Адвент

Костя вышел с мешком и всё время, что шёл к помойке, через двор, а потом через улицу наискосок, ни о чём не думал. Это было лучшее занятие на свете. Думание ни о чём можно пить через трубочку, наслаждаясь, и это никогда не надоест.

Поднимаясь по лестнице, он вдруг вспомнил, что сегодня у него созвон с Олегом из Канады. Почти все Костины друзья свалили – кто в Канаду, кто в Штаты, кто в Лондон. Костя искренне не понимал, почему не валит он сам. (Так бабушка вынимала иногда тёмно-синюю пряжу, развешивала её на руках, разглядывала, как врач кардиограмму, и качала головой: куда всё девается, не понимаю.) Факт, что Костя в принципе хотел бы свалить, но ничего для этого не делал. Для конкретных действий нужен был план, задача, воля. У Кости не было задачи и плана, да и для воли надо жить в обыкновенном времени, в часах и днях. Разумеется, Костя всегда знал, который час, но был категорически против того, чтобы придавать этому определяющее значение.

Впрочем, не так уж важно, где живёшь. Они с Олегом много чего мутили вместе, в последние годы даже стали понемногу зарабатывать. Речь шла о моделях анализа рынка, основанных на big data. Иными словами – как обучить компьютер не просто торговать (это он умел давно), а самостоятельно менять стратегию, глядя на рынок. Костя, Олег и ещё один чувак, приятель Олега в Канаде, создали инструмент, который просматривал высказывания инвесторов в соцсетях, агрегировал их и затем собирал портфель из активов, по которым позитива было больше, одновременно сопоставляя тональность высказываний инвесторов с историческими данными. Деньги приходили эпизодически, и так же внезапно прекращался поток доходов. Костя не следил за том, что происходит, и сам менее всего интересовался какими бы то ни было рынками.

Иногда Костя ходил в баню, воображая себе, что сидит там с Олегом. Баня находилась в паре кварталов от них и была последним домом перед бескрайними просторами Адмиралтейских верфей, доков и мелкого моря. Баню держали хиппи, так что Костя туда ходил и с дудками. Олег был в Канаде, но сидел напротив. Иллюзия бывала настолько полной, что Олег мог даже попарить Костю веником. Они с Костей обсуждали рабочие вопросы, и потом по скайпу нередко выяснялось, что и вправду вопросы как будто обсуждены.

Но сейчас они встретились не в бане, а в зуме, и, когда попрощались, Костя из-за компьютера не ушёл, сидел перед погасшим экраном и перебирал, продумывал затронутые вопросы. Была у него такая привычка: мысленно останавливаться на всём происходящем ещё раз, а лучше даже и несколько раз, а попутно вспоминать то, что происходило когда-то. И так живо он воображал себе прошедшее, будто и вправду там оказывался.

Теперь ему вспомнился Петергоф, каким он был в дни Костиной юности. Тот, тогдашний Петергоф был больше всего похож на разворот в старинной книге, или на медаль, или на фронтон, а на фронтоне профили и формулы. Между сюжетами разворачивались идиллические пустоты – пустыри, на которых в лучах неяркого солнца могли пастись козы. Улицы были тоже пустоваты; мел крошился о зеленоватую, как воды прудов, доску; гладь Залива и обочины, на которых росла сурепка, были равно спокойны и бесстрастны. По вечерам, в безветрии, все развилки берёз казались кванторами всеобщности.

Тогда они и подружились с Олегом.

Но сильнее Олег на первом курсе дружил с Веро.

хотя дружба – не совсем то слово

для Веро нужно было выдумать что-то другое

на самом деле Веро вообще ни с кем

не мог сойтись

трудно определить, почему так

можно попытаться, но вряд ли получится

Бывают такие дети, которых даже

воспитательница

не может поставить ни с кем парой

ни к кому он не приклеивается

все отказываются стоять с ним, отдёргивают руку

и вроде не вредный этот ребёнок

и с виду симпатичный

не самый шаловливый

уж и с самыми раскрасавцами дружат

и стоят в парах

даже с тем, у кого сопли до полу

и он их ладонью вытирает

и с тем, кто всё время вертится и пинает всех

и с тем, кто непрерывно ноет

и только такой вот Веро остаётся один,

вокруг него никого

и даже если детишек чётное число

приходится уж воспитательнице самой брать этакого Веро за одну руку

а того, кто от него шарахался, за другую руку, и стыдить.

Но стыдят воспитательницы лишь для виду

и, стоя за руку с этим ребёнком,

что-то такое чувствуют

и шёпотом говорят потом друг другу:

«дети что-то чувствуют»

и качают головами,

Бог весть что имея в виду.

Так вот и Веро ни с кем не мог сойтись

он был блестящ

он был своеобразен

он был потомственный математик из рода Веро

как были музыканты из рода Бахов:

только трудись, и место в небесном оркестре

у небесной доски с небесными формулами

тебе обеспечено

шутили: мол, не зря же теория Веро-ятностей

и по Веро это было видно настолько хорошо, что даже слишком хорошо

он был, кажется, уже там, у небесной доски, с самого начала

и трудился, конечно, а как же иначе

но при этом он был ужасно стрёмный чувак

ему было насрать абсолютно на всё и на всех

не потому что он был такой плохой

а как будто он едет в последнем вагоне

последнего поезда

который непрерывно едет под откос

и ему всё можно, вообще всё

понятно было: Веро не виноват в том, что он такой

высокомерие Веро, его нездешность

его стрёмность наплевательство

отсутствие дисциплины

не его вина, не его заслуга, —

он просто феномен, не в смысле удивительности

хотя и в этом смысле тоже

а в смысле того, что – вот такой,

во всей целостности, и что ты тут поделаешь

феномен

и это было ужасно стрёмно,

непонятно почему – но стрёмно

Костя мысленно задавался вопросом:

может ли быть такой стрёмный чувак

настолько хорошим математиком

что-то было там уже чересчур

это прямо чувствовалось

но так трудно сформулировать эти вещи

на матмехе всегда много странных,

стрёмных ребят

но ни с кем не возникало такого чувства

как с Веро

поэтому никто с ним не мог сойтись

но вот Олег – тот сошёлся с ним, на свой лад, но сошёлся

он как будто увидел Веро как человека

на высокой вершине

и стал штурмовать эту вершину

он задирал Веро, провоцировал его, вызывал

на том языке, который Веро только и был

понятен

Он начал с того, что поспорил с Веро: какого цвета ободок на бокале, стоящем на полке

напротив них на кухне у Кости.

Было почти темно, и Веро утверждал,

что ободок ярко-синий,

а Каждан (такая у Олега была фамилия) —

что он бордовый.

Костя и сам не знал, но когда свет включили,

оказалось, что оба не правы.

тогда Олег предложил поспорить о количестве дырок в занавесках

но на этом простые споры закончились,

Веро быстро их прервал

так не годится, – сказал Веро задумчиво

когда количество дырок оказалось

ровно посередине

между числами, которые каждый из них

задумал

так не годится, мы спорим как какие-то лохи

это неинтересно, только время тратим,

интереснее другое

Веро была интересна сама суть спора

идея спора, которую подкинул ему Олег

Надо придумать метаспор, сказал Веро.

Спор о споре.

Спор над спором.

Тогда Олег одобрил идею спора о споре

и спросил Костю

не мог бы он сформулировать условия

подобного метаспора?