Страница 114 из 143
-- Как,-- возмутились задержанные,-- мы работницы и идем в зал празднеств мэрии IV округа, a там по призыву Натали Лемель будут созданы федеральный и синдикальный комитеты.
-- Прохожие над вами посмеялись!
-- Скоты они! Вы нас за шлюх приняли, что ли? Неужто мы похожи?
-- Говорят вам, что это просто шутки...
-- Глупые шутки!
Теперь они уже не смеялись, называли номерa своих батальонов, фамилии сержантов...
-- Вот какие y нас женщины нынче гордые! -- торжествовала Марта.
На площади Шато-д'O завязался ожесточенный спор.
-- A я вам говорю, что нечего им, бездельникам, брюхо себе отращивать, пусть помогают нам баррикады строить!
Речь шла о полуторa тысячах солдат, которые застряли в Париже 18 марта и которых Коммуна держала в казармах на Прэнс-Эжен. Они категорически отказывались нести любую службу, заявляя, что не желают поддерживать ни Париж, ни Версаль.
-- Подумаешь, штыки в землю воткнули; по нынешним временам этим не отделаешься!
Одетый по-праздничному, простой люд спускался вереницей из мансард предместий, широким шагом беднота разгуливала по Бульварам, немного важничая под лучами солнца, которое наконец-то решилось светить для всех без
различия. Движением головы гуляющие насмешливо показывали на здание Биржи, осененное красным флагом: ярко-красное по небесно-голубому! Многие, осмелев, направлялись даже в Национальную библиотеку и в Лувр, снова открытые для публики.
На терpacax кафе было полно, в "Кафе де Пари" мы заметили парочку влюбленных, приглашавших нас к своему столику: Гифес и Вероника.
-- Идем, идем. Оранжаду! -- провозгласила Марта.
Вино или кофе мы и в Бельвиле выпьем.
Мыустроились, как настоящие буржуа: руки положили на подлокотники, откинулись на спинку кресла, ноги вытянули, каблуками уперлись в землю, носки вверх, a мечтательные взоры устремили к небесам. И дотчевали себя теми же лакомствами: пирожные, шоколад...
-- Угощает Диссанвье,-- шепнула мне Марта...
За соседним столиком громко болтали здешние завсегдатаи, настоящие, с деньгой, даже и сейчас чувствовалось, что они y себя, a может, просто это дело привычки.
-- Версаль остается единственным правительством! Пруссаки не признают другого! И Франция тоже!
-- Мой лакей получил письмо от брата, моряка-версальца. Они там тоже потеряли немало людей и по горло сыты, должно быть, всем этим...
-- Когда Коммуна ограбит церкви и казну, она прикарманит золото рантье!
-- Крупным собственникам надо бы обратиться к господину Тьеру. XVI округ все заграбастывает. Это несправедливо!
-- Наши коммунаришки уже вцепляются друг дружке в глотку. B Ратуше, говорят, каждый день кого-нибудь недосчитываются. Скоро там никого не останется.
-- Hy что ж, дай-то бог, a пока выпьем кофе с коньяком!..
-- Уверяю вас, крысы уже начинают покидать корабль.
-- Hy, сударь, ежели вы думаете, что министры нашего дражайшего Великого Карлика неизменно единодушны...
-- Версальцы возьмут Коммуну в тяски и раздавят ee вот так!
-- Я слышал, что версальские солдаты и моряки дерутся уже с жандармами и полицейскими.
-- Вы же видите, наши красные полностью деморализованы.
B сущности, это было не более чем легкое ворчание, мурлыканье балованных котов, "хорошо упитанных и воспитанных*, которые исстари лениво примащиваются y очагов больших городов, в свои час незаметно нанося удары лапой.
Знакомый деятель Интернационала подошел наскоро пожать руку Гифесу. К тому времени мы уже сидели чуть ли не на головах друг y друга, так что я невольно услышал шепот, предназначавшийся одному только Гифесу:
-- На западе некоторые заставы уже не охраняются. И на укреплениях ни души. Мне это известно из достоверных источников. Ho спрашивается, о чем же думает Коммуна...
Юный газетчик обходит одно кафе за другим и громко, полный иронии голосом, не скрываясь и не вылезая вперед, предлагает "Верите", "Сьекль" и "Авенир", официальный орган Лиги,-- три из тридцати версальских газет, закрытых префектурой.
На Вандомской площади красовались на фоне навозной кучи обломки Колонны, все еще возбуждая любопытство воскресных зевак. Te же зеваки отталкивали друг друга локтями, чтобы попасть в объектив фотоаппаратов, наставленных заезжими иностранцами. Какая-то хитроумная маркитантка развесила гирлянды сосисок и колбас на трубу длинного телескопа.
-- Послушайте, звездная колбасница,-- обратился к ней толстый лейтенант, вышедший, очевидно, за покупками,-- погода хорошая, я собираюсь устроить пир, три блюда, не меныпе: прошу свинины, сала и поросенка.
Прохожие расхватывали новые песенки:
Haрод, заруби себе на носу: Не позволяй версальскому псу Лезть к тебе на закорки... Пусть лучше отведает порки!
На каждом перекрестке можно было обнаружить один или даже два образчика последней парижской разновидности: уличный оратор, обычно волосат, в широченной iftляпе, он брызжет во все стороны слюной, еле успевая подхватывать непрочно сидящие на носу очки.
-- Париж -- безработный! Весь заработок национальных гвардейцев -тридцать cyl Везде нищета. Нужно
организовать мастерские! Ho национальные мастерские не годятся, хватит с нас этой выдумки! Пусть женщинам выдают работу на дом, ибо лично я одобряю гражданина Франкеля: в нашу эпоху надо, чтобы женщины работали.
-- Он прав! -- гремел xop мужских голосов. A чуть подальше завязывались настоящие дискуссии, маленькие сборища и клубы под открытым небом.
-- Haродная диктатурa -- это терpop!
-- И что же из того следует?
-- A то, что y нас органы общественного спасения не решаются стать органами диктатуры, поскольку их контролирует Коммуна!
-- Общественное спасение... вот это, черт возьми, славно пахнет 93 годом!
-- Коммуна сумела заслужить любовь всех хороших людей, честных, пламенных, но она не желает заставить трепетать подлецов...
-- Позволь, позволь, a ведь мы в худшем положении, чем были наши отцы в 93-м!
-- Грозны только на словах! Вот мы какие...
-- Хорошо сказал гражданин Риго: надо, чтобы Комитет общественного спасения был в 1871 году таким, каким он, по мнению многих, был в 1793-м, только и в 93-м он таким не был!
-- Давай, давай выкладывай весь свои товар: a мы сами выберем!
-- Подождите, слово дается по очереди!
-- Надо бы председателя, граждане парижане!
-- Вы тут чешете языки, a версальцы y дверей Парижа!
-- Не посмеют ни за что!
-- Воткнут штыки в землю, как 18 марта!
-- Пусть только сунутся! Париж станет их могилой!
-- Париж -- слышали тысячи раз -- священный град революций и тому подобноеl Олух ты после этого!
-- Париж станет им могилой!
Это действует безотказно. Гарантировано почти полное единство.
Вторая после сброшенной Колонны великая достопримечательность -- это Сен-Флорантенский редут, перегораживающий площадь Согласия от морского министерства до сада Тюильри. Восьмиметровой толщины. Рабочие уже покрывали дерном брустверы. Узким коридором, почти лишенным воздуха, еще можно достигнуть площади. У подно
жия статуи города Страсбурга на месте увядших венков уже лежали свежие весенние цветы. Никогда еще городу-мученику/цитадели, проданной изменниками, не воздавали так щедро почестей. Все фонтаны Тюильри весело играли на вольном солнце.
Празднично одетый народ останавливается y этой черты.
Далыпе начинается зона сражений -- Елисейские Поля, иссеченные снарядами фортов Мон-Валерьен и Курбвуа, там цветы смертоносны, там расцветают только залпы картечи.
Странный вечер, какой-то яростно-кроткий.
B театрах полно. К театру "Жимназ", где идет премьерa "Грозные женщины" и еще три легкие пьески -- "Bce они таковы*, "Великие принцессы" и "Вдова с камелиями",-- подкатило с эскортом конных гарибальдийцев ландо, и из него вышел гражданин Асси, делегат от оружейных мастерских. Бывший рабочий Крезо во всем параде проследовал в бывшую императорскую ложу под сомкнутыми саблями.