Сапфир. Сердце зверя

Теперь я видела в нем человека, который за всей своей звериной несдержанностью, силой и яростью, чувствовал тонко и остро, возможно, не в силах выразить все это словами, и выплескивая именно так – необузданно, яростно, разрушающе…

- Я не знаю, - прошептала я, осторожно вытирая слезы с мокрых ресниц, и уже не сомневаясь, что он услышит и поймет.

Зверь выдохнул тяжело и протяжно, покосившись на меня недоверчиво и злобно, но постепенно красный огонек в его зрачке стал угасать, как и тело перестало напрягаться хаотично и резко, словно каждая тугая выпуклая мышца взрывалась под гладкой горячей кожей.

- Я ничего не знаю о тебе и о том, что сделал мой отец. Я росла рядом с ним и всегда считала его героем, который борется за здоровье человечества, не подозревая о том, какая страшная и немыслимая правда кроется за этими сладкими речами …

В груди было больно, когда я впервые сказала вслух то, что мучило меня, прожигая дыру в сердце. Вот только легче от этого не стало…боль и отчаянье этого зверя были и во мне. Пусть не такие обжигающие и пламенеющие, но было ощущение, словно я иду по острым осколкам босая, оставляя за собой кровавый след.

Это были мои разбитые вдребезги розовые мечты об идеальном отце. Мой рухнувший мир.

Мое беспечное детство, в котором меня никогда не пускали в лаборатории под сотнями предлогов, отвлекая новыми игрушками и походами в Диснейленд, отчего теперь становилось тошно и жутко до ядовитой желчи в пустом желудке, ведь пока я была счастлива и обласкана, кого-то мучили и не выпускали на свободу ради каких-то сомнительных целей.

Это было сложно принять за один день.

Важнее было то, что теперь я видела ситуацию иначе и верила…уже не отцу.

А ему – Франкенштейну.

- Я не хочу причинять тебе боль, -  прошептала я твердо, едва сдерживая слезы, оттого, что понимала очень ясно, что само мое присутствие ему неприятно и противно, как маленькой и глупой части того мира, который сделал его именно таким.

Мне тоже было больно. За него.

Я бы хотела обнять его сейчас, касаясь губами каждого шрама на теле и этим извиняясь за то, что произошло с ним, если бы только знала, что ему это не будет противно, начиная замечать, что мужчина постепенно успокаивается, и смотрит на меня теперь пристально, но явно слегка растерянно.

Ему нужно было время, чтобы окончательно прийти в себя.

Чтобы его злость и ярость на меня, обстоятельства и весь этот несправедливый мир поостыли, как живая раскаленная лава на земле, которая должна стать черным камнем, забирая с собой все то, что он не мог сказать.

Поэтому я продолжала стоять на своем месте в окружении разломленных деревьев – тихая, раздавленная и совершенно выжатая этим сумасшедшим днем – осторожно, но уже без испуга глядя на то, как мужчина тяжело опустился на один из свежих пней, вдруг закрывая свои удивительные глаза и замирая на месте.

Зверь успокаивался в теле, выплеснув все эмоции и сворачиваясь в уголках этого огромного сильного тела, когда я пыталась понять каким же он был на самом деле: бешенным зверем, который не знал жалости и пощады, облаченным в человеческий вид? Или неким Халком – гениальным ученым, который стал таким вот двойным по воле несчастного случая, который уже не мог вырываться из лаборатории в силу своей необычности? Ведь едва ли истинный зверь знал что-либо о Трое!

- Сможешь найти на мне этот микрочип?

Он даже глаз не открыл.

Но теперь его голос звучал иначе – более мирно и – не извиняясь, нет – но словно он не хотел того, что я стала свидетелем его боли и ярости, которая выплеснулась сейчас так бурно и масштабно.

- Я попробую, - тихо отозвалась я, не сразу двинувшись вперед и почему-то в эту секунду смутившись.

Было странное ощущение, что, между нами, только что произошло что-то очень важное.

Словно две надломленные души поделились друг с другом своими переживаниями, касаясь лишь кончиками своих крыльев, но и этого было достаточно, чтобы между ними появилась тонкая, невесомая серебреная нить, как свет луны – настолько робкая и хрупкая.

Он поманил меня легко пальцами к себе, пряча взгляд за черными ресницами и давая добро на безграничный и полный доступ к телу, которое даже сейчас завораживало меня и околдовывало своим совершенством линий и хищной, воистину варварской красотой.

Осторожно перешагивая через ветки и раскрошенные стволы деревьев, я шла к нему, словно зачарованная, скованно остановившись у его колен, когда он подался чуть вперед, словно зверь подставлял свою голову для ласки и поглаживаний, хмыкнув сухо, но в этот раз без уже привычной язвительности:

- Начнешь с шеи, или это слишком банально?

По крайней мере, теперь это не звучало, словно плевок или пощечина в мой адрес.

Скорее, как болезненная и слегка маниакальная самоирония.

- Лучше проверить на всякий случай, -  тихо отозвалась я, понимая, что меня снова начинает колбасить от одного только аромата его огромного тела и простого осознания того, что сейчас я буду касаться его.

Интересно, он знал: так и должно было быть со всеми, или так плющило только меня в силу каких-то непонятных причин?

На самом деле ничем подобным я никогда не занималась, хотя, надо признаться, что чипы все таки видела, и теперь корила себя за то, что совершенно не задумывалась над тем, для каких целей они были нужны моему отцу в его «святой» фармацевтической деятельности!

Очень хотелось верить, что у нас все получится, и мы сможем освободить хотя бы одного зверя из-под гнета моего отца и его корпорации, потому что было стойкое ощущение, что Франки не был единственным в своем роде!

По крайней мере, настроена я была очень решительно, когда зашла за широченную спину мужчины, осторожно касаясь его шеи сразу под головой сначала только кончиками подрагивающих пальцев, и тут же судорожно убирая их, потому что его тело дрогнуло и огромные плечи напряглись так сильно, что можно было рассмотреть под кожей даже прожилки тонких вен.

- Я прошу прощения, - пробормотала я растерянно и надо признаться, что не без доли горечи оттого, что ему были настолько противны мои прикосновения, слыша все такой же сухой смешок:

- За что?

- За то, что тебе приходится терпеть неприятные ощущения от моих прикосновений.

- Кто сказал, что они неприятны мне?

Пару раз шокировано моргнув, я не смогла сдержать широкой улыбки, поспешно закусывая нижнюю губу и благодаря бога за то, что Франки сидел ко мне спиной, но снова не сразу понимая, что ему не обязательно видеть меня, чтобы почувствовать все то, что я ощущала.

Об этом я подумала, лишь когда услышала его ленивый, бархатный, но вместе с тем не слишком то довольный голос:

- Странное и нелепое обстоятельство для радости.

- Почему?

Да, наверное, глупый был вопрос.

И на будущее надо было научиться сдерживать первые порывы и для начала подумать логически, прежде чем обращаться к нему, и в принципе начинать говорить.

- Как думаешь, что испытывает мужчина, проведший взаперти, без секса, женщин и элементарной цивилизации более десяти лет? – он слегка повернул голову ко мне, глядя поверх собственного плеча прищурившись и снова хищно, - А теперь представить каково это для такого, как я!

Честное слово, первое, что мне захотелось сделать, это осторожно и без резких движений заглянуть вперед и узреть выпирающую мощную эрекцию этого создания, а еще скромно поинтересоваться, кто же он все-таки такой, и что из себя представляет, помимо того, что я уже видела.

Но сейчас стоило проявить максимум благоразумия и спокойствия, чтобы не спровоцировать снова выплеск его звериной энергии, которая еще не до конца улеглась в этом теле, когда я деловито кашлянула, осторожно отворачивая его лицо вперед указательным пальцем, на что мужчина только хмыкнул, но все таки повиновался:

- Начнем с того, что я до сих пор не представляю, кто же ты есть на самом деле, - я попыталась сказать это спокойно и собранно. -  Но соглашусь с тем, что это в любом случае не слишком приятно.