Песнь моряка

Алеутский желоб – один из наиболее сейсмически активных участков в мире. Это беспорядочная череда трещин и осколков, оставшихся после разлома Суперконтинента двадцать миллионов лет назад. И ей до сих пор нет покоя. Море давит своей тяжестью, отчего напряженные слои граувакки и осадочного сланца вздымаются и взламываются, подобно тому как открываются старые книги. Здесь самые глубокие стеллажи этой библиотеки (смотрите в приложении). На них первые выпуски «Тайм», «Лайф», «Тру сторис» и «Нэшнл джиогрэфик». В них истории. Одни – долгие и неторопливые, вроде миллионолетней саги об этом раздирающем душу разводе Суперконтинента; другие – напоминают короткие таинственные загадки, например: почему молекулы в определенном слое ракушечных окаменелостей (возраст – двенадцать с половиной тысяч лет), целую вечность укладываясь так, чтобы их отрицательные молекулярные хвостики указывали в одну сторону, на север, в очень близком следующем слое вдруг резко разворачиваются этими же отрицательными на юг? На стеллажах твердые факты – возможно, – но они скользкие. И чем выше поднимаешься, тем больше скользишь, особенно когда доходишь до историй историков. Печатные истории имеют неприятную привычку следовать партийному уклону той партии, в чьей собственности находится печатный пресс. На самом деле, лучший способ найти правильный уклон истории Куинака и окрестностей – это отбросить факты и обратиться к легендам.

Попробуйте представить себе неуловимый Святой Грааль нового времени, дорогу в Ксанаду, радужный мост к сокровищнице Асгарда – знаменитый Северо-Западный проход! Этот мистический водный путь, существовавший в воображении восемнадцатого века, должен был вести от Атлантического до Тихого океана через весь неисследованный Американский континент. Со стороны Атлантики, на чем сходились все эксперты, проход должен был начинаться в болотистой филиграни истекающей возможностями западной оконечности огромного залива Гудзон. После чего ему полагалось утечь далеко на пустынный север, миновать дикарей, преодолеть неким образом помеху Скалистых гор, чтобы в конце концов объявиться – на этом тоже сходились все эксперты – где-то между Золотыми Воротами и Арктикой.

Ах, эта знаменитая, прекрасная и невозможная фантазия – Северо-Западный проход. Как же о нем мечтали – проплыть через весь континент от океана до океана без этой петли-душегубки вокруг забытого богом и дьяволом южноамериканского мыса Горн! О нем мечтали так истово и долго, что мечта превратилась в навязчивую идею. Больше века она дразнила торговцев и мореплавателей – ради всего святого, он должен где-то быть, проток, текущий вверх и над главным водоразделом, – они разбивали сердца в поисках… Роджерс со своими оборванными рейнджерами в болотах Квебека – потерянные, безумные, в конце они буквально сожрали друг друга, лишь бы продолжить экспедицию… Капитан Кук… Ванкувер… бессчетные взмыленные испанцы, что носились на всех парусах вдоль западного побережья, проверяя каждую речку и бухту, которую только могли разглядеть сквозь туманную морось… все искали Северо-Западный проход.

Широкое растекающееся устье Куинакской бухты не могло не вселить в мореплавателей надежду.

Витус Беринг первым нацелил подзорную трубу на этот залив, спрятанный, словно рот слона под загнутым хоботом Алеутов, – 20 июля 1741 года, – но он поплыл дальше после того, как пригребли обратно его люди с докладом, что на берегу нет следов горностая. Вечный исследователь Беринг был бы не прочь заглянуть внутрь небольшой бухты – просто ради интереса, – но он работал на русских, а русское величество ясно дало ему понять, что интересуется мехами, а не фантастическими проливами.

Через сорок лет капитан Кук бросил якорь у отвесной скалы, где сегодня находится Маяк-музей. Не сумев забраться на скалу, чтобы взглянуть с высоты, его команда спустила шлюпку на воду и погребла к берегу расспрашивать куинакских туземцев.

Берег вонял рыбой разной степени то ли сохранности, то ли разложения – трудно сказать, чего именно. На крутом песчаном шельфе лезли друг на друга валуны, кости, пустые раковины и голые дети. Мухи, комары и постепенно люди роем неслись встречать странную лодку с обросшими волосами людьми. Экспедиционный лингвист, секулярный священник по имени Перкинс, известный на борту как иезуит-трещалка, что-то затрещал. Трещал он долго, делая специальные жесты одной рукой, а другой ловя насекомых, пока не дошло до главного вопроса.

Нет, племена понятия не имеют, откуда течет река, но сомневаются, что из Другой Большой Воды За Тем Местом, Откуда Встает Солнце.

Матрос с подзорной трубой вскарабкался на деревенский тотемный столб. Оттуда он возвестил, что у дальнего конца этого небольшого залива ясно видит исток.

– Меньше пяти лье внутрь примерно… река течет в залив с ледника… весьма крутой ледник, отвесный утес слева и справа. Здесь не быть проходу, сэр, и ничего больше, важного моему глазу.

Кук погреб обратно на «Дискавери» и по привычке – он часто так поступал, когда не было важных дел, – взялся давать имена всему, что попадалось на глаза.

Обрыв в северном устье, который не смогли покорить его матросы, он окрестил скалой Безнадежности. Торчащая из облаков заснеженная вершина стала пиком Дувра.

Отвесный ледниковый водопад был окрещен рекой Принца Ричарда в честь второго сына Георга Третьего. Соответственно, сам залив стал заливом Принца Ричарда, а поселение – буде оно возникнет из ракушек и рыбьих костей – следует величать Фортом Принца Ричарда. К несчастью, в тот же год принц Ричард умер от лихорадки, простудившись во время церемонии на промозглых ступенях Букингемского дворца, так что городок, призванный стать Принцем Ричардом, сполз обратно к своему менее царственному, но более древнему имени Куинак.

За Куком последовала вторая волна испанцев, каждый из которых надеялся добавить свое имя в славный и длинный список кораблей бессмертной флотилии, но, увы, скрытая за Алеутами усеченная бухта не имела с Магеллановым проливом ничего общего. Никто и не думал именовать ее заново.

Так сохранилось оригинальное имя. Имя, но не племя. После особенно долгой череды жестоких зим и безрыбных лет – сдобренных опустошающей дозой русского триппера – те туземцы, кто не умер и не стал калекой, ушли к сородичам в другие племена и другие бухты.

Прошли годы, вернулись косяки лососей, а следом кое-кто из прежних обитателей. Они быстро обнаружили, что их земля уже не их. Они не жаловались. Они знали, что сами, покинув ее, в некотором смысле отказались от наследства. Предали первородство. Поселок носил их старое имя, но большинство поселенцев звало себя иначе: хайда, цимшианы, тлинкиты, юпики, алеуты. Так бы и продолжалось, не случись непредвиденного вывиха законотворчества: когда вышел срок моратория на продажу земель аборигенов, кто-то из рыцарей законности провозгласил, что к концу века так называемые коренные жители должны согласиться с общим для всех официальным коллективным именем. Сам президент разъяснил мудрость этого рыцаря на приватном ланче для вашингтонских бонз.

– Они слишком чувствительны. Впадают в неистовство и панику всякий раз, когда наши служащие по ошибке относят их не к той народности. Иннуиты, например, не любят, когда их зовут эскимосами. Эскимос означает «тот, кто ест сырую рыбу». Иннуиты едят много другой еды, а не только рыбу, да и рыбу чаще готовят и хотят, чтобы другие об этом знали.

Он тогда только что вернулся из Джуно, с двухдневного совета племенных вождей, и начал отращивать бороду.

– Что же тогда значит «инуит»? – поинтересовался один из джорджтаунских бонз.

– «Инуит», как и большинство названий племен, означает «люди». Имя племени тлинкитов переводится как «истинные люди», а потому тлинкиты возражают против того, чтобы их называли просто «люди». И никому из них не нравится зваться американскими индейцами. Или коренными американцами. Даже «ранние люди» не всех радует. Они справедливо указывают, что являются не ранними людьми, а их потомками, современными людьми. Формально они правы, но я попробовал произнести это вслух. Звучит немного дико. Проспорив целый день и целую ночь, они сошлись на «потомках ранних аборигенов». Понимаю, что акроним звучит несколько обрубленно и претенциозно, но теперь, по крайней мере, – если законопроект пройдет – всякий раз, когда вы встретите человека высокого или низкого, с коричневой, бежевой или серо-буро-малиновой кожей, с тибетскими глазами, самоанским подбородком и ртом как на затонувшем континенте Му, вы всегда сможете назвать его пра. Или ее. Может быть…