Ведьмина генетика

— Мартен, — принц протянул ладонь для рукопожатия, запоздало осознав, что никто взаимностью и радостной улыбкой ему отвечать не будет.

Но убирать руку было уже слишком поздно. Гастон уже повернулся к Мартену и смерил его таким взглядом, что пора бы и под землю провалиться. Собственно, Мартен и чувствовал бы себя лишним, непонятно что возомнившем о себе мальчишкой, если б он и вправду выглядел так, как его отражение в зеркале, а не знал, что его статус гораздо выше, чем у Гастона. Да и цена титулу маркиза в случае этого паразита — нулевая!

Вот только сам ди Брэ считал иначе. То, с каким видом он уставился на руку Мартена, уже можно было выносить как отдельную тему для персонального портрета. Холодный прищур карих глаз, презрительно искривленные губы…

— Ты понимаешь, с кем фамильярничаешь, Мартен? — скривившись, поинтересовался он. — Ты хоть понимаешь, что я могу?

— Ну да, — кивнул Мартен, с трудом сдерживая улыбку. — Конечно, понимаю! Только очень уверенные в себе люди могут ходить с такой прической. Между прочим, она визуально очень удлиняет нос.

Вообще-то, Гастона можно было зачесать как угодно — его выдающийся, фамильный нос ничто бы не скрыло, разве что вуаль, желательно непрозрачная, да и то выделяться будет. Но маркиз, свято уверенный в том, что он — писаный красавец, такой, что лучше просто некуда, явно не обрадовался этому замечанию.

Он все-таки пожал руку Мартена, точнее — попытался сжать его пальцы так, чтобы хоть с помощью болевых ощущений напомнить новому сокурснику о том, кто здесь хозяин. Принц ответил тем же. К огромному несчастью маркиза ди Брэ, принц в своей жизни в руках держал и кое-что потяжелее ложки, да и частенько общался с простыми солдатами, а вот в тонких пальцах Гастона не сказать, что было очень много силы. Правда, вот в том рыжем нечто, в которое превратился сам Мартен, тоже не особо виделся потенциал, но принц-то знал, как он выглядит на самом деле.

А вот Гастон ди Брэ, считавший, очевидно, свою блондинистую шевелюру достойной короны, а ложе — обыкновенную студенческую кровать, как в каждом нормальном общежитии, — пределом мечтания любой женщины. Свою магию он, впрочем, тоже преподносил, как дар богов, хотя, будь боги и вправду так скупы, то их мир давным-давно загнулся бы от нехватки чар.

— Запомни, мальчик, — гордо провозгласил Гастон, который был младше Мартена лет на пять, — ругаться со мной — это самая худшая идея, которая могла только прийти в твою голову.

— Да? — уточнил Мартен. — А разве вы, маркиз, страшнее венценосных особ?

— Чтобы познакомиться с венценосными особами, тебе надо еще до этого дорасти, — хмыкнул Гастон. — Так что постарайся не высовываться. Я не хочу тратить время на то, чтобы ставить тебя на место.

Мартен вздохнул. Ему, будущему королю Рангорна, — сейчас этот статус даже немного грел душу, хотя обычно принц никакого позитива по отношению к своему происхождению не испытывал, — для знакомства с венценосными особами уж точно необходимо было куда меньше, чем маркизу ди Брэ. Пройдет лет пять, и Мартен, хочет он того или нет, взойдет на престол, и такие, как Гастон, первыми прибегут целовать землю у него под ногами с таким видом, словно они — самые преданные его последователи, готовые продать душу только за то, чтобы Его Величество изволил им улыбнуться.

И вот маркизу ди Брэ особенно искренние улыбки светить точно не будут.

— Боюсь, — протянул он, — я не всегда бываю понятлив. В силу своего происхождения. А перечесаться все-таки советую. Или вы решили поддерживать сходство с гербовым животным, маркиз?

На гербе рода ди Брэ, между прочим, красовался петух. Но, к счастью, Гастон был достаточно медлителен, чтобы уловить оскорбление в словах Мартена только тогда, когда за ним и Беллой уже пришла комендант.

Глава восемнадцатая

— А вы можете подержаться еще за вот это? — проворковали у Акрена прямо над ухом. — Вот за мой кулончик?

Ведьма пододвинулась так близко, что только дурак бы не понял, что подержаться она предлагала совершенно не за кулончик. Тем более, тут даже истинно неодаренный бы понял: в украшении, болтавшемся на ее шее, магии было на два грамма, никакие новые высоты его способностей никто бы не узрел.

Интересно, через неделю они начнут приходить к нему без одежды, или все не настолько печально?

Акрен с трудом сдержался, чтобы не ляпнуть, что он вообще-то предпочитает худеньких блондинок, точнее — одну конкретную худенькую блондинку, которая, если верить тому паразиту, представляющемуся его правнуком, станет его супругой в ближайшее время. Самая романтичная пара за всю историю Рангорна, или как там говорил Мартен?

Ведьма — кажется, ее звали Ламина, хотя Акрен не ручался, что правильно запомнил, — придвинулась еще ближе, и Шантьи понял — просто так открутиться не получится. Но, впрочем, с математикой и физикой у Ламины были проблемы, она не рассчитала, что так низко наклоняться не стоит — кулон наконец-то выпал из глубокого декольте, и Акрену осталось всего лишь поймать крохотный драгоценный камешек и сжать его в руке, убивая те жалкие крохи магии, которые там были.

Что-то над головой замигало — он опять переоценил магические способности этого недоартефакта и хватанул лишней силы, вложенной в какую-нибудь люстру или коврик?

— Потрясающе! — ахнула Ламина. — Скажите, Акрен, а у вас такие способности с детства? Или это обретенное?

Не она ли спрашивала это пятнадцать минут назад?

— Я не знаю, — использовал стандартный ответ Вольный. — Я вырос в семье староверов, отрицающих магию, потому не сталкивался с ее проявлениями, пока не стал взрослым. Нет, я не знаю, не мог ли я случайно натолкнуться на какие-то чары, потому что я их не вижу. Ни в каком виде. Я действительно понятия не имею, как выглядит колдовство. И если вы зададите мне этот вопрос в сотый раз, "не для протокола", то я отвечу точно так же, как и в девяносто девятый.

— Вы никогда не лжете? — проворковала Ламина.

— Лгу, — пожал плечами Акрен, отмечая про себя, что только что сказал правду. — Я всегда лгу.

— Но ведь если вы всегда лжете, то и сейчас лжете, что говорите, что вы… — Ламина запнулась, попав все-таки в словесную ловушку, и закусила губу, отчаянно пытаясь выглядеть не глупо, а хотя бы немножечко соблазнительно.

Не помогло. Несомненно, Ламина — темноволосая, стройная, с пышной грудью, которую она все пыталась продемонстрировать Акрену в еще более выгодном свете, — могла смело величать себя красивой женщиной. Но красоты мало, а советник Шантьи плевать хотел на всех соблазнительниц, которые крутились вокруг него в этой дурацкой академии. Он вообще сидел здесь исключительно ради Мартена и Беллы, надеялся на то, что мэтр Рьяго придет в себя и сможет проконсультировать их по поводу артефакта, а Акрена вернуть на место.

Все же, он был человеком своего времени и не хотел привыкать к той легкости общения, к той свободе мысли, которые царили в далеком семьсот третьем году. Потом еще возвращаться в собственное время, и Акрен знал, что это будет ох как непросто, если он слишком адаптируется здесь.

— Возможно, — проворковала тем временем девушка, — мы сможем направить наследие богов, дарованное вам, в правильное русло? Это очень интересное явление, мы с таким никогда не сталкивались!

Ее томный голос Акрена откровенно раздражал, попытки дышать в ухо — вызывали отвращение, и он, поднявшись со своего кресла, отошел к окну и уперся в подоконник. Ламина застыла, как завороженная, и так смотрела на его руки, что Шантьи даже не сомневался — здесь тоже повесили какое-то проклятье. Должно быть, его считали совсем идиотом, когда селили в комнату, в которой не останавливался уже лет сто, думали, что он не догадается, в чем причина? Если б Акрен мог видеть магию, он, наверное, любовался бы на красоты десятка проклятий. По крайней мере, Мартен, когда Шантьи вчера ему рассказал, где его поселили, смеялся долго.

— Я подумала, — вновь заворковала Ламина, воспользовавшись тем, что он не послал ее после первой фразы, — возможно, вам будет интересно посмотреть на наш исторический зал?