Страница 39 из 59
Так что все ограничения снимаются — можешь и дальше любить свою жену. Или кого ты пользуешь, пока она на сносях? Впрочем, мне это не интересно. Зарион скрипнул зубами, но смолчал. За окнами бушевала страшная гроза, и ехать куда-либо в такую погоду было глупо и опасно.
— А что ты ставил на кон, когда спорил с Рокси? — перевел он разговор. Тариэл ухмыльнулся.
— А, пусть берет все, что захочет, из этого дома! Я дал им разрешение вывезти все, вплоть до коврика у двери. Ему и леди Апрелии. Будем считать, что я проспорил Роксидиону, а моя пока еще жена вложила достаточно сил в приведение дома в относительный порядок. Так что буду благодарным. И за дом, и за то, что избавила меня от головной боли с ублюдком. Твое здоровье, Зар!
Однако, вино снова не пошло впрок.
— Дочка, чаем напоишь ли?
Батюшка заехал к нам перед самым ливнем, и вот теперь мы сидели с ним вдвоем в бабушкином кабинете, расположившись в креслах. Комнату отмыли, отчистили от пыли и паутины, открыли заколоченные ставни, и поменяли шторы с темно — коричневых на бежевые в клетку. Стало светлее и как-то веселее, что ли.
Но все равно — ощущение мужского присутствия давило.
— А как же, батюшка, — озорно улыбнулась я. — Нянюшка за дверью уж истопталась с чайником и плюшками. Нянюшка!
Ох, до чего ж я люблю вот такие тихие спокойные вечера! Артур вместе со щенком сейчас в гостиной пытают Иеремея и Верта. Лита и нянюшка рукодельничают, пристроившись там же. Слава Светлейшей — граф Роксидион домой уехал. Вот беспокоил меня его сиятельство, сбивал с панталыку, заставляя то смеяться, то грустить, то тихо радоваться… Впрочем, что я! Не о нем сейчас…
— А кабинет-то таким и остался, — заметил батюшка, оглядывая комнату. — Каким был при деде моем Гордее Еремеиче, таким и остался. Ничего тетка Аксинья так и не поменяла. И шкафы эти мрачные, и диван… Давненько я сюда не захаживал. Почитай — лет двадцать. Не любила Аксинья, когда тут ходили. Не знаю — что уж она тут хоронила — прятала, а только не любила. Не нашла ли тут чего интересного?
— Нашла. Письма бабуле от Софи Тарской. Я правильно поняла, что это бабушка моего… хм… мужа? А Танион — его дед?
Батюшка кивнул.
— А кто такой этот граф Т? Софи упоминала о нем в своих письмах. И о том, что граф сватался к бабуле.
— Сватался, верно. Видишь ли, дочка, я никогда не говорил тебе об этом, но дед мой двоюродный, Гордей, приходился дальним родичем одной влиятельной семье из знати. Семиюродным плетнем нашему забору, так сказать… Уж не знаю точно — по какой линии, мал я был, чтобы в тонкостях древа семейного разбираться.
Гордился этим дед. И Аксинье в голову вбил. Дескать, был в родне маг — аристократ, и грамота была, да утеряна за давностью лет. Я-то все по теткиным рассказам знаю. А уж как там на самом деле было…
Батюшка помолчал, рассматривая узор на темном ковре. Взял еще одну плюшку, надкусил, зажмурился довольно.
— Мастерица Талия плюшки печь! Об чем, бишь, я… Тетка Аксинья моему отцу двоюродной сестрой приходилась. Ровесники они. Не знаю я всего — то, дочка… Только то, что тетка сама рассказывала. Гордилась, что любил её один граф. То ли Тышинский, то ли Ташинский. Сильно любил. Да и она вроде как любила. Дед поначалу рад был. Да потом пошли письма подметные. Вскрылось, что у графа этого где-то далече семья имеется. Дети. Г раф-то долго в столице обучался, прежде чем сюда приехать. Потом бумаги какие-то деловые граф подделал. Тут я тоже не знаю толком, какие — такие дела вел дед Гордей с графом. Только рассвирепел он. Когда граф свататься пришел — собак на него спустил. И разговаривать не стал. Аксинью тут же за сына своего совладельца сосватал. Да видно, не судьба была ей свое гнездо свить. Чуть ли не в день свадьбы жених с другой обвенчался. А тут вскорости и мои родители в беду попали. Это сейчас на дорогах разбойников вывели, а тогда много их по лесам хаживало, на дорогах промышляло. Остался я круглым сиротой. Мои-то родные дед с бабкой к тому времени уж померли. Материной родни я и вовсе не упомню. Вот и взяла тетка Аксинья надо мной опеку с дедова согласия. Меня вырастила. И уж как-то так вышло, что вроде и есть у нас дальние родичи, да не знались мы с ними. Дед все свое наследство ей оставил. Вот она мне деньжат-то на заведенье и отсыпала. И жену мне сама нашла. Тоже сироту, и тоже, по слухам, дальняя родня не то барону, не то виконту, да мы с Алелей на знать не смотрели. Как встретились — я глаз не смог отвести. Крепко любил я мать-то твою, дочка. Да и сейчас люблю.
Батюшка замолчал, задумавшись о чем — то, а я вспоминала, как он, думая, что я сплю, садился у моей постели, доставал из потайного кармана на груди миниатюру с портретом мамы, и подолгу на него смотрел, изредка утирая слезу…
— Похожа ты на неё, дочка… Бабка твоя радовалась, что смогла нас свести, все говорила, мол, теперь-то дети наши обязательно искру дара магического получат, выучатся на магов, а там и заслужат себе грамоту на знатность. Мол, аристократы — это вам не купцы, подлостей не делают. Благородные потому что. Это уж после смерти Гордея Еремеича известно стало, что оболгали графа того. Кто, зачем, почему — не знаю. А только ни семьи, ни детей у него не оказалось. И подлогов в бумагах не оказалось. Да только поздно правда себя оказала. Уехал тот граф далече. В заграницу, сказывали.
— Батюшка, а почему тетка Аксинья мне этот дар заблокировала? — спросила я, глядя, как за окном полыхают молнии. Время было позднее, мне надо было пойти к Артуру: у нас уже ритуал появился по укладыванию в постель.
— Да ты оди, дочка, укладывай внучонка-то моего в постель — слышу я, как он под дверью шебаршит. Договорим еще — вишь, гроза не на шутку разыгралась. Меланью-то я упредил, что к тебе заеду. Волноваться не станет. Да и Верт коней в сарай завел… Давно мы с тобой не вечеряли так-то. Не заметил я, как ты совсем взрослой стала… Скажи там нянюшки своей — пусть еще чайку горячего принесет…
Через полчаса я вновь зашла в кабинет. Батюшка все так же сидел в кресле, грея руки о бокал с чаем, задумчиво смотрел в залитое дождем окно.
— Батюшка, может, тебе прилечь? Устал, поди?
Он встрепенулся, отрицательно покачал головой.
— Рано еще, Лелюшка… Бабка-то твоя радовалась, когда ты родилась. С рук тебя не спускала. Алели ты тяжко далась, если б не Аксинья… Она все приговаривала, что настоящая графинюшка у нас родилась: пальчики тоненькие, ножки маленькие… Будто у других детей не так. Ну, да нам с матерью твоей не до бабкиных радостей было. У меня дела только-только налаживаться начали, день и ночь в лавке, Алели еще от родов не отошла. Тетка от нее не отходила. Помнишь, небось — она целительницей была… Выходила и её, и тебя… Наверное, потому и привязалась сердцем. А ж потом, когда матери-то не стало… Если б не тетка — не уберег бы я тебя. Она же мне и Меланью сосватала. Чтоб у тебя мать появилась. И опять же не знаю я, почему она вдруг искру твою погасить вздумала. Мне сказала только, что ни к чему девочке Дар творца. В пансион тебя отправила. Мол, там из неё настоящую леди сделают. И меня заставила поклясться, что не стану я тебя за купца сговаривать, только за аристократа. Знал бы, что так обернется — послал бы тетку дальним полем в чащу непролазную зайцев пасти… Вышла бы за доброго парня и жила бы, в ус не дула… А теперь что? Ни вдова, ни мужняя жена… Не приезжал граф-то твой?
— Нет, батюшка. Письмо только прислал с Графом Чесским. Вольна я забрать из имения все, что душа пожелает, а потом он продаст и имение, и все земли свои. В столицу собрался…
— А дорого ль просит? — встрепенулся батюшка. — Не купить ли? Роксидион-то говорил, будто часть прудов муж твой восстановить успел. Зеркальный-то карп всегда спросом пользовался.
— А потянем ли? Пятьсот тысяч — на дороге не валяются… Знаешь, батюшка, я бы это имение ради Артура выкупила, чтобы у мальчишки родной дом был, когда вырастет. Да вот только сомнения меня берут, что захочет он в него вернуться.