Дура

«Одежда пострадавшего? Он из невыразимцев, что ли? Те любят подчёркивать важность и таинственность своей работы, облачаясь в строгие тёмные цвета… Но в Отделе тайн не исследуют природных ядов и не держат гигантских ручных змей в качестве фамилиаров».

Короткий кивок на приветствие коллег. Худое обнажённое тело пациента, безвольно обвисшее на руках реаниматологов.

Бригада работает слаженно и споро: кровотечение компенсируется зельями, раны перевязаны, левая рука, видимо, жестоко изломанная, зафиксирована лёгким лонгетом, оставляющим доступ к ране. Повязки покрывают грудь, шею, плечи почти сплошь. Но на свежих бинтах настойчиво и грозно проступают темно-красные пятна. На интактной правой кисти, безвольно свисающей с кровати, посинели ногти… Гиповолемия, шок, жестокое отравление, нарушение коагуляции крови.

«Трудно будет. Но ты держись. Кем бы ты ни был, держись, держись!»

Она подошла к кровати в тот момент, когда один из реаниматологов произнёс усовершенствованное левитирующее заклинание. При проведении сложных медицинских манипуляций оно позволяло удерживать пациента в полусидячем положении, не давая ему при этом двигаться. Медбрат приподнял черноволосую голову раненого.

В ту же секунду пол ушёл из-под ног. Всё её тело налилось свинцом, сделалось неповоротливым, чужим. Она потеряла равновесие и покачнулась. Правая ступня, принявшая на себя весь вес, больно подвернулась, и Мэри, чтобы не упасть, инстинктивно схватилась рукой за спинку кровати…

В одно мгновение она позабыла, где находится, и что вообще происходит. Мир вокруг завертелся, ускоряясь, как карусель в парке, увлекая её за собой в воронку обморока. Непереносимый, животный ужас и боль ударили её прямо в солнечное сплетение, и она почувствовала, что задыхается.

Она узнала пациента. Не могла не узнать. Они не виделись с юности, пока несколько лет назад случайно не столкнулись с ним в холле Министерства магии.

Сделать вид, что они не знакомы? Мэри тогда это показалось глупым. Она поздоровалась — пожалуй, слишком тепло. А он замедлил шаг, и в его глазах промелькнуло выражение замешательства. Скользнул по ней быстрым взглядом, губы дёрнулись, слово он хотел что-то сказать… И прошёл мимо.

Были и другие встречи. В школе у дочери, во время недолгих родительских визитов на мероприятия. Её Натали училась на Гриффиндоре, но Мэри не удавалось миновать декана соседнего факультета. Случайно ли?..

В первый раз после того, как сами окончили эту школу, они столкнулись в декабре девяносто третьего — в длинном лазоревом коридоре по дороге в башню Равенкло. С Мэри о её девочке, проявившей ранние спонтанные способности к сложным чарам дезиллюминации и отвода глаз, пожелал побеседовать профессор Флитвик…

Внезапно откуда-то с боковой лестницы словно сквозняком вынесло худощавую фигуру в необъятном чёрном плаще. Длинные полы взметнули коридорную пыль, широкие скорые шаги отразились эхом от гулких стен. Он заметил её, сверкнул глазами из-под нависшей на резкое лицо пряди длинных, неухоженных черных волос, замер на мгновение…

Она не успела тогда даже сказать: «Здравствуй!» Ей лишь показалось, что он криво усмехнулся, прежде чем, стремительно развернувшись, так что скрипнули на полу каблуки черных лаковых ботинок, исчезнуть в сумрачном ответвлении коридора.

Вторая встреча случилась в директорском кабинете в том же году, в апреле, в присутствии Дамблдора и Макгонагалл. Учителей заботило снижение успехов в зельеварении у Натали, отчётливо обозначившееся к концу учебного года.

Седовласый директор мерил аршинными шагами кабинет, теребя заплетённый в старомодную косичку кончик длинной окладистой бороды, хитро щурил чересчур молодые для его лет льдисто-голубые глаза. Гриффиндорский декан, пристроившись за широким столом и предложив Мэри чашку чая, последовательно и сдержанно повествовала о важности родительского контроля за дополнительными занятиями учеников в каникулы. Выражала опасения, что падение интереса к предмету не даст девочке в дальнейшем хорошо сдать экзамены СОВ. Сетовала на неусидчивость Натали и непостоянство в увлечениях: то спорт, то чары, то трансфигурация…

Мэри молча слушала, обеими руками обхватив узорчатую чашку. От тонкого фарфора шло сильное, глубокое тепло, в воздухе витал свежий аромат мяты и засахаренных лимонных корочек. Слова Макгонагалл почти не застревали в сознании: все её внимание занимал он, преподаватель самого нелюбимого предмета её дочери, глубоко утонувший в высоком кресле в самом тёмном углу кабинета. Она видела его острые колени, завешенные полой тяжёлой чёрной мантии. Узкую кисть, прикрытую едва ли не до костяшек кулака туго застёгнутой манжетой, задумчиво потирающую изжелта-бледный лоб. Опущенные синеватые веки, длинные волосы, небрежно заправленные за уши…

Нетронутая чашка остывшего чая сиротливо покоилась на широком подлокотнике.

За весь разговор он не проронил ни слова и ожил лишь тогда, когда Дамблдор напрямую обратился к нему:

— А вы что скажете, коллега?

— Скажу, что если ученица не обладает достаточной самодисциплиной и талантом, в моем классе ей делать нечего. Впрочем, если вам будет угодно назначить дополнительные занятия… Я могу идти?

— Разумеется, коллега…

Он встал, сухим кивком попрощался с директором и Макгонагалл, и бесшумным облаком мрака растаял за дверью, никак не отреагировав на её тихое «До свидания!».

В третий раз судьба свела их весной 1995 года, когда Мэри забирала дочь на пасхальные выходные повидаться с ненадолго приехавшим из Америки отцом, а потом сама сопроводила её в школу, чтобы девочка не испугалась первого путешествия по каминной сети. Передав Натали с рук на руки Макгонагалл в деканском кабинете, она тепло простилась со своей девочкой и её учительницей. Внезапно ей захотелось немного побродить по школьному замку, вспомнить юность, побывать ещё раз в Хогсмиде, накупить сластей и сувениров, а уже оттуда аппарировать домой.

Движущаяся лестница вот-вот должна была завершить свой поворот, чтобы дать ей возможность спуститься с шестого этажа. Но нижняя площадка ещё не успела окончить поворот и с лёгким скрипом войти в пазы неподвижного отмостка, когда она скорее почувствовала, чем услышала шорох тяжёлых одежд за спиной. Обернулась…

Он стоял на верхней балюстраде, в пяти шагах от неё, явно намеренный тоже сойти вниз. В темных глазах с почти невидимыми зрачками мелькнуло неожиданное замешательство.

— Здравствуй…те! — Она почему-то не рискнула обратиться на «ты». Все-таки, со школьных лет немало воды утекло…

Он овладел собой в мгновение ока. Резко вскинул голову, выпрямился, напрягся. Насмешливая гримаса исказила тонкие губы:

— Не премину, миссис Макдональд. Если вы меня перестанете преследовать, разумеется!

Не дожидаясь ответа, он легко скользнул мимо неё, обдав горьковатым запахом лаванды и драконьей кожи, едва не коснувшись её руки полой развевающегося длинного одеяния. Не дожидаясь, пока остановится лестница, длинным шагом перемахнул метровый зазор между нижней ступенью и стабильной площадкой. И, так и не обернувшись на её отчаянный взгляд в спину, понёсся дальше.

Она снова не успела ему ничего сказать...

Теперь от него осталась только наполненная страданием оболочка, в которой по какому-то недоразумению всё ещё теплилась жизнь.

«Ему же больно!» — закричала в сознании Мэри четырнадцатилетняя девочка, стоящая в больничном крыле Хогвартса у постели сокурсника.

— Нет, только не это!.. Северус…

Ощущение дежавю накрыло её с головой.

* * *

27.03.1998. Вьетнам

Она стоит в тесном помещении тысячелетнего храмового комплекса, построенного из красно-оранжевых кирпичей, непостижимым образом скреплённых друг с другом: зазор между ними тоньше волоса. Словно неведомый великан слепил из песка игрушку и изо всей силы сжал её в своих исполинских ладонях, спрессовывая навек и не позволяя ей рассыпаться.