Страница 23 из 27
Следующий отрывок в памяти – это Подмосковье, куда бабушка Анна Антоновна уехала погостить к дочери Августе и взяла Ваню с собой. Летний воскресный день, ему шесть лет и с двумя соседскими мальчишками они собрались за околицу посёлка в путешествие. Из дома выходят бабушка с внучками, тётей и дядей и говорят Ивану, что все идут на озеро, и он пойдет с ними. Несмотря на упрямство, пришлось идти.
Только пришли на озеро, а это в километре от дома, началась страшная гроза и они укрылись в какой-то заброшенной избушке. После грозы пришлось возвращаться домой. Смотрят, а все бегут за околицу – молнией убило двух мальчишек: как оказалось это были друзья Ивана. Их откачивали, засыпали землей, но ничего не помогло. Так он впервые увидел смерть.
Вот, пожалуй, и все воспоминания шестилетнего мальчика. И когда родные или знакомые начинают подробно рассказывать о каких-то событиях с ними в возрасте два-три года, Ивану Петровичу остается только удивляться их памяти.
А в шесть лет бабушка научила Ивана чтению. Она тогда работала учительницей начальных классов, и его обучение проходило само собой, во время вечерней проверки тетрадей её учеников. Как и школьникам, она давала Ивану какие-то задания, он их выполнял сидя рядом с ней, бабушка проверяла, объясняла, помогала и незаметно, к шести годам он научился бегло читать и коряво писать – всё-таки обучение не было систематическим.
Научившись читать, Иван тут же записался в городскую детскую библиотеку: покупать книги, прочитывать их и складывать в шкафы, тогда было не принято, да и не на что было эти книги покупать, однако, кое-какие книги в доме были.
В деревянном сундуке хранились детские книги его дяди, напечатанные ещё дореволюционным алфавитом с буквой «ять» и другими незнакомыми буквами. Эти книги Иван тоже прочитал, с удовольствием прикасаясь к старине. И с этого времени и до окончания семилетней школы Иван всё своё свободное время посвящал чтению. Впрочем, и большинство детей тогда читало книжки. Это было основное развлечение: чтение открывало окно в мир, позволяло фантазировать и представлять себя на месте героев книг.
Кроме книг, в 50-е годы 20-го века, в маленьком городке с населением в десять тысяч жителей для ребятни были: кино, где детские фильмы показывались только по воскресеньям; детские передачи по радио из чёрного, в виде тарелки, репродуктора в углу комнаты, да ещё улица. Но в непогоду или зимние холода на улицу не сунешься, радио работало утром и вечером, когда включалось электричество, поэтому оставались только книги. Впрочем, свои книги читали и бабушка и прабабушка, хотя последней и было за 80 лет и образование 3 класса церковно-приходской школы.
Итак, с шести лет и до школы, в которую Ивана почему-то отдали в восемь лет, в памяти остался следующий уклад жизни.
Утром его будили, и надо было, при любой погоде, сбегать в туалет во дворе, потом умыться, затем приходила мать и отводила его в детсад, где и она работала воспитателем, но в другой группе. В детсаду день проходил по распорядку, с обязательной ложкой рыбьего жира утром – с тех пор он не переносил даже запаха его, но оказывается и в этом была забота о детях. При скудном питании, отсутствии фруктов и витаминов, рыбий жир очень помогал в развитии детей.
Вечером из детсада шли домой, когда в сопровождении матери, а иногда, если пораньше и летом, то и самостоятельно. Сейчас остаётся только удивляться, что ребёнку в шесть лет можно было одному из детсада вернуться домой. Но машин на улицах городка почти не было, а преступлений в отношении детей не только не было, но даже и не предполагалось, хотя несчастные случаи конечно случались.
Помнится, у соседских мальчишек отец приехал на грузовике на обед, ребятишки забрались в кабину, там ружьё, один схватил его и чтобы пугнуть брата, который рвался в кабину, нажал на курок. Ружье оказалось заряженным и дуплетом разворотило дверь кабины. К счастью заряд прошёл мимо и лишь оцарапал бок. Конечно, все потом получили порку, и Ивану досталось несколько подзатыльников.
Летними днями ребятня бегала по улицам без всякого присмотра, а вечерами, закончив домашние дела, взрослые выходили на улицу, рассаживались на лавочках у своего дома или собирались у соседей и вели беседы.
Детвора носилась по улицам, придумывая всякие игры, пока всех поздно вечером не загоняли в дом. Зимой катались на санках с горки на берегу речки, строили дома из снега, где прятались друг от друга и от студёного ветра, но в сибирские морозы на улице конечно долго не побегаешь, да и темнеет рано, вот тогда он и сидел дома, у топящейся на ночь печи, и читал книжки.
И всё-таки летом было лучше, особенно если детсад закрывался на ремонт, который делали сами воспитатели, а дети были полностью свободны. До речки, которая когда-то протекала через городок, а в те времена была уже со стоячей водой и перегорожена дамбами, вернее насыпями, от его дома было метров сто. И конечно, в тёплый летний день все бегали на речку, там сами и с помощью подростков научились плавать и могли часами бултыхаться в тёплой воде, буквально до посинения.
Всё лето дети проводили на улице, кроме дождливых дней. Бегали босиком, с весны и до осени: в жаркие дни в одних трусах, чёрных, сатиновых, по пыли и грязи, потому что никакого асфальта в городке не было. От грязи в центре городка прокладывали дощатые тротуары, которые за лето ломались и на следующий год делались новые. Но на их улице, конечно, тротуаров не было, и босые ноги Ивана месили грязь и взбивали пыль.
Весной, когда снимали обувь, ступни ног были мягкие и часто ранились от осколков стекла или камешков, но к осени кожа роговела и эти «копыта» уже не брало никакое стекло. При порезах ноги посыпали рану пылью, она останавливала кровь, всё засыхало и этим обходились. Наверное, тогда ещё не было в уличной пыли всякой заразы, поэтому все раны заживали быстро. А бегали босиком, потому что удобно, а не потому, что нечего было обуть: были и сапоги кирзовые или резиновые и сандалии, но в обуви ведь неудобно – чтобы зайти в дом, её надо снимать или мыть, а ноги сполоснул в тазике у входа, вытер о половичок и заходи.
Детская обувь и одежда тогда стоили буквально копейки, но некоторые семьи, потеряв в войне кормильца, даже этого не могли себе позволить. Один приятель Ивана после четвёртого класса ушёл подпаском пасти коров, так как в школу ходить было не в чем (потом он окончил вечернюю школу и техникум).
Помнится, ещё при Сталине, каждый год в марте по радио передавали о снижении цен и перечисляли какие товары и продукты подешевели и на сколько. Это запомнилось – не потому что Ивану было интересно, а потому, что этот перечень зачитывали полдня, и радио бубнило о рублях и копейках. Но как он узнал потом, такое снижение цен за десять лет после войны составило 30-50% при росте зарплат, а отменили ежегодное снижение цен при Хрущёве, первом демократе. Сейчас такое снижение цен даже представить невозможно, но ведь было!
Таковы дошкольные воспоминания его жизни. Бывая в последние годы на своей родине, Иван Петрович не устаёт удивляться происшедшими в людях изменениях. Вернулась послевоенная бедность, кругом разруха и запустение, на улицах и днём и вечером, даже летом, не увидишь людей, особенно играющих детей. Вся жизнь переместилась за заборы, во дворы и огороды, и что там происходит, можно судить только по криминальной хронике местной газетки.
Люди стали раздражительны, злы и беспощадны даже к детям, сжигая всё человеческое в пьянстве и наркомании – явлении, которого никогда не бывало в России. Да и пьянство во время его детства не имело широкого распространения. Если люди и выпивали сверх меры, то как-то без остервенения и злобы, а чтобы валяться на улице – так это считалось неслыханным унижением и память Ивана Петровича не хранит таких примеров.
Выпивали взрослые обычно на праздники или в какие-то семейные события, а мужчины ещё и в день получки. В центре городка на площади и ещё на рынке, стояли палатки, в которых на розлив продавались водка и пиво. И вот в день зарплаты, после работы, мужики останавливались у этих палаток, заказывали водки в стакан, пиво и бутерброды с красной рыбой или икрой. Детвора крутилась рядом, и незнакомые люди покупали им леденцов или пряников, а мужики, выпив и степенно поговорив, расходились по домам. Это к вопросу о пьянстве и безысходности послевоенной жизни в российской глубинке.