Комбат. Восемь жизней

– Хорошо, тогда договоримся так, – Рублев уже протянул купюру кассирше, – в четверг у сына ваш урок, вернете деньги через него. Держи, малыш, играй на здоровье!

Мальчик прижал подарок к груди и облегченно всхлипнул. Его мама снова замотала головой.

– Я уволилась с сегодняшнего дня. Больше не работаю с детьми, – Алена говорила так горестно, что было ясно: факт ухода из школы для нее совсем безрадостен. Уверенное, спокойное лицо, которое когда-то так впечатлило, сейчас было потерянным, беспомощным, припухшим от слез. Оно было таким, что нормальный, уважающий себя мужчина просто обязан был помочь. А для начала – успокоить и развеселить.

– Сейчас вы мне все расскажете, я настаиваю.

Женские слезы подействовали на Рублева отрезвляюще, расставив все на свои места: он сильный – она слабая; он может сделать то, чего не смогли для нее сделать другие мужчины, но не потому, что она особенная… Просто он такой…

– Здесь за углом кафетерий, купишь всем по мороженому, – Борис протянул мальчику деньги.

Тот, не колеблясь, принял их. Поинтересовался:

– И маме взять?

– Маме обязательно, и тебе, и мне. Сейчас приду.

Мальчишка потянул расстроенную женщину вперед, а Комбат, не колеблясь, снял с полки медвежонка-девочку в платьице и попросил празднично упаковать. Получая свою покупку, он заметил, что девушка-зазывала привела в отдел бабушку с внучкой. Она заученно водила тонкой ручкой вдоль стеллажей с игрушками, при этом заговорщицки подмигивала и ему, и продавщицам.

Глава 2

Алена приняла игрушку без ломания и дурацких намеков. Аккуратно распаковала ее, улыбнулась и ловко, по-женски прикрепила полосатый бант с обертки мишутке на фартучек.

– Спасибо, вот уж не рассчитывала получить сегодня подарок. Знаете, у меня такие неприятности, что я даже не понимаю, как это могло произойти. И почему со мной? Что-то невообразимое, очень-очень странное… На столько странное, что в милиции мне посоветовали обратиться к психиатру.

– И что, записались в платную клинику или взяли талон в государственную? – Борис сам удивился откровенной иронии вопроса, но женщина не обиделась.

– Извините, как я могу к вам обращаться? Борис Иванович, если не ошибаюсь?

– Просто Борис, так короче…

Алена оказалась старше, чем он думал, ей было тридцать шесть. В Москву переехала ко второму мужу пять лет назад. Раньше жила в Белоруссии, в небольшом городке с незнакомым Комбату названием. Работала учительницей в местной школе, была замужем за однокурсником. Все у нее было размеренно, по-хорошему, пока однажды супруг не пришел домой бледный, с дрожащими руками и синими губами… Ничего не объясняя, положил на стол направление в столичную клинику, в онкологию. Но он, как и многие в этом городке, опоздал… Злой рак поселился у него в стыдном мужском месте, но метастазы были в легких…

– Неоперабелен, – грустно констатировала пожилая докторша с лицом мудрой Тортиллы. – Но зачать ребенка еще может, со своей наследственностью, разумеется… Если хотите кого-нибудь на память – поторопитесь, лучше сделать это до начала химиотерапии и облучения…

– Химия нам поможет? – не о том спросила она…

– Просто продлит жизнь, на полгода или чуть больше, если повезет…

Им сильно повезло – иссохший, облысевший муж успел прижать к себе младенца Петьку. И еще два месяца видеть его на руках у Алены, розовощекого, пускающего пузыри. Потом муж умер, ему было тридцать три, ей двадцать девять…

– В нашем городе это так привычно, что никто даже не удивился. Нет ни одной семьи, не осыпанной чернобыльским пеплом. Стариков на кладбище мало, а детей много, представляете, – женщина говорила спокойно, отстраненно, словно пересказывала чужую историю.

– Почему вы не переехали оттуда, когда узнали о болезни мужа? – недоумевал Рублев.

– Куда? В Чечню или в Крым? В Молдавию тоже путь открыт… С чем ехать? В моем городке жилье ничего не стоит, а больше продать было нечего. Вслед за мужем и мать его отправилась на тот свет. Мы с Петей одни остались на два дома, моих-то родителей уже давно нет на свете. Вот тогда решилась ехать. Через год, когда памятники и мужу, и свекрови поставила. На Москву не замахивалась, даже не думала. Выбрала Брест, хороший город, чистый, уютный. Получилось квартиру там купить. А с новым мужем в поезде познакомилась, Петьку на него вырвало, – улыбка тенью промелькнула по лицу Алены и исчезла. Видимо, именно сейчас должна была начаться интригующая часть ее невероятной истории, не понятой московской милицией.

– Долго рассказывать, как я пыталась стирать рукав пиджака невольного знакомого в туалете, оставив сына ему на попечение. Когда вернулась с пиджаком – Петька уже успел стошнить себе и «попечителю» на брюки. Как потом выяснилось – отравился глазированным сырком. «Пострадавший» оказался доктором и к ситуации отнесся философски. Но на чай напросился. Отказать было невозможно: москвич, города не знает, гостиницу не заказывал – за день планировал рассчитаться с командировочными делами.

Пока она звонила в детскую поликлинику, переодевала обоих мужчин в чистое, заваривала чай, доктор и Петька успели подружиться. Они договорились часто созваниваться, громко спели известную обоим песню про остров невезения. Потом удачно переделали текст, заменив «невезения» на «везения», а «остров» на «островок».

«Островок везения в этом мире есть» – нараспев декламировали сын и его новый товарищ, пока Алена водила утюгом по приведенным в порядок брюкам московского гостя. Сам гость при этом выразительно поглядывал на хозяйку, покачивая мальчика на коленях. Петьке ужасно нравилось, ему было два с половиной года, родного папу он вообще не помнил.

В тот день доктор уехал, так и не получив от Алены номера телефона, но через неделю позвонил в дверь и с порога сделал предложение. Она решила, что от добра добра не ищут, и согласилась. Снова полгода бюрократических мытарств – продажа ее двухкомнатной в Бресте, его однокомнатной в Москве, покупка общей московской «хрущобы». Потом еще год на микроремонты макродефектов – и Алена, кажется, привыкла к новому супругу и жизни в большом городе. Петька «поступил» в детский сад, она устроилась в школу…

Слушай Борис другого рассказчика – давно бы прервал и попросил «не ходить кругами», но ее останавливать не хотелось. Учительница и сама чувствовала, что боится говорить о главном – из-за чего она уволилась, пересчитывает мелочь в кошельке, принимает многозначительные подарки от посторонних мужчин. Казалось, ей не хватает какого-то толчка, допинга. И Комбат решился предложить его.

– Как вы отнесетесь к бокалу мартини? Не подумайте, что я хочу затуманить вам голову, просто сейчас сам бы не отказался от рюмки водки.

– Ия водки, и запью апельсиновым соком, – просто ответила его собеседница.

На столе появились тарелка с бутербродами, два овощных салата, один фруктовый, графинчик с прозрачным содержимым и кувшин с ярко-оранжевым. Рублев не чувствовал ни наигранности, ни глубоко припрятанного кокетства, ни тайной порочности. Пила учительница неумело, по-женски, сразу морщилась и запивала крошечные порции горячительного большими глотками освежающего.

После третьих двадцати граммов она прикрыла рюмку ладошкой и продолжила рассказ:

– Кирилл работал хирургом-стоматологом – удалял зубы, вскрывал флюсы, исправлял челюстные дефекты. Работа ему не нравилась – часто жаловался на старушечьи гнилые челюсти, запущенные гингивиты, плохо чищенные протезы, бедно оборудованный кабинет поликлиники. Изредка приносил с работы коробку конфет или пачку кофе и шутил, что врачам, дескать, принято давать взятки покрупнее. Новых детей заводить не пытался, но Петьку любил. А потом пошел на курсы. Так он это называл…

– Знаете, Борис, – щеки женщины вспыхнули румянцем, – я сразу поняла, что он врет. Первая мысль была – любовница, но потом поняла: нет, не то… Но тоже страсть, какая-то особая, тайная, занимающая его целиком. Он изменился, ожил, стал мало спать и редко бывать дома. Но ничего, совсем ничего не рассказывал. Читать стал запоем, в Интернете часами «просиживал». Я, конечно, интересовалась, где он «зависает», – только медицинская тематика. Родная челюстно-лицевая хирургия, военно-полевая, врожденные дефекты и уродства. Гемисекция, закрытие сообщения полости рта с гайморовой пазухой, удаление новообразований слизистой оболочки полости рта, устранение рецессии десны, удаление камней из протока слюнной железы, установка дентального имплантанта… Все по профилю, ничего подозрительного. И зарабатывать стал лучше – не как олигарх, конечно, но и не как рядовой доктор из поликлиники. Мебель обновили, гардероб улучшили… Я привыкла к его молчанию, расспрашивать перестала – надоело унижаться. Внешне все пристойно было: усталый, много работающий муж и жена, капризничающая от недостатка его внимания. И, – тут Алена сделала глубокий вдох, сама себе плеснула в рюмку и залпом ее опрокинула, – я увидела, как он рисует на Петьке. Понимаете, он думал, я в ванной, поставил мальчика перед собой и стал рисовать на нем карандашом для подводки глаз. Он, вообще-то, всегда так делал, когда обдумывал ход операции. То есть рассказывал, что делает, если предстоит сложный надрез. А косметический карандаш – чтобы вытереть было легко, и гипоаллергенные они обычно.