Страница 4 из 15
Справедливости ради надо сказать, что внутри большой автомобиль Григория был очень удобным. Когда мы с Юлей расположились на заднем сиденье, она попросила включить кондиционер: на улице было жарко.
– Волнуешься? – спросил я.
– Не хочу вспотеть: испорчу первое впечатление.
Я согласился:
– Если унюхает, конец! Вряд ли уважающий себя англичанин позволит сыну жениться на потной женщине.
– Я бы не позволил, – подтвердил Григорий, поворачивая на Ленинградское шоссе. – Думал как-то в фитнес-клуб записаться. Дошел до раздевалки – понял: не мое!
Я предположил, что причиной разворота был не запах, а беспросветная лень: физическая активность Григория редко выходила за рамки управления персонажами компьютерной игры при помощи кликов на мышь и клавиатуру.
– Пальцы тоже тренировать надо, – засмеялся он.
– Пусть кондиционер включат, – съязвила Юля. – Сколько раз просить можно?
– Забыл сказать: основной кондиционер не работает.
– Есть дополнительные? – удивилась она.
– Четыре штуки, у каждого сиденья! – подмигнул в зеркало заднего вида Григорий.
Юля щелкнула ему по затылку, после чего открыла окно – в машину вошел густой поток жаркого воздуха и выхлопных газов. Ленинградка была забита: машины ползли со скоростью двадцать километров в час.
– Еще минут десять – спина будет насквозь мокрой, – обреченно прошептала она.
– Думаешь, захочет обнять? – спросил я. – Англичане вроде народ сдержанный.
– Наверняка обнимет, – пообещал Григорий. – Поцелует даже. Мужик в возрасте, зачем упускать шанс?
Получив еще один подзатыльник, он повернулся к Юле:
– Не волнуйся! Когда пробка рассосется, наберем скорость и быстро просохнем.
– Нас обнимать не будет? – уточнил я на всякий случай.
Григорий был уверен, что от мужчин потребуется только рукопожатие не потной рукой, а для таких случаев у него всегда есть салфетки.
Юля немного успокоилась и, пока мы плелись в пробке, рассказала давно обещанную историю о том, как познакомились родители Макса.
Его папу, как я уже упоминал, звали Роберт. Он был университетским профессором, специализировался на русской литературе девятнадцатого века. А маму звали Наташа или, если полностью, Наталья Андреевна. Родом была из Самары. На заре перестройки Роберт Дадли, который уже в то время неплохо знал русский язык, перелез через обломки железного занавеса и прибыл в Россию, чтобы познакомиться с родиной Пушкина и Достоевского.
В тот момент он писал диссертацию по произведениям русских классиков и задавал себе вопросы, испокон веков стоявшие перед русской интеллигенцией: «Кому на Руси жить хорошо?», «Кто в этом виноват?» и «Куда смотрит милиция?» Где лежит конверт с правильными ответами, разумеется, никто не знает. Возможно, потеряли, но я лично склоняюсь к мысли, что его давно выкрали американцы и передают каждому новому президенту вместе с ядерным чемоданчиком. И они по-своему правы. Если мы узнаем всю правду, может сбыться давний прогноз Пушкина: Россия вспрянет ото сна, выпьет огуречного рассола и не оставит камня на камне от мировой гегемонии США.
Однако Роберт, как человек образованный и ввиду англосаксонского происхождения гораздо менее склонный винить во всем Америку, начал поиски в Третьяковской галерее. Доверившись чутью великих художников, бродил по музейным коридорам и подолгу рассматривал людей, изображенных на старых полотнах. Его глаза цеплялись за мельчайшие штрихи в надежде понять, какие мысли и мотивы скрывались за тем или иным выражением лица. В одном из залов он остановился перед картиной Репина «Не ждали» и надолго задумался о том, куда отлучался главный герой, что помешало оповестить семью о приезде и почему из шести домочадцев радостно улыбался ему только сын. В тот момент сам Роберт точно не ждал, что через минуту познакомится с будущей женой.
Наташа приехала в столицу на три дня с автобусной экскурсией «Москва культурная». Несмотря на обязывающее название, большинство пассажиров разбежалось за покупками прямо с автовокзала: перед тем как лететь к вершине пирамиды Маслоу, они решили удовлетворить базовые потребности в одежде и импортной электронике. С Наташей остались лишь экскурсовод и пять туристов, по внешнему виду которых было ясно, что денег на обновки у них не было уже несколько лет. В отличие от сбежавших пассажиров, молодая Наталья Андреевна приехала в Москву с искренним желанием прикоснуться к прекрасному и намеревалась отправиться по магазинам строго по окончанию экскурсии.
В Третьяковке растерявший аудиторию культработник вещал вяло. В какой-то момент Наташа предпочла остаться с искусством один на один и незаметно потерялась. В одном из залов ее внимание привлекла картина, показавшаяся знакомой. Рядом с ней стоял задумчивый мужчина – лет тридцати, симпатичный, чуть ниже среднего роста. Аккуратно причесанные волосы, очки в роговой оправе и стильный костюм выдавали человека ухоженного и интеллигентного. Она подошла поближе и прочитала табличку – в голове всплыла известная с детства фраза «картина Репина “Не ждали”». Быстро разгадав сюжет, повернулась к задержавшемуся у полотна посетителю:
– Совсем мужик загулял!
– Вы думаете? – удивился он.
По акценту она поняла, что говорит с иностранцем:
– Судите сами: жена, похоже, плюнула уже!
Мужчина с интересом посмотрел на Наташу, потом – еще раз на картину:
– Возможно… у него были какие-то проблемы?
Она снисходительно улыбнулась:
– Вы, я вижу, не из России. У наших мужиков проблема одна – продается в любом гастрономе, поллитра за червонец! Вы только посмотрите: грязный, мятый весь, как из-под моста вылез! Взгляд стремный, будто собственную жену не узнает!
Роберт хотел сказать, что принять на грудь любят не только в России, но прервать обличительную речь не успел. Поставив диагноз главному герою, девушка тут же перекинулась на ближайшее окружение. В кадр эти люди не попали, но в его жизни несомненно присутствовали. Досталось всем, кто, вместо того чтобы протянуть руку помощи, толкал пьяницу к краю бездны: приятелям-собутыльникам, потакающим любовницам, безответственным родителям и никуда не годным учителям. Потом выразила сочувствие женской половине семьи, а также серьезное опасение за судьбу сына, который неподобающим образом улыбался в такой тяжелый момент.
– Если срочно не взяться за воспитание, пойдет по пути папаши: сопьется или, еще хуже, окажется в тюрьме, – подытожила она и наконец замолчала.
Сзади раздался деликатный кашель. Наташа повернулась и, к своему удивлению, обнаружила за спиной самарского экскурсовода. Увлеченная рассказом, его прибытия она не заметила. Рядом с ним стояли, переминаясь с ноги на ногу, остальные члены туристической группы.
– Картина эта о борце за свободу русского народа, – вежливо поправил ее культработник. – На полотне запечатлен момент, когда он вернулся домой после длительной ссылки.
Она густо покраснела, открыла рот, но подходящих слов не нашла.
– Семья о его судьбе ничего не знала. Боялись, что потеряли навсегда, – добавил он для полной ясности.
В тот момент Наташа очень пожалела, что не отправилась за покупками, вместо того чтобы рекламировать свое невежество перед симпатичным иностранцем.
Заметив ее смущение, Роберт улыбнулся:
– Искусство можно интерпретировать по-разному.
Когда экскурсовод увел группу в следующий зал, молодой господин Дадли набрался смелости и пригласил Наташу на чашку кофе, чтобы узнать ее мнение о других картинах экспозиции.
– Занятная история, – признал Григорий. – Знала бы, кого не ждали, не было бы ни Макса, ни помолвки… ни этой чертовой пробки!
За последние десять минут ситуация в прямом смысле накалилась: моя рубашка промокла настолько, что ее можно было выжимать. Повернувшись к Юле, я увидел огромную каплю пота, стекавшую по лбу в направлении правого глаза. Она зависла над бровью и после небольшого раздумья прыгнула вниз на кожаное сиденье. Юля посмотрела на меня с безмолвным отчаянием. Утешить ее было нечем.