Сумерки богов

Легким движением Вера коснулась своих колен, улыбнулась, растерянно посмотрела по сторонам и покачала головой. Аромат тех дней давно улетучился, оставив лишь щемящую, но приятную грусть, – кататься на велосипеде она так и не научилась, на свидания же ходила почти с каждым, кто приглашал, но грезить о несбывшемся не перестала.

Вечер медленно затоплял окна, на улице вспыхивали фонари, шум машин глухо доносился сквозь толстое оконное стекло. Достав из кармана маленькое зеркальце и взглянув в него, Вера осталась довольна. Она посмотрела по сторонам: в небольшой закусочной становилось людно. Обслуга, одетая в длинные русские полотняные рубахи, таскала графинчики, рюмки и блины с кулебяками, громко и преувеличенно-любезно зачем-то называла гостей «сударь» и «сударыня», но на этом, пожалуй, русский стиль и русское гостеприимство оканчивались.

Киану опаздывал почти на полчаса, и Вера даже подумала, что, возможно, он и вовсе не придёт. Мысль эта почему-то не огорчила, не приободрила, не утешила и не расстроила девушку. По странному расположению судьбы ей было решительно всё равно. Тем не менее откуда-то повеяло грустью, словно Вере чего-то не хватало, чтобы обрести полную завершённость в этой весне. Вечер и без Киану был слишком прекрасен, а заходящее солнце буквально шептало на ухо: «Не грусти, красавица, у тебя всё прекрасно, жизнь течёт дальше. Весна». Лицо Веры стало печальным, но в тоже время и исполненным манящей надежды, как у человека, который знает, чего он хочет. Словом – весна!

– Три тысячи извинений, – скороговоркой проговорил Киану, подходя к столу. – Прости, что заставил тебя скучать.

– Пустяки. Я вовсе не скучала, – искренно ответила Вера. – Знаешь, я люблю иногда помечтать в одиночестве.

– Вот как? Значит, тебе было всё равно, приду я или нет?

– Нет, что ты. Я тебя ждала.

Вероятнее всего, Вера должна была бы добавить, что ждала его всю жизнь, но такая ложь показалась ей слишком явной и предельно неискренней, хотя она понимала, что, возможно, именно её он и хочет услышать. Вера догадывалась, что у влюблённых принято целыми днями в опьянении думать друг о друге и с лихорадочным нетерпением ожидать встречи, но она этого не испытывала. Думал ли Киану о ней в её отсутствие, она не имела понятия, а он ей об этом не говорил, но что она знала наверняка, так это то, что она о нём почти не думала.

– Расскажи, о чём же ты мечтала?

Сердце Веры забилось чуть сильней, она поняла, что сболтнула лишнее, оттого немного приосанилась и зачем-то дотронулась до зеркальца в кармане пальто. Как бы не началась очередная затяжная сцена ревности. Киану был мастером подобных допросов, поэтому от прежней расслабленной Веры Ким не осталось и следа. Девушка знала: достаточно одной искры, чтобы его интерес к её прошлому мгновенно воспламенился. Ухаживания Киану не отличались особой изысканностью, поэтому Вера внутренне подобралась, насторожилась и стала выглядеть совсем иначе, чем за минуту до этого. Карие раскосые глаза сузились, расправленные плечи напряглись, а белая кожа стала болезненно бледной. За какую-то долю секунды купола собора поблёкли за окном, красивейший вечер утратил всю свою прелесть, казалось, ещё шаг – и он будет окончательно испорчен.

– Так о чём же?

– О, ничего особенного, – Вера беззаботно махнула рукой, – я вспоминала, как пыталась освоить велосипед.

– Велосипед? – Киану удивлённо округлил глаза, будто услышал нечто диковинное. – У тебя был велосипед? А кто учил тебя кататься? У тебя же был наставник? Он был старше тебя?

– Почему ты придаёшь значение тому, что неважно?

– Позволь мне самому судить, что важно, а что нет.

Он посмотрел на неё долгим настойчивым взглядом, не обещающим на сегодня ничего хорошего. Видимо, Киану не знал, что весной чувства должны быть красивыми и лёгкими. В его глазах не было ни красоты, ни лёгкости. Он не был щедр в любви, не тратил ласковых слов, словно они были у него наперечёт, не делал жестов, покоряющих женщину. Он всегда старался поменьше отдать отношениям, но при этом не упускал случая утвердить свою власть над женщиной, словно желая доминировать. Похоже, так он понимал мужскую любовь.

Вера улыбнулась. Разумеется, она хорошо относилась к нему, но к себе она относилась ещё лучше, и поэтому ей была откровенно неприятна эта сцена. Может, вся беда Киану в его подозрительности? Подозрительные люди во всём чувствуют подвох. Какой смысл говорить им правду, если они воспринимают её как ложь.

– Ки, зачем ты ищешь в моём прошлом то, чего нет?

– Сколько у тебя было мужчин? – отрывистым резким голосом спросил Киану. Его хорошее настроение дало заметную трещину: губы плотно сжались, а на лбу появилась тяжёлая поперечная складка.

«Ну, естественно, – печально подумала Вера, – как же мы без этого? Сейчас он оседлает своего любимого конька и поедет на нём». Интересно, зачем он всё время делает её виноватой? Разве с возлюбленными так поступают? Или только так с ними и поступают? У Веры появилось тягостное чувство непонятной вины. Она попыталась проанализировать своё состояние: может, с ней что-то не так, может, всей этой сценой она обязана азбуке психоанализа? Или с ней всё в порядке, а у Киану – склонность к подозрительности или расшатанные нервы? Но если с ней всё хорошо, то почему она до сих пор здесь? Пытаясь в очередной раз спасти ситуацию, Вера попыталась обратить их разговор в спокойное, вежливое русло.

– Дорогой, мы ведь это уже обсуждали.

– Ответь. Я хочу услышать ещё раз.

– Зачем?

– Отвечай, – в его голосе появилось раздражение.

– Двое, – обречённо сказала Вера.

Судя по всему, спокойствие, та броня, которая всегда прикрывала девушку от неловкости или страха, прохудилась и уже не слишком-то её защищала.

– Двое, – с укором повторил Киану. Он взял со стола бумажную салфетку и начал вертеть её в руках. Он вообще любил что-нибудь теребить и перекладывать с места на место. – Не многовато ли для незамужней девушки?

Ну вот. Приехали. Каждый раз одно и то же. Видимо, деликатность никогда не принадлежала к числу его добродетелей. Сейчас он попытается придавить её моралью или, того хуже, доказать какую-то её вину.

Вера исподлобья взглянула на Киану. Он был красив, слишком красив, и вполне соответствовал её вкусам. Высокий ростом, с широкими плечами и прямым носом, правда, движения резковаты, а уголки рта иногда нервно подёргивались, но зато у него были густые светло-каштановые волосы, всегда удачно причёсанные, и небесно-голубые глаза. Шикарные глаза, что и говорить, только парить в этом небе ей почему-то не хотелось. Кроме всего прочего, одежда Киану всегда доведена до блеска, до ненатурального блеска, почти отталкивающего. Да, он уделял особое внимание мелочам, булавкам, платкам, заколкам, как человек, без памяти в себя влюблённый, и это не могло не бросаться в глаза.

– Ревнуешь?

Он ответил «нет» слишком быстро, из чего Вера сделала неутешительный вывод. Изо всех сил она попыталась уверить себя, что такой хорошо сложенный, прекрасно образованный мужчина не может оставить женщину равнодушной и что подобные разговоры, как сегодняшний, претензии, ревность просто неизбежны в отношениях между мужчиной и женщиной… И всё же… И всё же в Киану бродила странная помесь хищника и павлина, которая раздражала Веру, и настораживала, и мешала принять его целиком, принять без оглядки. Может, дело в том, что в своих внутренних суждениях и оценках она пыталась быть искренней? Ведь, положа руку на сердце, она не любила его, и от этого его недостатки не перерастали в достоинства (как это всегда бывает в любви), недостатки Киану не только казались ей очевидными, но и порой отталкивали её.

– Я же не знала, что в моей жизни появишься ты, – опустив подрагивающие ресницы, как можно мягче ответила Вера, словно и впрямь была в чём-то виновата.

– Могла бы и подождать. Или тебе не сиделось со сжатыми коленками? – у него вырвался короткий ненужный смешок, какой бывает у людей с расшатанными нервами.