Страница 23 из 29
– А у нас новостей полный мешок! – торопливо докладывает Аля, едва увидев меня на пороге. – Зося-то наша!.. Задурила Зосенька с Шингарёвым! Несчастная! Как она с ним спит!?
– Наверно, закрыв глазки.
– Ага! У этого усатого бугая поспишь! Он же старый как чёрт! Толстый! Седой! Громадный, как шкаф! Ему все пятьдесят два! А ей двадцать! Ровесница его сына! Ну Зося! Ни стыда ни совести. Ничего не боится. Какая смелая!
– Что вы так убиваетесь? Будто вам предстоит оказаться на месте этой сладкой пышечки Зоси. Ночью в кровати все молодые и красивые!
– Я бы, тютька, всё равно не смогла б.
– Потому-то вы и сидите за машинкой тут почти безвылазно. А Зося молодец. Не промахнулась. Сергей Исидорович – серьёзный гражданин. Солидный, внушительный. С уважением относился ко всем в редакции. Большой военный чин. Полковник. Вышел в отставку. Самого Гагарина учил летать! Такие на глупости не распшикиваются. У нас был комиссаром отряда «Искатель».
– Так вот дал Шингарь тягу. Позавчера приходил, забрал трудовую. Потом говорит: «Дайте и книжку Аиста». Это он так Зосю величает. Зося раньше прислала заявление по почте. Стыдно глазки показать. Ну надо! Прихватизировала слона! Отбыла скандальная парочка на житие в столицу. С квартирой Шингарю помог сам Гагарин.
– Подумать… Самого Гагарина учил летать! Какие птицы залетают к нам в «Молодой». Я думаю, у Зоси с Сидорычем всё вырулится на добрый лад… Хватит о них. Как тут все наши? Неугомонный герр Палкинд всё бесшабашно штурмует редакцию вагонами своей пустозвонной, кошматерной стихомути?.. Что наш красавей Вова Кузнецов напечатал в моё отсутствие? Золотое перо! А разменивается на газетную ламбаду. Как жалко… За серьёзную прозу надо садиться парню!..
Тут, горбясь, глаза в пол, прошила к себе в дальний угловой кабинет Северухина. Я к ней.
– Ну, как вам жилось месяц без меня, товарисч заместитель редактора? – спрашиваю.
– По-всякому, Толя… Наверно, скоро меня здесь не будет…
– А с чего такой пирожок?
– Тут надо мной такое… Тульские умельцы… Третьего дня прибегаю утром и с ходу падаю в кресло читать ботву[65] в номер. По старой привычке, не отрываясь от рукописи, наливаю из графина попить, подношу стакан ко рту и тут мне шибанул в нос специфический запах… Оха, тульские умеляки… И блоху подкуют, и цыганский долг мне в графин отдадут… Как чисто эти тульские умельцы всё сляпали… Горлышко у графина такое узкое… Как смогли?.. Нипочём не пойму… Даже сразу и не заметишь…
– Да что ж таковецкое свертелось?
– Мне, Толя, говоря открытым текстом, в графин, пардон, написали и накакали тульские мастеровиты. Только и всего. И под графин подпихнули красочную открытку с застольным весёлым призывом: «Пей до дна! Вся годна!..
Пей до дна! Вся годна!.. Пей до дна! Вся годна!..».
– Мда-с… Кому-то вы сильно пересолили. Кого подозреваете?
– Только не тебя. – Она тоскливо усмехнулась. – У тебя алиби. Будь спокоен. Ты не мог из Ростова приехать на такое громкое мероприятие. Да что выяснять… Уеду я к себе в Нижний… Хватит обо мне. Давай о деле. Защитился?
– На отлично.
– Хвались!
Я подал ей развёрнутый диплом.
Она рассматривает его, восхищённо цокает языком:
– Я, дурка подкидная, мечтала о журфаке, да сдуло в педик, в этот чумной, – она кисло поморщилась, – анстятут благородных неваляшек… А ты, ей-богу, молодчук! Журналиссимус! Другого не могло и быть. При твоих способностях да теперь и при дипломе журналиста ты можешь быть востребован в высших кругах области. Мы это будто предчувствовали и подготовили тебе достойную смену. Беда нас врасплох не накроет. У нас уже готов завотделом сельской молодёжи.
– Послушайте! Я что-то не пойму. Вы тут меня без меня женили? Куда вы меня сватаете? Про какую смену ваша высокая песнь песней?
– Про Колю Крутилкина. Пока ты месяц блистал отсутствием, Николенька вырос на пять голов! И тут у нас сложилось такое мнение, что ты его, извини, затирал. Не давал ходу…
– Да, да! Именно я затирал, именно я не давал ходу его бодягам, доводил до газетных кондиций его галимэ.[66] Рубите прямо!
За этот месяц Крутилкин по строчкам выкрутился в асы! А при тебе он постоянно пас зады, плёлся в отстающих. Часто за месяц не набирал шестисот строк и платил пятирублёвые штрафы А тут… За всю свою работу в «Молодом» выбился в геройки! Как тебе это? То всю жизнь стриг концы. А тут – первый! У него открылся великий дар организатора авторских выступлений!
– Так, так! И кто эти авторы? Сиськодёрки,[67] свинарки, механизаторы, пастухи?..
– Конечно, публика не от сохи, – замялась в ухмелке Северухина. – Но всё же…
У неё на краю стола лежала подшивка.
Я пролистнул несколько последних номеров газеты.
– Мне всё ясно. Пока я вам ничего не скажу. Ключик от этого ларчика у меня. Встретимся после обеда. Дядька я добрый. Но если кто наступит мне на хвост – останется без головы!
– Толь! – залисила она. – Ты только не наезжай на него круто. Я как понимаю?.. Зачем шуметь? Надо съезжать с горы тихо. На тормозах…
– А вот это, уважаемая Галина Александровна, дело вкуса. И у каждого свой вкус!
В областной библиотеке я накинулся внимательно просматривать подшивки районок.
И моё предположение подтвердилось.
Местные журналисты, напечатав свои материалы у себя в районной газете, стали по просьбе Крутилкина засылать их к нам в «Молодой». Одну и ту же статью человек прокручивал дважды. Это уже не дело. А главное – каково после районки печатать материал в областной газете?
Удар по престижу нашей газеты наносился невероятный.
Когда про всё это я сказал Волкову, он позеленел:
– Вот вы, Толя, и дождались гостинчика от дорогуши Колянчика! Я предчувствовал… Завтра же – собрание! Чтоб были все! Кину я Крутилке железного пенделя под зад! По статье шугану из редакции!
На собрание Крутилкин не пришёл.
Заявление об уходе передал через Северухину.
А месяца через два не стало у нас и самой Северухиной. Подалась-таки поближе к северу. В Нижний Новгород.
1966
В Ясной поляне
На два дня я взял командировку в Щёкинский район, где находится толстовская усадьба Ясная Поляна. Материал собрал в один день и тут же, со станции «Ясная Поляна»,[68] ахнул в Москву.
Возвращаюсь в Тулу с Аллой Мансуровой. С новым самоваром в ту же Тулу.
С Аллой я познакомился в Главной библиотеке страны напротив Кремля, когда в книгохранилище выписывал из старых журналов фразеологизмы для своего словаря.
Алла обворожительна. Под нейлоновой кофточкой она вся на виду, как под рентгеном. Верно, «одежда может многое сказать о человеке. Особенно прозрачная».
Алла – узбекско-абхазское авральное, горячечное, вулканическое сочинение марксов[69] на вольную тему. Она смугла, строптива, с норкой.[70]
– Меня, – закурила она в тамбуре, – всегда злила твоя наивность.
– Видишь, милая женьшень… С разными девушками по-разному и ведёшь себя. С одними начинаешь счёт с нуля, с другими – с пятидесяти.
– Что это такое?
Я покраснел. Что-то промямлил. Сам не понял что.
65
Ботва (здесь) – материалы.
66
Галимэ – вздор, галиматья.
67
Сиськодёрка – доярка.
68
В 2001 году станции было возвращено прежнее название «Козлова Засека».
69
Марксы – родители.
70
С норкой – о капризном человеке.