Страница 1 из 18
Андрей Воронин
Муму. Заброшенная могила
© Харвест, 2009
Глава 1
Отполированный до блеска штык лопаты раз за разом вонзался в податливую весеннюю землю Троекуровского кладбища. Рабочий Гера Шалименко углубился в яму по грудь и решил, что настало время покурить. Он вытащил из кармана пачку «Кэмэла», щелкнул зажигалкой и выпустил струю дыма в теплый апрельский воздух. Потом достал из другого кармана плоскую фляжку и сделал солидный глоток.
– Гера, скоро клиента привезут! – раздался откуда-то сверху голос бригадира. – Потом покуришь!
Гера вздохнул, бросил сигарету на дно могилы и снова воткнул в землю лопату. Через минуту он заорал:
– Кира, мать твою! Тут кости!
Над бруствером могилы появилась мощная фигура бригадира.
– Какие там кости? Место вроде чистое…
– Посмотри сам…
Кирилл Волынов нагнулся над ямой.
– Во, холера, точно, кости… А там что? Остатки гроба? Глянь…
Гера наклонился и лопатой пошевелил землю.
– Ну… чья-то могила. Что делать будем?
– А ничего. Сейчас тару принесу, ссыплешь все в нее и…
– Кира… А… если кто-то из потомков появится? Ты же мне сказал, что на этом месте не было захоронения…
Волынов, который вчера с помощью особо приближенных рабочих снес с этой заброшенной могилы старый памятник и надгробье и увез в неизвестном направлении, ответил:
– Дурак ты, Гера. Круглый дурак. Вся Москва… да что там – вся Россия на костях стоит. Давай выкапывай!
Гера содрогнулся. На кладбище он работал недавно, был принят сюда по рекомендации завмага с должности грузчика при магазине, где не смог работать по причине перманентного пьянства коллег и его самого, что отражалось на нервной системе беременной жены, родственницы того самого завмага. Да и платили тут в три раза больше… Жену и будущего сына он, несмотря на неожиданную женитьбу по залету, готов был полюбить. Но выкапывать столетние кости… Брать их руками и класть в какую-то тару… Геру чуть не вырвало. Но что оставалось делать?
Гера копнул лопатой. На поверхность выскочил череп. Белый, вылизанный смертью и временем. Нижняя челюсть отвалилась…
…Он никогда не играл черепами в футбол, в отличие от пацанов, которые жили возле старинных кладбищ, стараниями большевиков превращенных в парки «культуры и отдыха». В первые годы советской власти такие «парки» были усеяны останками их прадедов и прабабок. Гера родился намного позже – в те времена, когда вражда предков и потомков была сведена к «решениям партии и правительства», регулирующим всего лишь порядок захоронений, но не их полное уничтожение. Поэтому выкопанные кости для него были просто человеческими костями, но не останками «классовых врагов», покоившихся под мраморными памятниками кладбищ старой Москвы. И Гера заорал:
– Кира! Я не буду их выкапывать!
Вася Протас, худощавый сорокалетний мужичок, исполнявший при кладбище самые разные обязанности, никогда официально не состоял в штате. Тем не менее считался здесь незаменимым специалистом, потому что обладал одним весьма полезным качеством – полнейшим отсутствием брезгливости.
Вася прибился к Троекуровскому кладбищу лет пять назад. Никто не знал, откуда он родом, да и навряд ли кому-то приходило в голову интересоваться этим. В один из холодных зимних вечеров кладбищенский сторож обнаружил среди могил почти до смерти замерзшего бродягу, пожалел его, отогрел с помощью испытанного средства – чистого медицинского спирта, и с тех пор Вася так и жил в сторожке, показав себя человеком не болтливым, что тоже было качеством немаловажным в похоронном деле.
Бывший бродяга привязался к кладбищу так, как добропорядочный семьянин привязывается к собственной квартире. Никто из кладбищенских служителей не удивился бы, узнав, что у него тут в хороших знакомых числится паратройка местных привидений, с которыми он иногда по ночам пропускает по стаканчику-другому. Во всяком случае, лишь он один готов был всегда спуститься в раскопанную могилу и голыми руками сложить в пластиковый мешок найденные там человеческие останки. А ведь иногда в заброшенных могилах, которые никто не посещал чуть ли не столетие, находились почти целые гробы, в которых лежали прекрасно сохранившиеся тела покойных. Вася не задумывался над тем, были эти люди святыми или просто могила попала в какую-то загадочную точку пересечения не менее загадочных полей. Он просто выкапывал гроб, обвязывал его веревками, с помощью рабочих вытаскивал из могилы, грузил в машину и дальше о его судьбе заботился не больше, чем хозяин квартиры о мусоре, выброшенном из нее после ремонта. «Утилизацией» старых покойников, вынужденных уступить свое место новым, занимался сам Волынов. Василий же, по всей видимости, относился к этому делу действительно как к уборке квартиры.
– Вылазь, Гера, – скомандовал Волынов. – Вася идет.
Протас молча спрыгнул в яму, из которой с помощью бригадира только что выбрался Гера, и привычно начал собирать в мешок кости бывшего хозяина могилы.
Профессора МГУ, доктора филологических наук Кана Савинского убили ранним утром в понедельник, 12 мая. Три дня назад ему исполнилось 35 лет.
Директор детективного агентства «Ольга» Сергей Дорогин узнал о том, что его друга застрелили у подъезда своего дома, через час после того, как прогремели выстрелы. Мертвый женский голос в трубке мобильника медленно произнес:
– Сергей, Кана убили…
Дорогин, ехавший на работу, резко свернул в первый попавшийся переулок. Поскольку он знал, чем занимается профессор в свободное от лекций и семинаров время, это известие вроде и не могло его удивить…
– Вообще-то, я не боюсь умереть, – заметил Кан в прошлую субботу, когда собрал друзей на свой день рождения, наливая Дорогину рюмку коньяку и отвечая на какую-то его фразу о жизни и смерти. – Есть вещи поважнее, чем собственная жизнь, чем простое выживание…
– Например? – посмотрел на него в упор Дорогин. – Идея, что ли?
– Нет, за идею умирать глупо. За идею жить надо, чтобы ее отстаивать.
– Что же тогда?
– Жизнь, как это ни парадоксально звучит. Жизнь любимого человека. Умереть, чтобы он жил… – Кан мечтательно посмотрел куда-то поверх Дорогина. – Но только чтобы жил. Если не получается, как у меня, – тогда мстить тем, из-за кого он погиб. И, опять-таки, жизни на это не жалеть, но только если месть принесет пользу другим. Если у тебя, например, другой мужик подружку отбил, что – убивать или умирать из-за этого? Кому ты что докажешь?..
Бывшая студентка профессора Савинского Вероника, недавно ставшая его женой, молча улыбнулась и на мгновение прижалась щекой к его плечу. Уж она-то прекрасно знала, что каждое слово мужа было им выстрадано. И поэтому за свои слова он отвечал, как никто.
…В 1973 году, когда Кан появился на свет, вьетнамская война близилась к завершению. Было подписано Парижское мирное соглашение, американцы выводили войска, но до полной победы коммунистов оставалось еще почти два года.
Отец Кана, подполковник Главного управления КГБ Самуил Савинский, происходил из семьи потомственных советских дипломатов и разведчиков. В то время, когда евреев за границу практически не выпускали, а если и выпускали, то не поручали им ответственных государственных заданий, он стал редчайшим исключением, зарекомендовав себя не столько принадлежностью к преданной советской власти династии, сколько личными качествами. Если дед Кана Моисей Савинский, светловолосый великан с голубыми глазами и арийским носом, всю Вторую мировую войну провел в Германии, снабжая командование бесценными сведениями, то Самуил Моисеевич работал на Ближнем Востоке, порой даже против своих соплеменников, и зарекомендовал себя как «преданный делу марксизма-ленинизма» «боец невидимого фронта».
Когда в Индокитае запахло жареным, подполковника Савинского перевели из Египта во Вьетнам, хоть он и заявил честно, что не очень хорошо знаком с тамошней спецификой. Но приказы не обсуждают, и в середине шестидесятых годов новоиспеченный сотрудник советского торгпредства в Ханое приступил к исполнению своих официальных и неофициальных обязанностей.