Страница 8 из 11
На вопрос о еде, Софьи ответили, что её не ждали и поэтому всё съели.
– Как, – возмутилась баронесса, – вы надеялись, что меня убьют?
– Ну, что ты Сонечка, как можно? Мы думали, полковник тебя накормит. Петя Тулупов тебя искал.
– С едой?
– Откуда же мы знаем? А, может быть, он хотел тебя в трактир пригласить.
– В станице есть трактир? – окрысилась де Боде.
– Не обижайся, Сонечка, так получилось.
– Ладно, иду искать еду.
Баронесса развернулась и вышла на улицу и пошла по ней, свернула на другую улицу и тут же наткнулась на одинокого петуха, который копался в конском навозе. Де Бодэ осторожно сняла шинель. Петух понял опасность и помчался по улице. Но баронесса всё же догнала его и набросила на него шинель и загребла возмущённого петуха под мышку. Она стала ходить по дворам и спрашивать: «чей петух?», что бы купить его. Правда, покупать петуха было не на что, но можно было попробовать обменять на что-нибудь. Но ей не только не ответили, но, даже и не открыли. Софья подумала, что петух не курица, яиц не несёт и поэтому большого вреда местным казакам не будет, и пошла к школе.
Там она похвасталась добычей:
– Господа прапорщики, куриный суп будите?
– Конечно, будем, Сонечка.
– Так готовьте кастрюлю!
– Так его убить сначала надо. Ощипать и выпотрошить.
– Убить? – на лице баронессе выразилась глубокая растерянность.
– Ну, конечно! Не живым же его в кастрюлю пихать?
– И кто это сделает?
– В крестьянских семьях это делают мужчины. Мы не мужчины и не крестьяне! Ты поймала, ты и голову ему руби.
– И как это делать?– Софья озадаченно посмотрела на петуха.
Петух пригрелся в шинели, молчал, только головой вертел из стороны в сторону.
– Как, как! Топором!
– У нас есть топор?
– Топора нет, но есть нож, большой.
Ей дали нож. Баронесса вертела в руках нож и смотрела на петуха.
– Что-то как-то жалко его убивать, – сказала она.
– Что значить «жалко»? Ты столько людей поубивала, Соня? А петуха ей убить, видите ли, жалко.
– Так людей за дело. А петух-то в чём виноват?
– Тогда отпусти его.
– Тогда я буду голодная.
– Тогда убей! Людей убивала за дело, а петуха убьёшь на дело. Суп из него будет вкусный.
Софья тяжело вздохнула и прицелилась ножом к шее петуха.
– Сонька! Ну, не здесь же! Сейчас кровище будет! Иди на улицу.
Баронесса повиновалась. Попросила подержать нож и петуха, одела шинель и вышла на улицу. Там поняла, что на весу петуха не зарежешь. Надо на чём-то. Нашла чурбан, поставила его на попа и только приложила к торцу голову петуха, как раздался гневный командный голос:
– Отставить, прапорщик! Откуда петух? Купил?
Софья подняла голову и увидела за забором школы Корнилова верхом на буланой лошади в сопровождении свиты.
– Купил?
– Никак нет, ваше высокоблагородие! – вытянулась в струнку де Боде.
Петух вырвался из её рук, больно клюнул и, пролетев несколько метров, скрылся из виду.
– Даром? – грохотал Корнилов.
– Так точно!
– Приказ мой знаешь?
– Так точно!
– Арестовать мерзавца!– приказал Корнилов. – Завтра судить за мародёрство судом офицерской чести. Александр Александрович, – обратился он к генерал-полковнику Боровскому, – поручаю это вам. Приказ напишу сегодня же. Два дня в станице отдыхаем.
К утру эта весть, что прапорщик де Боде украла петуха и её будут судить разлетелась по всей Добровольческой армии. Боровский поручил полковнику Зимину собрать суд офицерской чести в доме станичного атамана к двум часам дня.
Зимин деятельно взялся за дело, взяв в товарищи, вновь прибывшего сотника Абрамова.
– Как устроился, сотник?
– Да ничего. У Гершельмана.
– Так у него уланы.
– Так точно, уланы. Глазенап с казаками на разведку поехал в Сальские степи к Попову. А у нас с уланами вооружение одинаковое. У них пики и у нас пики.
– Что-то я не заметил у твоих казаков пик.
– Так и у уланов их нет. Но так-то должны быть.
– Должны, да не обязаны. Дай Бог, когда-нибудь будут.
Встретили юнкеров Петровского и Тулупова.
– Нашу баронессу судить собираются, надеюсь, вы господин Петровский не откажетесь поприсутствовать?
– Разумеется, Виктор Витальевич, – ответил Петровский.
– А почему не я? – с обидой спросил Пётр.
– А вы можете быть предвзяты, господин Тулупов. Все же знают про ваши отношения и про сено тоже знают.
– Это затрагивает честь Софии Николаевны, и я вызываю вас на дуэль, господин полковник, – петушиным фальцетом гневно воскликнул Пётр.
– Честь баронессы де Боде это не затрагивает. Все уверенны в её честном имени, да и в вашем благородстве тоже, юнкер.
– Прапорщик.
– А, ну да. Офицер. На дуэль вызвать имеете право, но так, не в обиду, Тулупов, вы хотя бы дворянин?
– Опять эти сословные предрассудки! Мы, князья Тулуповы, Рюриковичи!
– О, прошу пардону, ваше сиятельство. А вы, сотник, дворянин?
– Да, поэтому и здесь. Я из Урюпинской. Мои земляки в большинстве своём за красных. А я как дворянин…
– Понятно. Но мы с вами, Андрей Николаевич, по сравнению с его сиятельством, Петром Афанасьевичем, так, мелкие сошки. Я же тоже из казаков, только вятских. Моему предку первый Романов, царь Михаил Фёдорович жаловал дворянство.
– А моим Елизавета за прусскую компанию.
– Давайте к сути дела, господа, – не выдержал болтовни офицеров Петровский, – Софья Николаевна в беде, а вы родословными хвастаетесь.
– Всё хорошо будет, Денис,– уверил его Зимин. – Ты пойдёшь на суд, а Пётр пусть мучается неизвестностью.
Они пригласили ещё на суд офицерской чести генерала Дубовицкого, интенданта штабс-капитана Мазаровича и подполковника Глебова и все вместе направились к дому станичного атамана, где их ждали генерал-полковник Боровский, провинившийся прапорщик и хозяин петуха, которого с трудом удалось найти. А перед самым домом у Зимина почти оторвался каблук на правом сапоге. Полковник разразился таким отборным матом, вытаскивая из глины сапог, что генерал Дубовицкий, усмехнувшись, сказал:
– Сразу видно – фронтовик.
– Да сапог-то почти новый, ваше превосходительство, ему и двух лет нет, – ругался Зимин.
Накрапывал дождь.
Они вошли в дом и расположились на скамейках у окон, напротив их на табуретки, закутавшись в шинель и надвинув фуражку на глаза, сидел провинившийся прапорщик. У двери переминался с ноги на ногу хозяин петуха.
Генерал-полковник Боровский зачитал приказ командующего армией, развёл руками и сказал:
– Ну, что ж? Давайте разбираться, господа.
Господа заёрзали на своих скамейках. Самым старым из них был генерал Дубовицкий, ему пятьдесят один год, весь седой. Боровскому – сорок один, двоим чуть за тридцать, остальным гораздо меньше тридцати. Прапорщик для них свой. Грабили местное население в основном люди случайные, затесавшиеся в ряды добровольцев да морячки из морской роты капитана второго ранга Потёмкина, заражённые вирусом анархии, оставшиеся без своего командира, но это быстро пресекли.
Тому, кто идёт умирать за правое дело не до грабежей.
– Нет, это не дело, господа, – сказал полковник Зимин, – из-за какой-то птицы лишимся такого геройского прапорщика? К нам, что? Пополнение прибыло? Что-то я не заметил. Вы что, Александр Александрович, действительно хотите повесить прапорщика де Боде?
– Нет, Виктор Витальевич, у меня приказ Лавра Георгиевича разобраться в этом деле. И, если виновен, наказать. А как наказать – будем решать.
– Да за что наказывать? – сказал штабс-капитан Мазарович. – Девчонка же совсем. Даже если и виновата – простить.
– Я не девчонка! – зло, со слезами в голосе, вскочив со своего места, выкрикнул прапорщик.
– Хорошо, Софья Николаевна, – согласился Мазарович, – барышня, но это сути дела не меняет.
– Я офицер!
– Вы офицер, Софья Николаевна, – успокоил её Боровский, – с этим никто не спорит. Сядьте, прапорщик.