Страница 17 из 51
— Что ты делаешь, Рафаэль? — спросила она срывающимся голосом.
— А тебе не нравится? Скажи, и я перестану к тебе приставать.
Его глаза блестели, а встрёпанные пряди свешивались до самого подбородка. Хотелось протянуть руку, отвести их от невыразимо красивого лица и заглянуть в таинственную глубину голубых глаз.
— Ну давай, скажи, — потребовал он серьёзным тоном.
Надя промолчала. Её пугал напор Рафаэля, но прекращать рискованную игру она не хотела. Внутри всё пело и сжималось от ожидания, как далеко они зайдут. Неужели он её… поцелует? Надя залилась краской и отвела глаза. Лучше не смотреть на его губы, иначе он догадается о её желаниях.
— Молчишь? Я расцениваю это как знак согласия, — и уверенно добавил: — Тебе нравится всё, что я с тобой делаю. Признайся, ты в меня влюбилась, моя милая наивная сестрёнка!
Надя встрепенулась:
— Даже если и так! Что в этом плохого? Почему все меня предупреждают, что не стоит тебе доверять? Что ты такого натворил, что люди считают тебя опасным человеком?
— Кто это так считает? — с Рафаэля вмиг слетело самодовольство.
— Не скажу.
Он сел на кровати по-турецки и уставился на Надю тяжёлым взглядом.
— Тебе кто-то рассказал обо мне порочащие сведения? Слухи, сплетни, подозрения?
— Нет, просто предупредили, что ты мне не подходишь.
Он взял её за руку и жарко зашептал:
— Я догадываюсь, кто этот человек. Глеб, я угадал? Он никогда не верил в меня, подозревал в каких-то махинациях, следил за мной. Эти его холодные тёмные глаза, брр… Как буравчики, до самого нутра пронзают.
— А почему он не верил в тебя?
— Потому что я не такой, как он! Он жёсткий, умный и всегда знает, чего хочет. А я…
Он замолчал и опустил голову. Надя протянула руку и всё-таки убрала волосы с лица брата. Заложила прядь за ухо и провела пальцами по щеке. Рафаэль, при всей его наглости и самоуверенности вызывал у неё сочувствие. Она уже знала, что внешность обманчива, и под маской тщеславного мажора скрывалась ранимая душа.
— Хочешь, скажу правда? — спросил Рафаэль.
Надя кивнула.
— Я всего лишь избалованный маменькин сынок, плывущий по течению. Это Глеб с тринадцати лет знал, чем будет заниматься до самой смерти, а я понятия не имею, к какому берегу меня прибьёт. И мне это нравится! Почему я должен насиловать себя, превозмогать трудности и чего-то там добиваться? Почему нельзя жить ради удовольствия? Кто-то же должен жить легко, беззаботно и весело? Почему не я?
Надя не знала ответ на этот вопрос. В Юшкино никто не жил беззаботно и весело, разве что местные алкоголики, но и у них были сложности. К сожалению, деньги с неба не падали, и булки на деревьях не росли.
— Для беззаботной жизни нужны деньги.
— Вот, — обрадовался Рафаэль, — не такая уж ты наивная! Понимаешь, на чём мир держится.
— Я с четырнадцати лет шью бельё на продажу, — напомнила Надя. — По десять комплектов в день.
— А я скачу на задних лапах перед Глебом, потому что от него зависит, будут у меня деньги или придётся пахать как проклятому.
— Тебе сложнее, — согласилась Надя.
Он долго смотрел на неё, потом тихо сказал:
— Жаль мне тебя.
— Почему?
— На каждое почему есть потому, как говорят англичане, — туманно ответил он.
Но Наде хотелось знать, что в ней вызывает жалость.
— Нет, объясни! Что значит эта поговорка?
— Что всему есть причина. Ладно, чего глазами хлопаешь? Собирайся, мы едем в ночной клуб. Будем танцевать и веселиться до утра. Ты запомнишь эту ночь на всю жизнь, детка! Я обещаю!
Она боялась, что тётя Поля и Глеб не разрешат им поехать в клуб в середине рабочей недели, но Рафаэль решил дело просто: никому ничего не сказал.
— Мать не будет против, не переживай, а Глеб ещё не вернулся с работы. Он редко возвращается раньше полуночи, так что мы спокойно слиняем из семейного гнездышка и оторвёмся в храме порока.
— Чего? — испугалась Надя. — Какого порока?
— Шутка! Обычный ночной клуб — танцы-шманцы-обжиманцы. Любишь танцевать? Где твои вещи? У тебя есть что-то приличное, а не эти самопальные шмотки?
Вероятно, он имел в виду жёлтое платье, которое она сшила своими руками. Царапнула обида. Он заметил:
— Да я без наезда, просто там жёсткий фейсконтроль: злой дядька смотрит на твой прикид и оценивает статус. Пускает только приличных людей, а не всякую шушеру, которая рвётся в высшее общество. Знаешь, сколько маргиналов мечтают попасть в заведение, где плотность миллионеров на квадратный метр самая высокая в стране? Надо же как-то сепарировать народ… — он открыл шкаф и быстро перебрал немудрёные наряды. — Мда, негусто…
Надя его глазами увидела свои джинсики и футболочки, купленные на рынке в Коробельцах за двести рублей. Стало стыдно собственной нищеты. Почему-то рядом с Глебом таких чувств не возникало. Он обращался с ней, как с маленькой принцессой, — уважительно, бережно и тактично.
— Тогда, может, никуда не пойдём? К тому же я устала.
— Надо, Надя, надо, — сказал Рафаэль таким тоном, словно его принуждали вывозить Надю в свет. — Ладно, иди в душ, а я у матери что-нибудь позаимствую. У неё полно вещей, о которых она даже не помнит, и размер у вас одинаковый.
Он принёс короткое платье, сшитое из прозрачного шифона с пайетками, и туфли на нереально высоких каблуках. Она впервые видела подобный фасон — какие-то лакированные ходули, а не туфли. Сверху бежевые, а подошва красная. Возможно ли вообще ходить в такой обуви, или она предназначена, чтобы красиво сидеть нога на ногу?
— Вот. Надевай!
Надя взглянула на тончайшее невесомое платье, с сомнением приложила к себе:
— Но я не могу выйти в таком… Это слишком откровенная вещь, под неё нужно специальное бельё или даже чехол из плотной ткани. Оно же просвечивает…
— Да не нужен никакой чехол! Не будь дурочкой, снимай своё поролоновое снаряжение и надевай платье. И не стесняйся, я отвернусь.
Косясь на Рафаэля, Надя скинула бюстгальтер и скользнула в платье, облепившее её словно вторая кожа. Тоненькие бретельки легли на плечи и перекрестились на голой спине. Пошатываясь, всунула ноги в туфли. Глянула в зеркало и увидела там сногсшибательную незнакомку — эффектную, изящную, с фантастически длинными ногами. Туфли сделали своё дело! Услышала тихий восхищённый свист.
— Ты просто бомба, детка!
Надя зарделась. Она впервые ощущала себя соблазнительной красоткой, и от этого ощущения лицо горело, а по спине бегали холодные мурашки. Не мурашки даже — пауки. Внезапно накрыло страхом, сердце сжалось от плохого предчувствия.
— Рафаэль, а ты уверен, что мне стоит куда-то ехать?
— Хочешь услышать честный ответ? — спросил он жёстко.
— Д-да…
— Я уверен, что тебе стоило принять предложение того гопника из «Юшкиных продуктов». Вышла бы за него замуж и жила нормальной жизнью. Детей бы рожала, шила пелёнки на своей машинке.
— Но я не люблю Данилу, — растерялась Надя, — я не могу выйти за него замуж. Я даже поцеловаться с ним не могу. Это же отвратительно — быть с человеком без любви. Вот ты бы смог?
— Да, конечно. Бывают разные обстоятельства.
— Что, серьёзно? — удивилась Надя. — Ты бы стал встречаться с девушкой, если бы она тебе не нравилась? Женился бы на ней?
— А что в этом такого? Любовь — не самое главное в жизни, есть вещи поважнее.
— Какие?
— Да разные! Болезнь матери, например. На что бы ты пошла ради матери или сестры? Вышла бы замуж за Данилу ради их благополучия? Смогла бы целовать нелюбимого?
Он не просто так спросил, он ждал ответа. Надя пожала плечами. Она не знала, как далеко простирается её желание сделать счастливыми маму и Любашу. Возможно, и вышла бы, если бы не нашла другого способа поправить дела. Рафаэль прав. Пусть циничен, но прав, а она витала в облаках.
Они сели в чёрный роскошный джип. Короткое платье задралось и обнажило ноги ещё больше. Надя попробовала прикрыть колени руками, но ничего не вышло. Это платье не для стыдливых особ. Рафаэль наклонился и упёрся локтем в подголовник её кресла. Спросил низким бархатным голосом: