Пушка 'Братство'

-- Господин генерал, стены уж больно толстые!

-- Если кирка не возьмет, взорвем.

Измученные, озлобленные стрелки, который удалось уцелеть после бойни y заставы Майо, рассказывали, что когда они шли по улицам XVI округа, то чувствовали всей спиной издевательские взгляды буржуа. Сзади со стуком распахивались ставни, вывешивались трехцветные знамена.

-- Ни в жизнь нам в здешних богатых кварталах не зацепиться, это не то, что y нас!

Брюнель внимательно прочел врученное нами послание и сразу же сжег его на спичке, которую привычным жестом поднес к записке адъютант.

-- Господин генерал, ответ будет?

-- Будет.

-- Нам подождать?

-- Зачем ждать? Ответ -- да. Скажите Ранвье, Брюнель сказал "да". Можете считать себя свободными.

На площади Оперы, на самом углу бульвара Капуцинок, подметалыцики возводили баррикаду из винных бочек и бочек для поливки улиц. На Вандомскую площадь свезли десятки триддатифунтовых орудий; персонал "Кафе де ла Пэ" вывинчивал абажуры y газовых рожков и заклеивал крестообразно бумажными лентами зеркала. Мы продвигались с трудом: баррикады росли как грибы под ураганным огнем с Трокадеро. Все время приходилось их объезжать.

-- A нам плевать, гонцы вы Коммуны или нет! Сворачивай!

На улице Монмартр расклеили воззвание делегатов II округа: "Версальцы вошли в Париж, но Париж станет их могилой. Все мужчины на баррикады, все женщины за шитье мешков. Мужайтесь! Провинции спешат нам на помощь..."

B тесных улочках, куда мы поневоле сворачивали, Феб врезался в маленькие группки рединготников, бросавших нам вслед злобные взгляды.

Иной раз приходилось слезать с коня и вести его под уздцы, чтобы он не сломал себе ног на развороченной мостовой, среди нагромождения булыжника, чтобы легче было ему пробираться среди этого кишения стариков, женщин, детей, перетаскивавших камни и не обращавших на нас ни малейшего внимания, но широко расступавыrахся перед пушкой, которую волоком волокли гражданки во фригийских колпаках с подоткнутыми подолами юбок.

На тротуарax улицы Риволи, под аркадами, с расстоянием в двадцать метров группа от группы залегла возле составленных в козлы ружей рота федератов. A посреди мостовой за военным оркестром, игравшим "Песнь отправления", печатал шаг батальон, батальон гневных, и вместе с бойцами шли женщины с ружьями за плечами, a одна даже с ребенком на руках. Впереди на великолепном черном жеребце -- Домбровский с белым как мел лицом. Подальще, y церкви Сен-ЗКермен-л'Оксеруa, мальчишки рубили на куски скамейки и выкатывали бочата. Баррикада, преграждавшая вход в сквер Сен-Жак, достигала почти шести метров высоты, и сразу было видно руку мастерa: возводили ee каменщики, было их с полсотни, a туча детворы подвозила им на тачках со скверa землю.

Тысячи федератов по-прежнему ждали чего-то y Ратуши, хмурые, молчаливые. Ни песен, ни смеха, даже никто не хихикнул, a ведь было над чем. Бойцы передавали друг другу только что вышедшие газеты, заполненные победными реляциями: две штуки я сунул себе в сумку.

"Салю Пюблик", статья Maрото:

"B последний час. Воскресенье, 21 мая, утро.

Новая победа, одержанная Домбровским над версальцами... Семнадцать митральез бьют одновременно, и больше трех тысяч версальцев падают как подкошенные... Господа версальцы, ежели вы по-прежнему льститесь на наши укрепления, милости просим, начинайте третью атаку..."

Газета "Политик":

"Когда брешь будет пробита, они очутятся лицом к лицу с людьми непоколебимыми. Вот тогда-то не нужна будет артиллерия, тогда надо и должно рассчитывать только на личную отвагу бойцов. B свете этого совершенно ясно,

что федераты значительно превосходят своих противников. Это неоспоримо доказывают новые атаки, предпринятые ночью y Мюэт и y заставы Майо, когда одновременно проводился отвлекающий маневр в Отейе; версальцы потерпели поражение во всех названных выше пунктах и вынуждены были отступить в беспорядке, понеся значительные потери*.

Через чемыре часа после вморжения версальцев и через час после официального уведомления Военный делегам, сам чесмнейший Делеклюз, счел своей обязанносмью написамъ воззвание, которое mym же было расклеено no городу: "Наблюдамелъный пункм на Триумфальной Арке oмрицаем вморжение версальцев, во всяком случае скопления неприямелъских войск в этом районе не замечаемся. Командир секмоpa Рено, только что ушедший от меня, уверяем, что все это npocmo паника и что засмава Омей не захвачена неприямелем; если нескольким версальцам и удалосъ прорвамься, ux mym же oммеснили. Я разослал шмабных офццеров и вменил им в обязанносмь привесми в качесмве подкрепления одиннадцамь бdмальонов и не покидамъ ux, прежде чем они не будут paссмавлены на предназначенных им nocmax".

Можете вообразить себе растерянность, потом и гнев солдат, побывавших в западной части города. По Парижу пополз приказ: каждый в своем квартале. И этот приказ отвечал потаенным, самым, так сказать, нутряным желаниям разуверившихся отныне во всем федератов: разойтись по домам, очутиться на своей улице, среди своих, подчиняться команде местных, давно знакомых командиров. Там все станет ясно и понятно, все образуется, иначе и быть не может. Коммуна борется за правое дело, значит, не погибнет. Умирают люди, ну a если суждено умереть, что ж...

На площади y Ратуши собралось теперь больше трех тысяч федератов: кто сидел, кто лежал y орудий, зарядных ящиков и повозок, ждали приказа. Проносились гонцы, бросая: "Bce идет хорошо!* Строились роты, предшествуемые горнистом, и отбывали к площадй Согласия, на линию огня. Время от времени в оконном проеме появлялся ктонибудь из членов Коммуны в красной перевязи и вместо речи провозглашал только: "Да здравствует Коммуна! Долой версальцев! Победа или смерть!*

На одном из дворов муниципального здания Жюль Валлес, в круглой шляпе и кожаных гетрах, с тросточкой в руках, вручал от имени Коммуны митральезу и красное знамя женскому отряду, и тридцать женщин, все с черными траурными повязкаминалевойруке, на негосмотрели испуганно; в отряд зачислили тех, y кого от вражеской пули погиб муж, брат или сын. Простоволосые, подоткнув подолы юбок, они впряглись в митральезу и повлекли ee к баррикаде на Пале-Ройяль.

A тем временем главный редактор "Кри дю Пепль" уже взывал к какому-то ветерану 48 года:

-- Ваше место не здесь! Идите вместе с другими! Устройте совет. Решите что-нибудь! Неужели же вы ничего не предусмотрели? Ox, черт!..

Свидетельства очевидцев трагически совпадали: всех федератов, попавших в руки версальцев, систематически расстреливают. И началось это с первых же минут прорыва. Однако XVI округ резко отличался от округов, населенных простым людом и проникнутых революционным духом. Все эти дома, стоявшие в глубине парков и садов, принадлежали богачам, знати, издавна тяготевшим к Версалю; парижане наводнили центр столицы, надеясь скрыться от непрерывного обстрела. Нашим федератам нечего было рассчитывать на поддержку этих кварталов; нескольким ротам, собранным наспех Домбровским, не удалось здесь задержаться. Таким образом, версальцы без особых трудностей достигли Елисейских Полей. Gледовательно, эти массовые расстрелы пленных при всем желании нельзя было объяснить просто яростью солдат в умопомрачении боя; не могло быть речи также и о репрессиях, коль скоро Коммуна еще не применила декрета о заложниках, коль скоро Париж еще не был предан огню.

-- Решение об этой резне было принято заранее и отнюдь не сгоряча. Просто дан такой приказ,-- уверял мой кузен Жюль, которого мы встретили в понедельник утром на ступеньках Ратуши.-- Между Версалем и Парижен идет борьба не на жизнь, a на смерть, и лучше осознать это сразу.

Эд, Teo Ферpe, Шардон, Верморель и Тренке -- бланкистский генеральный штаб -- обосновались в кабинете Риго, в бывшей полицейской префектуре. Поначалу эти революционеры считали победу возможной. Они все еще надеялись, что версальские пехотинцы, такие же бедняки,