Время испытаний

Сердце колотилось, как бешеное. Больше всего барду хотелось броситься бежать со всех ног, спрятаться за оградой. Но тогда незримый преследователь поймёт, что его обнаружили. И ладно, если просто спрячется, а вдруг нет? А что, если решит напасть? Нет, пускай лучше следит исподтишка. Дома надо будет первым делом рассказать обо всём мастеру Каллахану. Пусть разбирается, кто это там ходит вокруг мельницы.

От страха перехватывало дыхание и темнело в глазах. Элмерика бросало то в жар, то в холод, а искушение обернуться стало почти невыносимым. Барду казалось, что он действительно слышит тихие шаги за спиной. Призвав на помощь всю свою выдержку, он сбросил ведро в колодец, подождал, пока то немного наполнится, и повернул скрипучий вóрот. Одной рукой это было делать не так-то просто, но перемазаться в птичьем помёте ещё больше ему не хотелось. Тем более что вторая рука могла понадобиться для защиты – пальцы сами собой сложились в щепоть для отбрасывающего заклятия. Сохранять невозмутимый вид становилось всё сложнее. Цепь слишком медленно ползла вверх, наматываясь виток за витком. Ещё несколько оборотов – и мышцы заныли, а всё тело охватила нервная дрожь. Внизу слышался плеск воды, под ногами потрескивал тонкий ледок, прихвативший лужи, поэтому ноги то и дело оскальзывались. Бард упёрся коленом в колодезный сруб, и дело пошло быстрее. Хорошенько закрепив цепь, он ухватил ведро за ручку и потянул на себя, но второпях оступился, не заметив острого камешка под каблуком. Сапоги вмиг разъехались на льду.

Казалось, время замедлилось. Бард, хватая ртом морозный воздух, начал неловко заваливаться назад. Ухватиться было не за что. В голове пронеслась мысль, что он сейчас окатит себя ледяной водой с головы до пят, и возвращаться домой в таком виде будет очень неприятно. С другой стороны, могло быть и хуже: спасибо, хоть не в колодец свалился! Ох, только бы опять не сломать чего-нибудь!.. Он зажмурился, смиряясь с неизбежным падением и ожидая удара. В этот миг чьи-то сильные руки подхватили его под мышки и рывком поставили на ноги.

– Эй, осторожнее!

Услыхав знакомый голос, Элмерик напрочь забыв о предупреждениях, резко – аж шея хрустнула – обернулся и обомлел: нет, ему не почудилось… Значит, всё-таки мертвец.

Сердце ухнуло в пятки, и даже заорать от страха не вышло – крик будто бы застрял в горле. Ведро выпало из обессилевших рук, гулко звякнув. Вода разлилась на землю, окатив сапоги и штаны до колен, но всё это было уже не важно.

Потому что рядом с ним стоял Мартин.

2

Несколько мгновений бард ловил ртом воздух, а потом вдохнул и завопил так, что у самого в ушах зазвенело.

Ох, права была Розмари насчёт мертвяков в канун Самайна! Она часто оказывалась права. Только поздно: он уже обернулся, и, видимо, теперь беды не избежать.

С соседних деревьев с криком сорвались испуганные птицы. Мартин закрыл ему рот ладонью, а потом, хорошенько встряхнув за плечи, развернул к себе:

– Тише, не ори. Это всего лишь я, правда.

В свете истинного зрения старый друг (или всё-таки упырь, занявший его тело?) выглядел не лучшим образом: бледное лицо отливало синевой, на левой щеке красовались царапины (и ни единого следа от защитной птицы мастера Патрика), воспалённые глаза налились кровью, а на шее виднелся багровый, как у висельника, след. Волосы были убраны в хвост, а не в привычную косу, и перехвачены простым кожаным шнуром, плечи укрывал тот самый плед, который Мартин оставил лианнан ши (ну, или какой-то очень похожий). Проклятие, лишающее радости даже смотрящего, всё ещё было на месте, только теперь пульсирующий чёрный туман пронизывали иглы нетающих льдинок, похожих на заоконную изморозь. А в воздухе витал сладкий яблочный аромат – такой неуместный для этого времени года.

– М-м-мартин… – Элмерик не узнал собственного голоса: заикался, прямо как Орсон в худшие дни.

Стуча зубами от страха, бард поднял руку в охранном жесте. Так, спокойно. Он многому научился у Соколов и к тому же знает истинное имя упыря:

– Оставь меня в покое, Мартин! Уходи, откуда пришёл!

Несмотря на все злоключения, помирать прямо сейчас Элмерику совершенно не хотелось. Глупо было бы не дожить до конца года, потому что любопытство оказалось сильнее здравого смысла. Тем более что колдовской год обычно считался как раз от Самайна до Самайна, и до праздника оставались считаные дни…

Улучив момент, бард вывернулся и со всех ног рванул в сторону дома, то и дело оскальзываясь на талом снегу и чертя в воздухе защитные фэды (от спешки те получались криво). Позади ему чудились хлопанье крыльев и карканье ворон. Тьма бежала за ним по пятам, а до спасительной изгороди под защитой каменного круга было ещё далековато. Как только последний луч солнца погаснет в небесах, обещание, данное Каллахану, будет нарушено. Тогда ни обереги, ни заклятия – ничто не поможет. У нарушенного гейса цена одна – жизнь.

Элмерик успел перемахнуть через изгородь за миг до наступления темноты. Он приложил ладонь к груди, пытаясь унять бешеный стук сердца, а второй рукой широко и размашисто начертал в воздухе печать против нежити. В этот раз вышло намного лучше: огненные линии огама вспыхнули, перегораживая Мартину путь. Может, мельница и была неприступной (ведь мастер Каллахан сам обещал следить за защитными чарами), но так было спокойнее. Пламенную печать ни один мертвяк не смог бы пройти.

Вспыхивавшие и искрившиеся линии слепили глаза. Элмерик не сразу заметил, что Мартин стоит совсем рядом – по ту сторону ограды. Можно руку протянуть – и коснёшься. Языки пламени плясали в его зрачках, а в ночной тиши слышалось тяжёлое дыхание. Их разделяли только печать и хлипкий забор, потемневший до дождей и времени…

– Уходи! – прошипел Элмерик. – Ты не сможешь пройти. Это место заклято от не-мёртвых.

Мартин усмехнулся, но вышло как-то невесело:

– Эй! Не глупи, Рик! Я живой, вообще-то!

Бард замер. Ему хотелось верить, но слишком страшно было обмануться.

– Чем докажешь? Я видел тебя мёртвым! Вот этими самыми глазами! И не только я.

Элмерика попеременно бросало то в жар, то в холод. Время уже даже не замедлилось, как это бывает в такие моменты, а будто перестало существовать вовсе.

Мартин пожал плечами и перемахнул через изгородь – прямо сквозь заклятие. Его волосы подсветил магический огонь, создав вокруг головы сияющий ореол, а черты лица совсем потерялись в темноте.

– Ну вот. Мёртвый бы не прошёл, а я прошёл.

Пламенная преграда, ничуть не потревоженная, горела у Мартина за спиной так же ярко, как прежде. Из его рта вырывался пар (а тёплое дыхание, как известно, тоже нежити не свойственно). Элмерик похлопал глазами, всхлипнул и уткнулся лбом в его плечо, обнимая обеими руками. От клетчатого пледа пахло сырой овечьей шерстью, костром и яблоками.

– Ну ты и напугал меня… – Бард осёкся, проглотив словечко «дурень».

Перед ним был не просто старый друг, а один из Соколов – ровесник мастера Патрика, чародей на королевской службе, не раз побывавший в бою; старик с внешностью юнца – всё это не укладывалось в голове.

– Прости, я не хотел. – Мартин попытался высвободиться из цепких объятий, но не преуспел; лёгким движением он взъерошил волосы Элмерика, словно успокаивая испугавшегося ребёнка. – Кто ж знал, что ты слова мне не дашь сказать – сразу орать начнёшь! Понимаешь, так было нужно: чтобы все считали, что я умер.

– Так уж и все? – Элмерик старался не подавать виду, но в дрогнувшем голосе прозвучала обида. – Можно подумать, мастер Патрик и мастер Шон не знали. Или мастер Каллахан…

– Знали. – Мартин не стал отрицать очевидное. – Но молчали. И вовсе не потому, что мы не доверяем вам, как ты сейчас наверняка думаешь. И не потому, что решили посмеяться над вами. Это долгая история. Думаю, Каллахан скоро всё объяснит.

– Как же, объяснит он! – фыркнул Элмерик, вскидывая голову. – Дождёшься от него…

– Сегодня за ужином. Он обещал. И прошу: не говори пока никому, что я жив. Командир велел мне не показываться вам на глаза, пока он – по его выражению – не «подготовит почву». А я шёл от лианнан ши – надо же было поблагодарить её. Увидел, что ты крадёшься так, будто за тобой следят все болотные бесы в округе, – ну и решил проверить, не случилось ли чего.