Слепая Вера

Дольше всего сопротивлялась мать Давьерры. Она рыдала, заламывала руки, убеждая, что ее девочке не стоит перетруждаться, что она должна больше отдыхать и так далее.

А вдруг споткнешься? А что, если рядом не окажется никого из нас? Эти и многие другие вопросы так и сыпались из нее. Вера стоически сносила, понимая, что Асалия просто волнуется за благополучие дочери.

– Мама, – остановила она поток слов, схватив Асалию за руки. На самом деле поймать руки, которые постоянно пребывали в движении, ей было сложно. Ей пришлось отслеживать малейшее дуновение ветра, чтобы провернуть нечто подобное. Кажется, это удивило Асалию, так как та все-таки замолчала. – Я не могу вечно прятаться от мира в своей комнате. Я хочу выйти на улицу, вдохнуть свежий воздух. Ты ведь не думаешь, что из-за такой мелочи я скроюсь в норе, как кролик, и буду трястись всю жизнь от страха?

Асалия с минуту молчала, а потом резко обняла Веру и снова тихо заплакала.

– Когда ты успела так вырасти? – сквозь слезы спросила она. – Куда делась моя милая и робкая доченька? Ты даже не плачешь? Почему ты не плачешь? Хотя нет, не плачь, моя хорошая, мама сама за тебя поплачет. Я так горжусь тобой. Ты такая сильная.

Вера вздохнула и обняла слишком эмоциональную женщину. Всё-таки ей было проще общаться с дедом Давьерры. Тот никогда не поддавался эмоциям и делал вид, что слепота внучки просто досадная мелочь, на которую и внимания обращать не стоит.

Уоррен – отец Давьерры – старался подражать Иагону, но получалось у него не слишком убедительно. Ее слух развился настолько, что она улавливала любое изменение в состоянии человека рядом. Она часто слышала, как Уоррен тяжело и печально вздыхает.

В конечном итоге ей удалось убедить семью, что хотелось бы увеличить территорию для передвижения. Первым сдался дед. Он даже не сдался, а довольно хмыкнул и сказал, что давно пора. Уоррен немного посомневался, но, глядя на отца, все-таки согласился. Асалия сопротивлялась этой идее долго, но и она сломалась под напором трех человек. Правда, когда она давала согласие, звучало это так, будто Вера собирается не выйти из комнаты, а по меньшей мере спуститься в ад к чертям.

Теперь распорядок ее дня поменялся. Утром она вставала, умывалась и одевалась. Поначалу надевать одежду ей помогала Асалия. Всё-таки местные наряды значительно отличались от того, к чему привыкла Вера. Для начала стоит сказать, что здесь носили закрытые, длинные платья с пышным низом. Благо хоть без поддерживающих каркасов под юбками.

Ежедневный наряд состоял из нескольких частей. Нижнее белье и легкое платье или рубашка – все это шилось из мягкой удобной ткани. Верхнее платье из более грубого материала. В области талии оно делалось еще более плотным, завязывалось сзади на шнуровку, украшалось вышивкой, мелкими камешками и чем-то вроде бисера. Чулки до бедер и мягкие сапожки или туфли, в которых было очень удобно ходить.

Первое время Вере пришлось привыкать к подобному наряду, но вскоре она уже автоматически подхватывала длинные юбки, когда шла. Плотный пояс помогал держать спину прямой. Нижние одежды не натирали и ощущались довольно приятно. Даже чулки вскоре ей показались более удобными, чем колготки.

Через некоторое время она привыкла к местному одеянию и могла облачаться самостоятельно. Конечно, первое время это вызывало трудности, все-таки одежду надо было отыскать, понять, какой стороной ее надевать, а потом еще и зашнуровать завязки на талии сзади. Асалия всегда пыталась помочь, но Вера мягко отстраняла ее, продолжая терпеливо пояснять матери Давьерры, что это все нужно для нее. Асалии приходилось сдаваться и издалека наблюдать за тем, как дочь упрямо продолжает мучиться с одеждой.

Такое простое действие поначалу занимало у нее довольно много времени. Но и это был не конец. Потом наступала очередь волос. У Давьерры они были длинными, достигающими поясницы и вьющимися крупными кольцами. Насколько помнила Вера, цвет должен быть медовый. Наверное, на солнце распущенными они выглядели потрясающе.

Поначалу Асалия пыталась соорудить из волос нечто сложное, но вскоре Вере это надоело. После короткой войны с матерью она стала заплетать простую косу. А то и вовсе собирала волосы в низкий хвост и оставляла так.

После всего этого Веру ждал завтрак. Обычно вся семья принимала пищу в обеденном зале, но когда кто-то недужил, то еду ему приносили прямо в покои. Так и с ней. Все завтраки, обеды и ужины ей приносила мать прямо в комнату.

Столовых приборов много не было. Все вполне знакомое. Ложки, вилки и прочее. К удивлению самой Веры, орудовала она всем этим с большой легкостью, никогда не промахивалась из-за слепоты.

После завтрака она шла на исследование территории дома за пределами комнаты. Ее всегда кто-нибудь сопровождал, подсказывая. Вера занималась этим до самого обеда, снова и снова возвращаясь в комнату и запоминая различные маршруты. Оказывается, когда ничего не видишь, очень легко потеряться в пространстве. Иногда казалось, будто стоишь посреди черной пустоты, вокруг ничего и никого. Когда такое случалось, Вера старалась прикоснуться к чему-нибудь или завести разговор с тем, кто сопровождал ее в тот момент.

После обеда ее забирал дед. Он отводил ее в свою алхимическую лабораторию, усаживал на невысокий диванчик у стены и начинал работу. Во время нее он дотошно описывал все свои действия, заставляя Веру запоминать. К своему удивлению, вскоре она обнаружила, что ей весьма интересно слушать его, а потом обсуждать различные вещи, касающиеся алхимических процессов. 

Асалия была полностью против подобного времяпрепровождения дочери. В ее душе все еще были живы воспоминания о том, как она увидела израненную Давьерру. Она пыталась переубедить Иагона. Плакала, умоляла, ругалась, грозилась увести дочь как можно дальше, но в конце концов ей пришлось сдаться. Вера просто сказала, что не оставит алхимию.

Пока она плохо понимала, каким образом сможет воспользоваться своим даром, за который пришлось заплатить столь высокую цену. Но сдаваться вот так, ничего не попробовав, точно не собиралась. Когда она проживет эту жизнь и вернется на небеса, то обязательно напишет жалобу на клерка. Вера надеялась, что тот понесет заслуженное наказание. Почему-то она сомневалась, что плата должна быть именно такой.

Спустя еще неделю Иагон начал давать в руки внучки различные предметы. Чаще всего всякие травы. Он явно хотел, чтобы она запоминала их на ощупь и по запаху. Вскоре она поняла, что, благодаря усилившимся в разы чувствам, ей удается почти всегда угадывать ту или иную траву. Сложнее всего оказалось с минералами. Да, некие отличия у них были, но слишком незначительные.

Иногда она целый день держала в руках какой-нибудь кусок, пытаясь запомнить его. Поначалу это мало помогало, но прошло еще несколько дней – и Вера, к своему удивлению, поняла, что может спокойно различать породы. Это стало так же легко, как отличить на ощупь кусок дерева от куска железа или камня.

Иагон радовался. Он смотрел на серьезную внучку, которая перебирала разложенные перед ней травы и камешки. Он наблюдал, как она прикасается к образцам кончиками пальцев, останавливается, втягивает едва уловимо воздух, а потом трогает что-то другое. Иагон никогда раньше не мог подумать, что его внучка после случившейся с ней беды не только не сломается, но и покажет скрытый в ней несгибаемый стержень. Иногда Иагон сомневался, что у него получилось бы лучше справиться с чем-то подобным.

Кроме всего прочего, он стал замечать, что понимание Давьерры улучшилось. Да, она всегда назубок знала доступные их семье рецепты пилюль. Могла ночью, проснувшись, рассказать о тех или иных свойствах многочисленных трав и минералов. Знала и умела подготавливать различные ингредиенты. Спокойно управляла своей силой. Но при этом в ней чего-то словно не хватало. Иагон считал, что у нее не было глубокого понимания алхимии. Грубо говоря, к его великому огорчению, его любимая внучка была обделена талантом.