смутные для их государства времена, – оно отличалось интонационно сложной мелизматикой. И когда в IX веке на территорию империи франков стали приглашать римских певцов для переучивания местных музыкантов, те почувствовали себя некомфортно. Им показалось, что над ними издеваются.
Чтобы обосновать музыкальную реформу, на титульных листах новых певческих книг стали изображать Григория Великого, записывающего свой хорал по научению Святого Духа: последний был по традиции представлен в виде голубя, спускающегося к понтифику с Небес. Так родилась легенда. А в реальности эксперимент с трансплантацией староримского пения привел к его значительному упрощению. Получилось действительно нечто особенное, не похожее ни на римский, ни на какой-либо из разрозненных местных распевов.
Интонационность григорианских мелодий еще больше упростилась после того, как в помощь церковным музыкантам была введена линейная нотация, предшествующая классической и отдаленно ее напоминающая: отразить все тонкие движения голоса, хранившиеся в памяти певца, она была неспособна. Казалось бы, остается лишь сожалеть об упадке древней монодии, процветавшей в первое христианское тысячелетие. Однако относительная простота григорианики открыла путь для творчества и новаций, которые привели в конце концов к появлению привычной нам музыки.
Музыкальная экзегеза
В XI–XIII веках во Франции и в других европейских странах возникают центры интеллектуальной культуры, открываются первые университеты. Преподавание в них заключалось прежде всего в чтении авторитетных текстов с комментариями профессора. Благодаря этому мощный импульс к развитию получило древнее искусство толкования, представленное к тому времени в европейской традиции преимущественно экзегезой Библии. Искусство комментирования в период позднего Средневековья достигло больших высот и вышло далеко за пределы богословия и философии – удивительно, но страсть к игре схоластического интеллекта проникла и в область церковного пения.
С принятием григорианских песнопений в качестве канона литургической музыки Запада стремление к новаторству не угасло, но приняло очень своеобразную форму. Изменять освященные авторитетом Церкви мелодии было нельзя, но дополнять их – вполне возможно. В музыке IX–XII веков такие дополнения именовались по-разному, а впоследствии музыковеды придумали для них общее название – тропы.
11
Традиционное одноголосное пение римского обряда; сложилось в VIII–IX веках на территории современной Франции и сопредельных ей земель, вытеснив исторически предшествовавшее ему галликанское пение. Пройдя через многие этапы исторического развития, используется в богослужении Римско-католической церкви и по настоящий день.