Страница 6 из 7
Дело в том, что Иннокентий наконец понял: компромисс с альбигойцами немыслим, на его убеждения они, сильные своим духом, не сдадутся; папа понял, что вскоре католицизму грозит борьба за существование. Если не он, то его преемники должны будут действовать против ереси оружием. Оказавшись перед этой горькой необходимостью, Иннокентий III осознал свою миссию. Трагичность истории поставила его в положение, противное принципам его характера, но совершенно соответствовавшее чертам той мировой теократической системы, которую он хотел создать.
Внезапной переменой его убеждений объясняется и редакция буллы. Она полна натяжек, и потому доводы убедительные в ней чередуются с ничтожными; в ней заметно желание придраться, по возможности мотивировать свое дело, отыскать какие бы то ни было доводы, взять количеством аргументов и характером их подачи. Указав на распоряжение легатов, булла выражается: «Итак, поскольку одновременно с тем и перед этим и т. д.», будто дальнейший перечень нов, будто он не исчерпан самой сущностью прежней формулы, будто не ясно просвечивает желание поразить одним количеством видимо разнообразных преступлений. Виноградники кандельские слишком не важны сравнительно со всей системой оппозиционных действий тулузского графа. Судьба одного епископа была незаметна в сравнении с систематическими гонениями на католическое духовенство в Лангедоке. Частная феодальная тяжба наскоро привязана к религиозному и мировому вопросу. Папа изображает себя защитником политических прав свободного народа цветущей страны, только кое-где терзаемой шайками арагонцев, но, если демократизм Иннокентия не противоречил римской политике, и тем более его личным убеждениям, то здесь он – одно из орудий к страстным нападкам на графа Тулузского.
Но Раймонд VI в душе прекрасно понимал, что он, в глазах Рима, вполне заслуживает и такой буллы и ее угроз. Он знал, что ему давно уже следовало ждать их исполнения, и все-таки теперь, в решительную минуту, когда пришло время расквитаться с папой и католицизмом, у него по-прежнему не было отваги. Разлад, слабость личного характера взяли свое. Он испугался борьбы, как раз когда надо было обнажить оружие, – и губил тем самого себя, как и всех остальных альбигойцев.
Убийство Петра де Кастельно
Раймонд спешит заключить требуемый мир и принимает условия провансальских католических баронов. С горечью в сердце он приехал в Сен-Жиль, где ждало его все семейство. Там же произошла неожиданная встреча с вечно преследующим его, подобно тени или мрачному духу, Петром де Кастельно. Петр один во всей стране бурно работал на католическую партию. Он, вместе с Арнольдом (Рауль умер вскоре после смерти дона Диего), подтвердил мирный трактат и обязательство графа принять решительные меры против еретиков. Но он вновь не видел их исполнения. Началось крупное объяснение. Теперь легат наступал решительно, со всем самозабвением фанатика. Присутствие многих свидетелей побуждало графа смягчать свои высказывания, а на легата, напротив, действовало возбуждающе. Петр повысил тон до последней возможности, как бы стирая в прах Раймонда и всех его единомышленников, и, наконец, разошелся так, что звуки его голоса проникали в отдаленные части готической залы, заполненной баронами и рыцарями.
– Теперь, граф, я объявляю тебя клятвопреступником; гнев Божий да разразится над тобой. Я отлучаю тебя от Церкви. На всех землях твоих отныне объявлен интердикт. С этого дня ты враг Бога и людей. Подданные твои освобождены от присяги. И, – сказал он, возвысив голос так, что его гул наполнил высокую залу замка, – тот, кто свергнет тебя, поступит справедливо, очистив престол, опозоренный еретиком!
– Повесить негодяя! – закричал в бешенстве граф, делая движение в сторону легата.
– Именем святого посланничества моего, – произнес Петр с яростным вдохновением, – я запрещаю всякому поднимать руку на помазанника Господня!
Раймонд еще продолжал грозить легату, когда тот вышел из залы. В свите было сильное движение графа, ибо тут большей частью присутствовали люди, явно или тайно исповедовавшие ересь. Проклятия и смелость Петра вызывали в них лишь чувства негодования и мести. Раймонд, со своей стороны, имел неосторожность заметить, что наглец не выйдет живым из его владений. Нашлись немало людей, готовых услужить графу, хотя известно, что аббат Сен-Жильский, консулы и даже многие влиятельные граждане приняли все меры, чтобы утихомирить страсти.
Легату дали спокойно выехать из города. Он торопился перебраться через Рону. Утром на другой день, 15 января 1208 года, он был у переправы и отслужил короткую мессу; с ним оставались несколько монахов. У берега стояла лодка; в ней находились двое людей, по-видимому гребцы.
– Если вы не еретики и не иудеи, – сказал он, садясь в лодку, – то не откажитесь дать убежище проповеднику Святого Евангелия, который бежит с земли гонения.
Он уже занес ногу в лодку, когда один из гребцов поднялся, будто желая пособить ему, и одним ударом кинжала опрокинул Петра. Смертельный удар попал в бок возле сердца. Несколько взмахов весел – и убийцы были в безопасности; лодка скрылась по течению.
Обливаясь кровью, легат на руках своих спутников, твердил, едва шевеля губами: «Да простит их Господь, как я их прощаю», успел передать еще несколько наставлений и тихо скончался со словами молитвы на устах[21].
Мнимые гребцы были из числа тулузских придворных. Граф Раймонд, видимо, являлся соучастником этого преступления. По слухам, он даже наградил убийцу.
С ужасом узнал об этом товарищ Петра, Арнольд; с неменьшим ужасом узнали о страшном убийстве и в Тулузе. Арнольд донес обо всем Иннокентию, и Крестовый поход был предрешен.
Воззвание папы
Негодование папы и римской курии не знало границ. За всю историю католической церкви подобного случая не бывало. Гибель первых апостолов Христовых от руки язычников производила впечатление гораздо более слабое. Только убийство древних римских послов некогда волновало площади Вечного города с той же силой, как теперь – весть о злодействе над легатом. Неприкосновенность легата была делом свято узаконившимся. Ею определялось все могущество, все влияние курии на мир. У папы не было легионов, чтобы охранять своих послов, и доселе в том не виделось надобности.
Провансальским епископам и всему католическому миру возвестилась воля Иннокентия. Через несколько недель в Тулузе читали следующую грамоту:
«Иннокентий, епископ, раб рабов Божиих, нашим возлюбленным детям, благородным мужам, графам, баронам и всем рыцарям, находящимся в провинциях: Нарбонны, Арля, Эмбрюна, Э и Вьенны, а также архиепископам их, передает привет и апостольское благословение.
Мы услышали ужасную весть, которой принуждены были поверить лишь вследствие общей печали, овладевшей всей Церковью. Мы узнали, что брат Петр де Кастельно, блаженной памяти монах и священник, муж добродетельный между всеми людьми, знаменитый своей жизнью, знанием, славой, предназначенный вместе с другими к евангельской проповеди мира и к утверждению веры в Окситанской провинции, – узнали, что этот труженик, достославно исполнявший обязанности, возложенные на него, и не перестававший работать, как вполне постигший в деле Иисусовом то, чему учит оно, умерщвлен».
Описав со всеми подробностями это убийство, булла продолжает:
«Хотя несчастное общество заблудших провансальцев не заслуживает, при всем жeлaнии своем, того, чтобы на нем запечатлелось мученичество брата Петра, мы все-таки склонны думать, что он смертью своей хотел искупить души, дабы не погибла вся страна, которая, терзаемая ересью, могла бы только кровью мученика исцелиться от своего заблуждения. Такова была и вечная заслуга Иисуса Христа, такова и чудодейственная тайна Спасителя, который, будучи видимо побежден на земле, в сущности торжествует той благостью, в силу которой Он, умирая, разрушил смерть, продолжая давать своим слугам торжество над победителями, некогда поражаемыми. Семя пшеницы, упавшее на землю, но не взросшее, остается одиноким, а исчезнувшее дает обильные плоды. И потому, пребывая уверенными, что плод от этого обильного посева должен произрасти в Церкви Христовой… и в то же время не теряя надежды на то, сколь великая потеря будет для Церкви в пролитии крови и сколь великий успех обещал Господь его проповеди в стране, за которую мученик пал, мы сами рачительнейше приказываем нашим почтенным братьям, епископам и их суфраганам известить по их диоцезам, что отныне убийцу слуги Господня, а вместе и тех, кто помогал его ужасному преступлению, делом, словом и помышлением, тем более его укрывателей и защитников, именем Всемогущего Бога, Отца, Сына и Святого Духа, властью блаженных апостолов Петра и Павла и нашей, считать всех таковых отступниками и пораженными анафемой. Отныне церковному интердикту подлежит всякое место, где покажется убийца или какой-либо из его соучастников. Об этом епископы и все духовенство должны объявлять по воскресеньям и по праздникам утром при звоне колоколов и при зажженных факелах, пока отлученный не осознает преступление и не склонится к церкви Римской. Мы приказываем им, епископам, вместе с тем объявить безопасное отпущение грехов именем Бога и его наместника тем, кто одушевлен или ревностью к вере православной, или местью за кров праведника, вопиющей от земли к небу, а также и тем, кто мужественно опояшется и вооружится на зачумленных нападающих на веру и истину. Труд, начатый ими, да будет для них искуплением грехов, за которые они должны были принести Господу сокрушение своего сердца и искреннее покаяние. Мы пребываем уверенными, что зачумленные провансальцы думали не только отнять у нас паству нашу, но и совершенно сокрушить нас самих и что, не удовольствуясь изощрением ругательств на погибель душ христианских, они простирают руки даже на сокрушение телес, будучи таким образом развратителями одних и убийцами других.