Пушка 'Братство'

Для богатеев Париж -- это лишь ласкающая взор декорация...

A y наших он, Париж, в печенках сидит.

x x x

При малейших признаках тревоги население нашего тупика скрытно удваивается. Через две-три минуты ничего уже нельзя разобрать.

По приказу генерала Трошю идут aресты "лишних ртов". И на эту операцию губернатор Парижа вышел не с голыми руками! Полицейские без передышки проводят массовые облавы. С тех пор как пошли разговоры об этих самых "лишних ртах", они, то есть эти самые "лишние рты", кривятся в скептической ухмылке. Выражение это применяется в самом широком смысле слова: любой не имеющий профессии, средств к существованию объявляется "лишним ртом", но забирают также и тех, кто сквернословит, скверно причесан, скверно умыт, скверно одет, скверно сложен, скверно квартирует -- короче, всех бед

няков и тех, кто вовсе и не бедняки даже, и в первую очередь сквернодумов.

-- A настоящие лишние рты -- все эти господа трясогузки! -- заявляет Шиньон.

Дозорный тупик начеку. Самый быстроногий мальчишка выставлен в качество караульного на Гран-Рю -- там, где повыше и откуда все видать. При первом появлении вооруженных сил префектуры он подает сигнал: вопит во всю глотку.

-- Одного шпика, даже двух или даже полдюжины бояться нечего,-поясняет мне Марта.-- Бояться надо, когда полиция тучей идет. Потому что в Бельвиле одному ншику сразу каюк.

После лотарингской бойни прибывают все новые и новые раненые.

Где-то в городе, в глубине какого-то дворa, пехотинцы расстреляли какого-то человека, поставив его на колени и завязав ему глаза. Звали его Хардт. Он не сумел доказать, что он не прусский шпион. Вчерa военный трибунал судил бланкистов, aрестованных в связи с "делом ЛаВиллет*. Шестеро приговорены к смертной казни. Эд, Бридо... Желая их спасти, Мишле * написал пламенное письмо, но генерал Трошю заявил: "Я требую деятелей всех партий вершить правосудие своими собственными руками, чтобы покарать тех, кто видит в общественных бедах лишь возможность утолить свои гнусные аппетиты*.

Среда, 31 августа.

Кабинет господина Валькло.

Четверть одиннадцатого по его часам.

У тупика до предела натянуты нервы, гораздо чаще, чем раньше, поднимается руготня; дело доходит до настоящих ccop, a то и до кровавых драк. Старые обиды как бы переживают вторуюмолодость. Только сейчас цирюльник и сапожник растащили Фаледони и Мари Родюк, которые вцепились друг в друга и катались в грязи y колонки. Мари Родюк нет еще и тридцати. Она низенькая, живая, личико y нее точно розовый шарик с такими же веснушками, как и y ee старшего сынка Филиберa. Удивительное дело: из горла этой крохотульки рвется чудовищный бас, a из глотки огромной, ширококостной Фаледони еле просачивается тоненький скрипучий дис

кант. Это несоответствие особенно поражает, коrда две кумушки схватываются. Позументщице уже под пятьдесят, и движется она не спеша, зато кулак костлявый и тяжелый. Она вечно жалуется, что с четвертого этажа, где Мари Родюк мастерит свои плюмажи и султаны, к ней летят дерья. Шиньон вторит ee жалобам, a мама, которая помогает позументщице изготовлять галуны, объяснила мне, что если пух осядет на свиных жилах, которые она обматывает золотой канителью и шелком, то придется потом переделывать все заново. Мама поселилась y позументщицы и работает на нее, поэтому, казалось бы, ей тоже полагается ненавидеть торговку пером, но она никакой неприязни к ней не испытывает. Вообще ссоры возникают беспрерывно, и мотивы их удивительно разнообразны, равно как и их чисто механическая повторяемость. Например, из-за петуха тетушки Фалль, который будит на заре весь наш тупик. Хозяйка держит своего кочета в клетке вместе с тремя курочками. Клетка подвешена как раз над самой колонкой и является главным украшением мансарды, где ютятся супруги Фалль и их четверо золотушных отпрысков. Иными словами, на головы женщин, приходящих за водой, сыплется куриный помет. Десятки раз дядюшке Фаллю приходилось оборонять вход в мансарду от полчища всклокоченных фурий. К счастью для петуха, литейщик обладает силой и отвагой рыцаря Баярда. До сих пор они с Бастико оспаривают друг y друга место первого силача Дозорного тупика и по любому поводу переходят в рукопашную. Когда литейщик и медник дерутся на кулачках, выпивохи и зеваки окружают их тесным кольцом, из окон следит за ними вся прочая публика; но на самом-то деле настоящий Геркулес -это Барден, только глухонемой кузнец никогда не дает воли рукам.

Мужчины ссорямся и бъюмся зверски, do крови -- в омличие от женщин, чъи ссоры киснум, бродям, как в квашне, годами и конца им не видно. Причин для женских дрязг множесмво -- зависмъ, уязвленное самолюбие, сплемни, грязь; a мужчины бъюмся из гордыни, за неловко сказанное слово или помому, что npoпусмили лишний смаканчик. A также за чесмъ дамы. Взямъ хомя бы Пливара, общепризнанного и неоднокрамного рогоносца, чего мупик не даем ему забымь, возможно, еще и помому, что не может взямь

в тполк, омкуда y его cyпруги макой бурный ycnex. Досмамочно взглянумъ на эму перезрелую мамрону -- где бы мам взямъся легкомыслию? Очевидно, и впрямь сущесмвуюм микробы вражды, и особенно зловредны me, что зреюм подепудно; чмобы не ходимь далеко за примерами, упомяну презрение макого вом Вормье и макого вом Нищебрамa к каменомесy имальянцу Пальяммu и к pусекому Чеснокову, рабомающему на бойнях в Ла-Виллем. И чахомочный безрабомный Вормье, и запаршивевший поденщик Нищебрам внушили себе, что все зло идем от иносмранцев.

Таков был народ в повседневной жизни. Таким я его омкрыл для себя, свалившисъ с высом своих семнадцами лем. Для меня в Рони народ был Прекрасным принцем из волшебной сказки под названием "Революция". Предок говорил мне, сидя y камелька, о Свободе, о Peепублике, о Социалькой -- и все это, равно как и прогресс и будущее, могло быть делом рук только великого и великолепного умельца -- народа, избранной частью коморого является рабочий класс. Haрод виделся мне богамырем из cmaринных фолианмов с яркими карминками. Огорченный мелочносмъю, злобой, эгоизмом и алчносмъю наших деревенских соседей, я умешал себя: "Ведь они кресмьяне, и только кресмъяне, но есть еще народ, настоящий рабочий народ, есть совсем новый класс фабричных Парижа, есть пролемариam, чисмый, свемлый...*

Как-то вечером, когда Вормье омколошмамил свою cyпружницу, когда эмом рогач Пливар обозвал свою жену npoмухшей рыбиной, a Фалль с Басмико сцепились в кабачке y смолика, под коморым храпел мермвецки пъяный Нищебрам, я npucмупил к Предку:

-- Hy скажи, скажи, разве вом это -- пролемариam, народ?!

-- Предсмавь себе, сынок, что да. И он еще улыбался, cмарый хрычl

Тупик то хмуро, то яростно поглядывал на четыре огромных, забранных решеткой окна на втором этаже виллы "Дозор". Против них coсредоточена вся социальная ненависть, ненависть к хозяину, к буржуа, к Империи. B тупике не грозят кулаком небу, хватает и второго этажа. Со дня отъезда господина Валькло госпожа Билатр,

привратница, именуемая Мокрицей, стала тише воды, ниже травы. Пока ee патрон был здесь, она чувствовала себя важным лицом, огрызалась, a теперь незаметно скользит вдоль стен, как пес, оставленный хозяином. Она все время при муже, безногом ветеране, помнящем еще Севастополь; он доживает свои век в их каморке под лестницей в обществе единственно дорогих сердцу привратницы существ: сланиеля Клерона, левретки Филиды и гневливой сиамской кошки Береники.

B квартире господина Валькло, согласно его собственному плану, просторная комната была отведена под гостиную и спальню. Створки окон обтянуты войлоком и занавещены тяжелшш портьерами. Даже стены чем-то обиты, дабы заглушать звуки. Закрывая за собой двери, вы оставляете за порогом все внешние шумы. Впечатление необычное: как если бы вы внезапно оглохли. Мебель кубинского красного дерева с бронзовыми инкрустациями, лрекрасная музейная тяжелая мебель -- стиль ампир, настоящий старинный ампир.

-- Hy как, нравится тебе? -- шепнула мне Марта, когда мы потихоньку проникли в этот бастион тишины.-- Hy и свинья поганая, этот Кровосос.