Страница 49 из 68
Нож Гастона оставил несколько предательских ран на его плече, царапнул грудь. Мартен чувствовал, как сквозь иллюзию прорывалось его истинное обличие, а маркиз ди Брэ все никак не мог остановиться.
Принц не помнил, как он упал. Чувствовал только, что больно ударился затылком о бордюр и застыл в неестественной позе, пока магические искры танцевали свой собственный танец вокруг его раненной руки. На пальцах второй, здоровой, загорелся боевой пульсар, но ди Брэ не заметил его.
Гастон шел, как завороженный, оплетенный сетью чужого колдовства, и Мартен даже почувствовал в воздухе горечь подавляющей ментальной магии, внушающей мысли о ненависти.
Но что там, разве ему было недостаточно своей собственной?
Все презрение, которое он испытывал по отношению к маркизу ди Брэ, теперь превратилось в желание его уничтожить, убить, не задумываясь о последствиях.
Кто может потом сказать хоть слово против действий будущего короля? Гастон напал на него первым. Да что там, не Гастон разве сейчас застыл над ним, занес кинжал, собираясь добить?..
Мысли куда-то исчезли. Магия окончательно поглотила Мартена, и он, позабыв о боли, ринулся вперед. Пальцы крепко сжали запястье руки, державшей кинжал, и Гастон зарычал, чувствуя, как волны ядовитой магии стекают по его коже, оставляя невидимые следы колдовских ожогов.
Сначала маркиз ди Брэ был сильнее. Он нависал над Мартеном, пытался поднести кинжал все ближе и ближе к его сердцу, пользуясь своим преимуществом — ведь он был сверху, а Мартен — ранен, и рана его без конца кровоточила, лишая принца таких необходимых нынче сил.
Но время текло, словно песок сквозь пальцы, и магия в теле кронпринца становилась все сильнее с каждым мгновением. Ди Брэ достаточно было проявить лишь разовую слабость, и принц с силой ударил его ногой, сталкивая с себя, и вырвал кинжал из слабеющих пальцев.
Лезвие в последний раз сверкнуло в лунном сиянии и отлетело куда-то в сторону. Теперь принц навис над своим врагом, позволяя магии-змее вгрызться в тело ди Брэ.
Гастон в последнее мгновение вырвался из его смертоносной хватки. Прицельного удара в бок было мало, чтобы преодолеть то преимущество, которым обладал Мартен, но парни кубарем покатились по каменной площадке, пока наконец-то кронпринц не ударился спиной о бортик — а ведь если б его там не было, они оба вылетели бы за пределы крыши!
Ветер сменился. Теперь он был северным, нес холод, и луна скрылась за тучами. Темнота, воцарившаяся на площадке, скрыла кинжал, и Гастон попытался нащупать его вслепую, чтобы нанести решающий удар — но не успел.
Мартен схватил его за горло, прижимая к земле, и следующий порыв ветра открыл луну. В глазах ди Брэ не было ни одной осознанной мысли, словно это чужая магия взрастила в нем дурацкое желание убить своего противника вместо того, чтобы просто проучить его, по-ребячески, так, как изредка издеваются друг над другом студенты.
Но Мартену уже было все равно. Магия сорвалась с цепи, и он большими глотками пил жизненные силы Гастона, зная, что еще несколько минут, и от того останется только иссушенная оболочка, жалкий след вместо полноценного человека.
— Назад! — услышал он крик, звучавший так далеко, словно его и говорившего разделяла целая пропасть. — Немедленно остановитесь!
Кто-то уцепился ладонями ему в плечи, и магия в Мартене зашипела, реагируя на внезапную боль. Цепь неодаренности вновь легла на шею безумного зверя, и тот заметался в теле принца, не в силах найти выход, завыл, пытаясь хоть таким образом отвоевать себе несколько секунд свободы, выгнулся дугой…
И затих.
Это была не чужая сила — его собственная. Кто-то вытаскивал способности истинно неодаренного и ласково, бережно укутывал ими мартенову магию, пытаясь не причинить ей ни малейшего вреда, но в тот же момент унять, успокоить, заставить притихнуть, не вырываясь на свободу и не делая глупостей.
Принц и сам чувствовал, что его чары успокаивались, и он вновь обрел над ними власть. Но теперь вместе с нею пришло еще и странное осознание: так вот зачем ему было дано две стороны магии! Если б не способности истинно неодаренного, Мартен ни за что не смог бы взять верх над этой силой.
— Займись им! — велел до боли знакомый мужской голос. — Кажется, он ранен. Я этого посмотрю.
При свете луны ничего не было видно. Мартен будто ослеп, его лишили магии, а вместе с нею — и какого-то органа чувств. Он даже не знал, что не может сделать — увидеть? услышать? почувствовать вкус?
Мир погас на несколько секунд, и только ласковые прикосновения знакомых женских рук унимали неожиданно сильную боль в плече.
Когда Мартен вновь открыл глаза, он смог наконец-то различить силуэт Беллы, почувствовать аромат ее пышных локонов. Только сейчас принц осознал, что Белла пахла пряностями, как истинная халлайнийка, только едва ощутимо, и этот аромат не забивал все остальные запахи, не так, как у ее соотечественниц.
Он облизнул пересохшие губы и с трудом повернул голову набок.
В полумраке Акрен выглядел особенно страшно. Лунный свет раскрасил его лицо причудливыми тенями, что-то будто нарочно гиперболизируя, а что-то скрывая во мраке, как незначимую деталь. Мартен видел, как полыхали его синие, необыкновенно яркие глаза, отражая непонятный принцу набор эмоций, и пытался расшифровать, какое же послание пытался донести Акрен, о чем шептал — ведь его губы беззвучно шевелились, и луна выхватывала их из мрака, освещала, словно акцентировала на этом внимание.
Прошло полминуты, прежде чем Мартен сумел расшифровать слова.
Акрен колдовал.
Да, не так, как это делают обыкновенные маги, а по-своему, иначе, особенно — пользуясь чарами, что не подвластны ни одному другому колдуну. Мартен, как завороженный, наблюдал за тем, как Акрен едва ощутимо прикасался к щекам, ко лбу Гастона, будто пытаясь вытянуть из него жар чужой магии.
— Я верю, — шептал Акрен, как будто халлайнийский священнослужитель, настаивающий на том, что вера в Творца — единственная, что имеет смысл, — что к утру ты ничего не будешь помнить. Эта дуэль — случайность. Она закончилась глупой дракой, и ты поступил нечестно, но вас успели разнять. Это все, что ты знаешь о произошедшем между вами.
Мартен вздрогнул и отвернулся.
— Что он делает? — тихо спросил он у Беллы. — Разве Акрен так умеет?
— Я не знаю, — шепотом ответила она. — Этот вопрос ты ему потом задашь. Но ты же говорил, что вы просто…
— Я не собирался его убивать, — прохрипел Мартен, даже не пытаясь встать. — Я думал, всего лишь немного вправлю ему мозги…
— Ты думал!..
В ее голосе прозвенели гневные нотки. Девушка отвернулась, но не успела скрыть заблестевшие в глазах слезы, особенно ярко сиявшие при свете луны, словно маленькие бриллианты, которые она выплакала по неосторожности, а теперь пыталась собрать, растирая ладонями по щекам.
— Ты мог погибнуть! — обвинительно воскликнула Белла. — Ты понимаешь это или нет? Его же заколдовали! Заколдовали, чтобы он убил тебя!
Мартен только удивленно покачал головой.
Он помнил этот привкус чужой магии. Острый, пряный, неприятный… Незнакомый. Возможно, он и сталкивался с колдуном, который сделал это, но никогда не лицом к лицу, не пожимал ему руку, не мог поговорить мирно. Кто это был? За что так его ненавидел? Может быть, абстрактно?
— А если б я не позвала Акрена? Не рассказала ему? Что тогда бы случилось? — обвинительно воскликнула Белла, но ее слова прозвучали где-то на фоне, несерьезно, Мартен даже толком не понял, когда именно она их произнесла. Перед глазами у него все плыло, и тело настаивало на отдыхе.
На том, чтобы закрыть сейчас глаза и уснуть, не задумываясь ни о чем плохом.
— А теперь иди, — закончил свое странное, выстроенное на вере колдовство Акрен. — Иди и чтобы глаза мои тебя больше не видели на этой крыше!
Гастон медленно поднялся на ноги и поплелся к выходу. Он выглядел иссушенным, и Мартен проводил его каким-то обреченным взглядом.