Страница 2 из 4
Горные ранчо я покинул с чувством выполненного долга. Мне даже удалось выторговать бесплатного нотариуса. Когда миссия примерного сына была выполнена, можно было вернуться к журналистике. Фольклорная заначка мне не помешает. Я решил взглянуть на Пашни Дьявола. В работе я всегда полагаюсь на свои непосредственные ощущения, они направляют скольжение моего пера по страницам журналисткой жизни.
На спутниковой карте поля незадачливого культиватора картофеля выглядели серыми пятнами на зелёном полотне леса. Тупиковая петелька, образованной улицей де Лурд у святилища Нотр Дам де Лурд располагалась рядом. Она являлась самой дальней оконечностью паутинки улиц, которые Риго забрасывал на подножие холма. Ведомый навигатором в мобильнике, я уверенно прокатился до места поклонения и проклятия.
Приземистое здание святилища разительно отличалось от пряничного домика, в котором я вёл задушевные беседы с риэлтором. Если продолжать сказочные аналогии, своим огромным порталом для служения мессы оно походило на укреплённые врата в подгорное царство гномов. На фоне массивных серо-розоватых стен смело можно было снимать "Властелина колец", если бы не листы фанеры, которыми были зашиты все проёмы. Над святилищем на скальном уступе белела стройная часовня.
Я оставил машину на пустынной стоянке и поднялся к ней по широкой гранитной лестнице, огибающей святилище. К сожалению, за часовней удобство восхождения закончилось. Многочисленные тропинки убегали в разные стороны по крутому склону наверх, теряясь в деревьях и многочисленных гранитных глыбах. Навигатор показывал Пашни с правой стороны, и я выбрал тропинку в нужном направлении. Для командировки на Армейский забег я купил новые кроссовки, они отлично показали себя на петляющих коленцах нелёгкого пути. Приходилось идти, то под уклон, то карабкаться вверх по каменистым, покрытыми мхами склонам. Я начал подозревать, что Пашни Дьявола, не более чем красивая легенда, ведь у крестьянина не было кроссовок, а плуг предполагал наличие лошади или быка, которые бы не прошли по воистину горному маршруту. Я бы определенно потерял тропу в местах, где земля почти полностью сменялась камнями, но, чья-то заботливая рука нарисовала на скалах метки в виде концентрических кругов трёх цветов. Там, где камней не было, тропа была отмечена лоскутками ткани, завязанными на ветках кустарников.
Серые каменные голыши в стороне я увидел за стволами деревьев совершенно случайно, оторвав взгляд от коварной осыпи, на которую меня отправляла очередная метка. Масса округлых камней находилась ниже, тропинка отворачивала в этом месте в противоположную сторону. Единственным способом спуститься к ним, была длинная вымоина, которую, вероятно, образовал водный поток после сильного дождя. Мне не улыбалось сломать ногу в глухом месте, поэтому я предельно осторожно упираясь ногами в стенки углубления начал спуск.
Пашни Дьявола напоминали ложе пересохшей горной реки -- округлые серые камни грелись на скупом осеннем солнце широченной полосой, окаймленные растительностью. Да, этот участок, действительно имел также сходство с полем: был выровнен, имел резкие границы. Камни были приблизительно одного размера, как будто гигантская машина измельчила горную породу, отшлифовала её и раскатала по пологому склону толстым слоем. Лишь считанные кустики смогли пробить каменную подушку и одинокими часовыми застыть над каменной могилой Жозе Дьявола.
Прямо посередине поля камней я заметил человеческую фигуру, довольно неуместную на просторе дикой природы. Мужчина в широкополой шляпе и красной куртке сидел перед мольбертом на раскладном стуле, с кистью в руке. Встретить в экзотическом месте экзотического человека -- большая журналистская удача, я запрыгал по камням к нему.
Приближаясь к незнакомцу, я отметил его сутулые плечи и длинные седые волосы, свободно спадающие из-под шляпы на плечи. Когда он повернулся на шум моих шагов, я понял, что передо мной глубокий старик, морщинистое лицо с длинным тонким носом и кустистыми бровями, обвисшими щеками, тем не менее, светилось какой-то особой внутренней энергией. Живые зелёные глаза смотрели на меня с интересом, он улыбался, демонстрируя великолепные белоснежные зубы.
-- А вы неплохой скалолаз! Впервые вижу смельчака, который осмелился в этом месте сигануть с горных круч, -- сказал он, откладывая кисть.
-- Я впервые в этом месте, -- признался я. -- Судя по вашему мольберту, существует другой путь от святилища?
-- Конечно, существует. Вдоль Пашни идёт превосходная пологая тропинка, которая переходит в асфальтовую дорожку до самой стоянки. В начале дорожки есть удобная скамейка, на которой я отдыхаю после трудов пешеходных. Вас же занесло на тропы, ведущие к вершине.
-- Часто сюда приходите?
-- Раньше часто приходил. Потом был большой перерыв. Сейчас вернулся, чтобы закончить картину.
-- Можно полюбопытствовать?
-- С превеликим удовольствием, -- художник отстранился, открывая мне полотно на мольберте.
На нём крупным планом был изображен куст с раскидистыми мясистыми листьями, уже тронутыми увяданием. Тщательно выписанная зелень растения разительно контрастировала с серостью окружающих её камней. Несколько стеблей утратили жизненную силу и бессильно пали на спины каменным стражам, но один упрямо тянулся вверх. Чуть в стороне от мольберта, я увидел живую натуру, с которой писал художник.
-- И на камнях растут хижины жизни? - о произведениях искусства я всегда стараюсь выражаться коротко и абстрактно.
-- Ого, иронический постмодернизм при виде куста картошки, -- художник вытер тряпкой руки, любовно провёл пальцем над силуэтом стебля-упрямца. -- И народ ушёл, и принесли, и построили себе хижины, каждый на своей кровле и на дворах своих и на дворе Дома Божьего.
-- Это из Библии?
-- За точность цитаты не ручаюсь, но она из Книги Неемии. Мой отец знал Библию наизусть. Собственно из-за него я здесь.
-- Надо же, -- присвистнул я, -- я тоже приехал в Риго по воле отца.
-- Тут мы с вами расходимся, я пишу картину скорее против воли отца. Он всегда ставил эти поля мне в пример. "Жозеф, мой мальчик, -- говорил он, -- запомни главный урок христианина: никогда не оскорбляй Небеса, а не то повторишь судьбу Жозе Дьявола". Я прожил с этой заповедью всю жизнь, но не так давно нашёл на чердаке книжонку стихов одного позабытого поэта. В своём христианском нравоучении отец цитировал последнюю строчку поэмы "Легенда пашен". Вечно он что-то цитировал, следовал чужим наставлениям, а я верил, что это его мысли, его собственная воля.