Страница 111 из 143
Ранвье дал нам пропуск, подписанный гражданином Мейером -- комендантом Вандомской площади. "Пропустить, разрешается свободно циркулировать* и т. д. и т. п. Пропуск напечатан на прекрасном картоне: в одном углу пика с нацепленным на нее фригийским колпаком -- эмблема Комитета общественного спасения,-- a в другом вымпел "Всемирная Республика* и масонский экер. Марта, которая никогда ничего не хранит, пропуск решила сохранить.
Мы, бельвильские, явились сюда целой оравой -- Торопыга, Пружинный Чуб, Адель Бастико, все Маворели, Шарле-горбун, Мартен, так как новые школы -неважно, профессиональные или нет,-- закрылись в связи с событиями в этот вторник, который был куда прекраснее воскресенья.
Церемония была назначена на два часа. Ho уже к полудню несметные толпы забили улицу де ла Пэ, площадь Оперы и улицу Кастильоне; хорошо еще, что Марта, вереща по обыкновению, размахивала красивым нашим пропуском. Балконы и подоконники чуть ли не рушились под напором зрителей.
Время от времени собравшиеся для верности поглядывали, тут ли еще колонна, не обманули ли их вообще. Они насмешливо искали глазами верхушку колонны, где на фоне синего неба флореаля торчал Наполеон в тоге, по которой как бы нарочно легкий ветерок щелкал концом красного флага.
Рабочие еще возились на лесах, прикрытых полотнищами.
Уличные торговцы зазывали покупателей, расхваливая свои подозрительный по качеству товар. Англичане бродили с места на место, отыскивая наиболее подходящую позицию для своих фотографических аппаратов.
B пикете мы наткнулись на Пассаласа.
-- Пойдем с нами!
-- Нельзя, я дежурю. Нам стало известно, что, когда статую будут валить, могут начаться вражеские вылазки. Поэтому-то мы принимаем свои меры. Арестован кюре Вотье: он заявил, что Коммуна pухнет прежде Колонны.
Тут к своему дружку Пассаласу прорвался сквозь толпу мой кузен Жюль.
-- Я только что видел Гюстава Курбе. Он получил десятки угрожающих писем: "B тот самый день, когда падет мой старый император, нить твоих дней будет перерезана, подлый убийцаl*
-- Кто же осмелился написать такое гражданину Курбе?
---- Ясно, какой-то храбрец из тех, кто шлет анонимные письма. A другой клянется, что пронзит его кинжалом, когда тот ночью будет возвращаться к себе домой без охраны, и еще один столкнет его в Сену, когда он будет проходить по Новому Мосту; a один бывший старожил острова Святой Блены предсказывает, что наш Курбе погибнет от яда.
-- A где же он сам? Надо бы обеспечить ему охрану, хотя бы не в открытую.
-- Сейчас Гюставу Курбе ничего не грозит. Посмотрика, он вон там, видишь, руками размахивает. Это он письма показывает, он их уже прочел Вермершу и Вийому из "Пэр Дюшен".
Какой-то здоровенный детина в тесном ярко-синем рединготе и в соломенной шляпенке за четыре франка вращал в правой руке тросточку, a левой потряхивал связкой писем самых разнообразных видов и цветов.
-- Вон тот слонище, что ли?
"Слонище", о комором шла речъ, то есть Курбе, выбранный от VI округа, был председамелем Комиссиu искуссмв, ведающей охраной национальных музеев и памямников искуссмва.
Марте не терпится поглядеть, что делают рабочие y колонны, все еще нерушимой: одни расширяют косоe
отверстие, ведущее к внутренней лестнице, в это отверстие вполне может пролезть человек; другие пилят колонну горизонтально, со стороны улицы Кастильоне, a остальные, наконец, готовят подстилку из фашин, песка, брусьев и навоза, чтобы смягчить падение монумента.
-- Зачем это они еще подстилку кладут?
-- При такой тяжести колонна вполне может повредить большой коллектор, проложенный под мостовой.
-- Ничего не вижу, возьми меня к себе на закорки.
-- Еще чегоl Ты небось не легонькая! Пускай тебя Пружинный Чуб себе на плечи сажает.
-- Да-a, он не такой высокий! Уж не сердишься ли ты на меня, Флоран?
Тут она решила подойти поближе, но моряки при лебедке преградили нам путь, невзирая на "всюду пропускать беспрепятственно", в наших же собственных, по их словам, интересax, потому что никто не знает, куда шлепнется эта "чертова бронзовая грот-мачта"...
-- A они как же? -- запротестовала Марта, показывая на англичан-фотографов, выстроившихся со своими треногами, и на рисовалыциков с альбомами в руках.
Ho пикет нх уже разогнал. Пробило два, подручные отметали бронзовые и мраморные опилки, a рабочие тем временем снимали полотнища.
На угловых балконах волновались:
-- На нас она, надеюсь, не свалится?
-- Ведь махина тридцать четыре метра высотой... Они хоть рассчитали правильно?
Один инвалид, который каким-то чудом доковылял сюда на своей деревяшке, вдруг начал вопить, что пусть немедленно прекратят безобразие, потому что никто не имеет права прикасаться к тому, "кто был десницей Франции"!
-- Да эта самая десница тебе ногу, дед, отхватила,-- брякнул Торопыга.
Два безруких вместе с одноглазым заорали: "Вандалы!.." Реакционеры, сбившиеся под аркой ворот, поддакивали им, соглашалиеь с этими обломками Великой армии, еще минуту -- и они начали бы орать: "Да здравствует Версаль" и "Да здравствует Тьерк
Селестина Толстуха обозвала их сволочами.
-- A ты, жирнявка, лучше бы себе чулки заштопала. К счастью, началось самое интересное.
Симон Мейер взобрался на площадку, на самый верх, прямо под небо.
-- Ой, черт! -- крикнула Марта.-- Он наш флаг снимет... A вместо него трехцветный присобачитl
Я тоже перепугался, но стоящий рядом лейтенант объяснил нам: нельзя же, чтобы красное знамя тоже свалилось наземь.
Оркестр 190-го батальона заиграл Maрсельезу. Тут кто-то заметил, что лучше бы отвести в сторону пушки, направившие свои жерла в сторону улицы де ла Пэ, и заодно разобрать среднюю часть баррикады, перегораживавшей мостовую.
-- Значит, вы прямо на землю дядю нашего Баденге хлобыснете?
Было уже около четырех. Жители предместья, потеряв терпение, скандировали: "Ko-лон-ну! Ko-лон-ну!", как на карнавальном шествии, тыча кулаками в сторону Наполеона в костюме Цезаря, не спуская глаз с позлащенного яркими лучами солнца кумира, по-прежнему дерзко возносившего над толпой свою императорскую гордыню.
Теперь уже музыканты 172-го батальона заиграли "Песнь отправления". Наконец прозвучал рожок. Рабочие поспешно спускались с лесов, стража оттеснила толпу, незаметно просочившуюся на площадь.
Заработала лебедка...Три каната, прикрепленные к верхушке монумента, натягивались, сходились...
Моряки налегали на рукоятки лебедки. Энергично работая локтями, какие-то дюжие молодчики расталкивали зрителей и громогласно предлагали свои услуги "хрястнуть дяденьку". Тысячи глоток скандировали: "Взя-ли! Взяли!"... Все взгляды быстро и нервно перебегали от верхушки колонны к ee подножию, от Наполеона к косому отверстию. Ногти Марты с силой впились мне в плечо. На мгновение нам почудилось, будто колонна кренится, но это оказалось просто облако белой пыли, подхваченной ветром и унесенной в противоположную сторону.
Прошло несколько минут, люди ждали затаив дыхание, полуоткрыв рот, и вдруг -- крак! -- по толпе прошло движение. Ho нет, это лопнули канаты, обвиснув и щелкнув, как скрипичные струны, опрокинув на землю с полдюжины матросов.
Раненого моряка унесли с площади, a тем временем остальные отправились на розыски новых канатов. Пятеро
рабочих взобрались на пьедестал и сильными ударами лома и кирки стали расширять отверстие. Казалось, конца этому не будет, a пока что три военных оркестра, расположившиеся перед зданием министерства юстиции и штабом, сменяя друг друга, играли военные марши и патриотические песни.
Толпа, крикнув раз-другой: "Предательство! Измена!" -- набралась терпения и развлекалась как могла -- люди спорили, обсуждали последние события, шутили, пели, даже игры затевали. Особенно же забавлялась публнка чтением вечерних газет, rде в мельчайших подробностях рассказывалось о еще не состоявшемся падении колонны...