Страница 19 из 20
Даша, разумеется, ни словом, ни взглядом не выразила своего недовольства, но Роман Данилович предполагал, что таковое имеет место быть. Почему? Да потому! Потому что, чтобы человек был доволен, для этого необходим повод. А отсутствие повода для довольства автоматически может рассматриваться как повод для недовольства. Логично? Еще бы нет! А если жена недовольна, кто виноват? Муж. Логики в этом уже гораздо меньше, но так принято считать, и подполковник Быков не собирается с этим спорить. Потому что он и сам так считает: женился – хоть поперек себя ляг, но сделай так, чтоб жене не на что было пожаловаться! Так мужику по жизни положено. Кем положено, почему, зачем – неважно: положено, и точка. А свое так называемое равноправие полов отдайте тому, кто его придумал. Кларе Цеткин на могилку положите, а лучше – прикопайте, чтоб ветром обратно по свету не разнесло…
Вернувшись к костру, он с легким неудовольствием обнаружил, что за время его отсутствия картина здесь переменилась, причем явно не в лучшую сторону. «Ага, – подумал он, – тогда такой вопрос: если недоволен муж, кто в этом виноват? То-то, что жена! Хорошая вещь – логика. А главное, правдивая, жизненная. Ведь что получается? На минуту же нельзя оставить! Отлучился дровишек подсобрать, и, пожалуйста, любуйся: вокруг нее уже толпа ухажеров!» Изменения выражались в размалеванном под зебру джипе с кучей дополнительных фар, «кенгурятником» и лебедкой, который, словно не найдя себе другого места на безлюдном лесистом берегу, остановился чуть ли не бок о бок с «Нивой» Быковых. В машине надрывалась музыка, и крепкие, стриженные мало не наголо молодые ребята сноровисто выгружали из багажника провизию – в основном картонные ящики с водкой и запаянные в полиэтилен блоки пивных бутылок.
Повод для недовольства был налицо, хотя Даша тут была явно ни при чем. На мгновение она обернулась, скорчила недовольную гримаску, а затем, заметив мужа, снова стала разглядывать реку. Роману Даниловичу это показалось лестным – за ним, как за каменной стеной, и так далее, – но справедливости ради ему пришлось напомнить себе, что для невозмутимости у Даши имеются и другие причины, его лично никоим образом не касающиеся.
Он спокойно подошел к костру, свалил на землю свою ношу, подбросил в угасающий огонь пару-тройку сучьев и вплотную занялся шашлыками. Молодые люди из джипа, числом четыре, уже разгрузили привезенные с собой горюче-смазочные материалы и, судя по поведению, приступили к активному поиску неприятностей. Роману Даниловичу показалось немного странным, что они приехали на природу без баб; видимо, молодым людям это тоже показалось не вполне правильным, потому что двое из них, с некоторой опаской покосившись на Быкова, начали бочком дрейфовать в сторону Даши. Двое других направились прямиком к Роману Даниловичу с явным намерением его нейтрализовать – как именно, каким из множества существующих способов, должно было выясниться в ближайшее время.
Сноровисто нарезая саперным тесаком лук, Роман Данилович про себя мысленно подивился наблюдаемой картине. Она словно вся, целиком, пришла сюда из лихих девяностых, разве что джип был посовременнее тогдашних угловатых сундуков да ребятки щеголяли не в тренировочных костюмах и кожаных куртках, а в разномастном камуфляже, который ничего не говорил о роде их занятий. Нынче так может одеться кто угодно – рыбак, охотник, грибник, обыкновенный дачник, сотрудник частной охранной фирмы, бандит… Список можно продолжать до бесконечности, но зачем? Камуфляжным тряпьем сегодня завалены все рынки и магазины, как будто на свете наступило всеобщее полное разоружение, армию упразднили, а содержимое военных складов пытаются распродать через торговую сеть, чтоб добро не пропадало. Или, наоборот, как будто человечество готовится к тотальной всепланетной войне всех со всеми и загодя запасается обмундированием…
Чтобы не быть неправильно понятым, он отложил в сторону и прикрыл пропитанной мясным соком газеткой свой страховидный тесак, а затем принялся перемешивать в пластиковом контейнере мясо – пятерней, как полагается по священным и незыблемым правилам приготовления шашлыка, принятым в средней полосе России. В отличие от Даши, закаменевший затылок которой выдавал крайнюю степень владевшего ею раздражения, Роман Данилович не испытывал ярко выраженных отрицательных эмоций по поводу присутствия на берегу посторонних лиц. Он был кадровый боевой офицер и за десятилетия службы привык отдыхать – вести дружеские беседы, принимать пищу, выпивать и даже спать – в любых условиях, хоть по пояс в болоте, хоть под ураганным огнем противника. Поэтому появление нарушившей их с супругой уединение компании его не особенно напрягало. Другое дело, что вновь прибывшие явно не разделяли его миролюбивого настроения, но это уже были их личные проблемы.
Способ, избранный парнями для решения этих проблем, не вызывал у подполковника Быкова ни восторга, ни осуждения: кто он, в конце концов, такой, чтобы судить и давать советы незнакомым людям? Ребята не виноваты, что их плохо воспитали; виноваты, как водится, семья, школа и армия – либо в лице плохих командиров, не сумевших выбить из сопляков дурь, либо в лице военкома, который за взятку или по недосмотру поверил, что эти крепыши не годны к несению строевой службы.
– Слышь, мужик, – подойдя, обратился к Быкову один из молодых людей, – давай собирай свою полевую кухню и заканчивай портить пейзаж. Мы отдохнуть приехали…
– Мы тоже, – кротко заметил Роман Данилович. Парламентер остановился в паре метров от стола, на расстоянии, исключавшем (по его мнению, которое было ошибочным) возможность прямого силового контакта. Это указывало на наличие у него какого-никакого глазомера, развитого инстинкта самосохранения и некоторого количества серого вещества – увы, явно недостаточного для верной оценки ситуации и принятия правильного решения. Он, как и его приятели, строил свои расчеты на примитивной арифметике: четыре больше, чем один, значит, волноваться не о чем. – Мне проблемы не нужны, – почти просительно добавил Быков, – но на самом-то деле мы первые сюда приехали.
– Первые приехали, первые и уедете, – безапелляционно объявил второй парламентер, заметно ободренный миролюбием противника, которое ошибочно принял за проявление трусости.
– Скорей отвалите – целее будете, – добавил первый. – Мы-то с Волохой ничего, а вот приятели наши – пацаны горячие…
Со стороны реки вдруг послышался короткий удаляющийся вопль, за которым последовал шумный, тяжелый всплеск.
– О, – тоном, каким говорят о погоде, заметил стоявший лицом к реке Быков, – один уже остужается. Вы, чем впустую языками чесать, лучше б друзьям помогли. Плавать-то они хоть умеют или как?
«Парламентеры», как по команде, развернулись на сто восемьдесят градусов. Один из их спутников куда-то исчез, и о его местонахождении можно было догадаться лишь по доносившимся из-под обрыва звукам – беспорядочному плюханью, плеску воды и перемежаемому дробным лязгом челюстей прочувствованному мату.
Второму из «горячих пацанов» приходилось туго. С первым Даша явно поторопилась, отправив его за пределы досягаемости раньше, чем успела отвести душу. Женщина она была разумная, здравомыслящая, умела честно признавать свои ошибки и теперь, внеся необходимые поправки, катила незадачливого ухажера не к реке, а от нее, в сторону костра. В этом процессе активно участвовали все четыре ее конечности; ухажер, бывший на голову выше ее и, наверное, раза в два тяжелее, пытался сопротивляться, но пока что ему не удавалось даже толком подняться на ноги.
Зрелище было впечатляющее и в высшей степени поучительное – для тех, разумеется, кто не утратил способности и желания чему-то учиться. «Парламентеры», похоже, не имели ни того, ни другого. Забыв о Быкове, который не выказывал ни малейшего намерения принять участие в увеселении, они ринулись на выручку своему приятелю. Тот из них, что был чуточку проворнее и сообразительнее, наклонился на бегу и прихватил из принесенной Романом Даниловичем кучи дров длинный кривой сук.