Дура

Всю мою жизнь я пыталась представить, что было бы с нами, если бы тогда, в юности, ты не оттолкнул влюблённую в тебя наивную девочку? Я не претендовала на место твоей Лили даже в самых смелых мечтах, но хотела быть рядом — другом, который в тяжёлую минуту сумеет помочь и поддержать...

Этой девочке нужно было повзрослеть, осознать полное крушение своих надежд и смириться с собственным поражением, чтобы на время одержать верх над чувствами — глупыми, иррациональными, безжалостными. Вот только после борьбы с собой сил на забвение у неё уже не осталось…

Быть рядом. Наверное, я просила и прошу слишком многого… Нет более обманчивых надежд, чем те, что владеют любящим человеком. Чем нереальнее созданные картины, тем они слаще, и тем сокрушительнее падение. Ты ведь тоже это знаешь, верно?.. Но, пожалуйста, позволь мне хотя бы сейчас быть рядом с тобой! Не к сердцу твоему взываю, а к разуму! Ответь, как мне жить дальше, если даже на пороге смерти ты вновь не оставляешь мне шанса стать ближе к тебе — хотя бы на короткий миг?..

Ты так ничего и не понял, Северус! Я прошу тебя — единственный раз в жизни! — довериться мне. Ты не рискнул сделать заложницей своей правды Лили, которую любил и берёг. Но зачем ты церемонишься со мной? Ведь я для тебя никто, всего лишь полустёршееся лицо — одно из многих — на старой школьной колдографии. И меня не отравит яд, который содержится в твоих воспоминаниях и не даёт тебе спокойно уйти».

Она закрыла глаза и сосредоточилась, вызывая в памяти картины собственного прошлого, мысленно снимая запреты с самых неприглядных из них. И если разум Северуса всё ещё жив, способен впитать в себя и осмыслить чужую правду, пусть он увидит её такой, какая она есть на самом деле. Не безвинной жертвой, какой он мог её себе вообразить и взрастить на этом основании комплекс вины перед ней, а женщиной, которая и сама была способна умышленно причинять боль и слишком часто своими лучшими побуждениями мостила дорогу в персональный ад, затрагивая по пути хороших и ни в чём не повинных людей…

«Если можешь — смотри! Хотя я знаю, можешь. Мысль жива, если ещё способна защищаться».

* * *

26.12.1980. Академия Колдомедицины

— Мэри, можно тебя? — рядом вырастает Руперт Остин.

Взлохмаченный, он одет в потёртые джинсы и свитер с нелепым вязаным оленем на нём. На лукавом лице — трёхдневная щетина. Он не пропускает ни одной студенческой пирушки, не прочь приволокнуться за хорошенькой девушкой, выпить в компании друзей, но при этом непостижимым образом успевает совмещать развлечения с учёбой, оставаясь лучшим на нашем курсе. Его мечта — стать реаниматологом в больнице Святого Мунго, самом старом и известном лечебном учреждении магического мира.

— Да, Руперт?

Я откладываю книгу и поднимаюсь с дивана ему навстречу, увидев рядом с Остином симпатичного парня в слишком строгом для молодёжной вечеринки костюме. У него открытое лицо и густые каштановые волосы. Большие серые глаза смотрят на меня тепло и ласково. Он похож на добродушного медведя из детской сказки о Беляночке и Розочке: высоченный, широкоплечий, сильный. Невольно думаю, что если такой великан обнимет, хрустнут все кости…

Я вспыхиваю. Не хватало ещё, чтобы незнакомец прочёл мои мысли.

— Видишь? — сокурсник обращается к своему спутнику и подмигивает. — Народ веселится, а она с книжкой, как какая-нибудь очкастая первокурсница перед экзаменом. — Эй, дорогуша, сегодня Рождество! Веселись!

— Если я не танцую на столе или не лежу под ним, это не значит, что я скучаю, Руперт.

— Кто бы сомневался! Учись она вместе с нами в Ильверморни, ей прямая дорога была бы в Снейкхорн. Влилась бы туда, как родная!

Знакомый Остина согласно кивает, и в его серых глазах появляется выражение заинтересованности. Я вижу, что нравлюсь ему, и он даже не думает этого скрывать.

— В сущности, леди, вы можете расценить слова вашего друга как комплимент, поскольку Снейкхорн из года в год собирает лучшие мозги со всей Америки. Остальным факультетам приходится довольствоваться тем, что остаётся…

— Хочешь сказать, что, в отличие от «рогатых змеев», у нас, на Гром-птице, учатся одни тупицы? Вот же предатель, мокрых докси тебе за шиворот! Хотя… если судить по тому, что мы там вытворяли, ты не так уж и не прав. Кстати, я хочу познакомить тебя… Мэри, это мой лучший друг, Джерри Монтгомери. Между прочим, вот такой парень! — Руперт поднимает вверх большой палец и не без сожаления говорит: — Ему родиться бы лет на триста или даже пятьсот раньше. Чтобы в бой с копьём, сразить, как его предок, короля на рыцарском турнире или отправиться открывать новые земли. На худой конец, пиратством промышлять, грабить галеоны. А вместо этого юридическая практика, официальный костюмчик и в радиусе ста миль — обожание всех чистокровных мамаш, лелеющих матримониальные планы.

— Перестань, — Джеральд заразительно смеётся. — Зачем ты заранее пытаешься очернить меня в глазах девушки?

— Ни разу! Говорю только правду и ничего, кроме правды! Знакомься, это Мэри, самая классная девчонка на нашем курсе. Заучка немного — что есть, то есть. Но отчаянная. Опасная и неприступная, как Форт Нокс. Наша факультетская Медичи. Так что ты с ней того… осторожней. А то ненароком прилетит в тебя старое проклятие, пущенное старушкой Екатериной в твоего пращура Филиппа.

— Медичи? — переспрашивает Джеральд, не отрывая внимательного взгляда от моего лица.

Я улыбаюсь и ловлю себя на том, что мне очень легко с ним разговаривать. В его внешности, улыбке и, особенно, глазах, есть что-то удивительно располагающее.

— Это всё Руперт. Он обожает давать окружающим дурацкие прозвища. А это приклеил ко мне из-за моего пристрастия к изучению ядов. Говорит, что мои познания в данной области несколько веков назад оказались бы неоценимыми при любом монаршем дворе Европы.

В этот момент Остина зовут, и он, крикнув кому-то, что сейчас подойдёт, произносит:

— Я вас оставляю, ребята. Мэри, если тебе этот ходячий юридический справочник покажется невыносимо скучным, ты знаешь, где меня найти…

* * *

05.08.1982. Портри

«Почему мы готовы безропотно сносить любую боль от любимых — и в то же время безжалостно ломаем тех, кто осмелился полюбить нас самих, Северус»?

Громкий и протяжный звук волынок сливается с хором людских голосов. Толпа пестрит тартанами известных шотландских кланов, представители которых съехались на свадьбу потомка старинного и чистокровного магического рода.

Мне кажется, что всё происходит не со мной.

Я будто нахожусь внутри огромного калейдоскопа, где вращаются и перекатываются с места на место цветные стекляшки. Они беспрестанно поворачиваются разными гранями, составляя всё новые и новые узоры.

Наша встреча на студенческой вечеринке… Настойчивые ухаживания Джеральда... Его отъезд в Америку... Частые письма, регулярно прилетающие ко мне через океан, наполненные искренней любовью, согревающие, поддерживающие, дающие возможность забыться и освободиться от гнетущей тоски по Северусу… Его возвращение в Британию и предложение замужества… Мои недолгие колебания и, наконец, согласие…

Представление родственникам с обеих сторон в качестве жениха и невесты…

Официальная помолвка... Кутерьма свадебных хлопот…

Я знаю, что обманываю себя. Что не с Джеральдом я хотела бы стоять под украшенной белыми цветами свадебной аркой. Но если мне уже не суждено сделаться счастливой с тем, кому отдано сердце, так не лучше ли стать женой достойного человека, к которому, по крайней мере, я испытываю искренние дружеские чувства?

Джеральд крепок физически, по-мужски очень привлекателен и надёжен, наверняка будет хорошим отцом моим будущим детям.

Он неотразимо выглядит в большом килте и национальной рубашке, которую я, по старой традиции, подарила своему жениху на свадьбу. Через его левое плечо перекинут конец клетчатой ткани, прикреплённый к короткому жакету. Поверх моего нежно-кремового платья тартан клана Монтгомери. Знак того, что я отныне принадлежу роду Джеральда. Лента той же расцветки украшает мой скромный свадебный букет.