Любовь навылет

— Да нет же! Я не убийца, Даша, что бы ты обо мне ни думала.

— Хотел опять его наказать?

— Нет!

— Поквитаться с отцом?

— О господи, нет! То, что он с детства меня презирал, я давно уже пережил. Ну, не нравился ему сын-тюфяк с педиковатыми наклонностями, так это его проблемы. Он даже с матерью развёлся, лишь бы меня не видеть. Так глупо. Пусть сходятся обратно и живут счастливо, я мешать не буду. Всё равно они тайком встречаются.

— Тогда зачем? Решил покончить с собой? Мог бы выбрать более лёгкий способ, чем бросаться под самолёт, как Анна Каренина.

— Да не собирался я кончать с собой! Неужели ты не поняла? — он даже как будто немного обиделся на Дашину недогадливость. — Это была дуэль.

— Между тобой и Матвеем?

— Да. Один на один: он на «боинге», а я на велосипеде. Это была проверка на смелость, и я в ней победил: он взлетел раньше, чем я свернул! Он струсил, а я нет!

В его голосе звенело торжество.

— Дурак ты, Эдик, — сказала Даша. — Он взлетел не потому, что струсил. Просто он любит тебя больше, чем ты этого заслуживаешь. Он пытался сохранить тебе жизнь.

— Неправда, он меня не любит! Даже если забыть, как он отнёсся ко мне в детстве, то он спал с моей девушкой, хотя знал, что я схожу по ней с ума.

— Да не спал он со мной! Я соврала. Если бы мы спали, то зачем бы я встречалась с тобой? — И пока Эдик хлопал пушистыми бесцветными ресницами, добавила: — Он наоборот капал мне на мозги: «Эдик хороший, он тебя любит, помирись с ним, выходи за него замуж, он будет идеальным мужем».

— Но… Ты сказала, что безумно в него влюбилась…

— А вот это правда. Только он не отвечал на мою любовь. У меня так и не получилось его соблазнить.

— Так между вами ничего не было?!

— Было, — ответила Даша, вставая с пола и поправляя юбку, — но после того, как ты выиграл свою дурацкую дуэль и самоутвердился за чужой счёт. Матвей понял, что не может без меня жить. После взлёта он признался мне в любви.

Она могла бы прибавить, что они трахались в туалете, и это был лучший секс в её жизни, но вовремя прикусила язык.

Эдик сидел на полу и смотрел на неё. В его глазах плескались непонимание, недоверие и медленное осознание того факта, что Матвей был ему другом, что он его поддерживал, что он отошёл в сторону, чтобы не мешать его отношениям. Что дуэль с ним была бессмысленной.

— Тогда, в детстве, — продолжила Даша, глядя на Эдика сверху вниз, — он тоже хорошо к тебе относился. Не было никакого равнодушия или презрения, он просто не понял твоей записки. Надо было прямо написать, чего ты от него хочешь: дружбы, любви или… секса.

Эдик поморщился:

— Почему всё постоянно сводится к сексу? Как будто это единственное, чего можно хотеть от человека. Мне плевать на секс. Я влюбляюсь в душу человека. В его доброту, благородство, смелость и внутреннюю красоту — в то, что важнее внешности, возраста или пола.

— Ладно, допустим. Но если бы ты был более честным и смелым, между вами случился бы тот серьёзный разговор, о котором ты мечтал. Вы бы выяснили отношения и могли стать настоящими друзьями на всю жизнь. А писать туманные стихи взрослому мужчине, надеясь, что он догадается, чего тебе надо, — это глупо. А уж наказывать его за равнодушие — не только глупо, но и подло. Ты дважды нагадил человеку, который не сделал тебе ничего плохого. Ты практически его уничтожил. На месте Матвея я бы тебя возненавидела.

Эдик склонил голову:

— Если бы я был честным и смелым — с Матвеем, с тобой или своими родителями, то это был бы не я. Это был бы совсем другой Эдик Усольцев — не трус и не унылая серость. Прости, что меня не за что любить. Я прекрасно понимаю, что ты нашла в Матвее, и понимаю, что он нашёл в тебе.

Он лёг на бок, свернулся калачиком и закрыл лицо руками.

Таким Даша его и запомнила.

Она долго ещё прокручивала в голове разговор с Эдиком. И когда водитель вёз её обратно в аэропорт (одну, Нина Петровна осталась в клинике), и ночью, когда она каждые пятнадцать минут переворачивала подушку в поисках прохлады, и на следующее утро. Её обуревало чувство вины — за то, как она вела себя с Эдиком, за то, что обманула его, за то, что спровоцировала приступ психоза. С другой стороны она помнила слова Оленева: «Эдика могло спровоцировать всё что угодно», — и понимала, что это правда. У этого парня были огромные психологические проблемы. Но всё же, всё же… Смелость, жизнелюбие и честность — прекрасные человеческие качества — вдруг превращались в её воображении в глупый кураж, непростительное легкомыслие и грубый цинизм, и Даша уже не могла отличить одно от другого. Она твердила себе: «Это моя ошибка, это урок, это расплата…», — и всё перебирала в уме событие за событием, надеясь поймать тот момент, когда всё пошло не так.

Нина Петровна опять не пришла на работу. Руководство отделом приняла Надюша, её первая заместительница. Даша подошла к ней и честно призналась:

— В понедельник Нина Петровна меня уволила. В принципе я уже не должна здесь находиться. Может, мне уйти?

— Ну здрасьте, я тебе уйду, — ласково сказала Надюша. — Ты самый молодой и перспективный специалист в отделе, все к тебе привыкли, никуда я тебя не отпущу. Да и сверку нужно делать.

Даша растроганно шмыгнула носом и спросила:

— Какую сверку?

— С Киришами.

— Только не с Киришами! — взмолилась Даша. — Там же пятьдесят лет никто не сверялся! К тому же я не разбираюсь в сортах керосина.

— Ничего, разберёшься, я в тебя верю. Знаешь, где хранятся архивные документы?

А в пятницу в конце рабочего дня на телефон пришло сообщение: «Я внизу, жду тебя, выходи». Даша вскочила и заметалась по кабинету, словно услышала сигнал воздушной тревоги. Он здесь! Он её ждёт! Что делать? Выключить компьютер, не забыть сумочку, быстренько расчесаться у зеркала на первом этаже!

У входа в офис стоял Оленевский «мерседес». Даша запрыгнула на переднее сиденье и повернулась к Матвею. Хотела поздороваться, но горло перехватило от всепоглощающего чувства радости. Они не виделись после воркутинского рейса и даже не созванивались. Матвей прислал несколько коротких сообщений, но не звонил. Даша тоже не звонила: впервые в жизни робела набрать номер мужчины. А вдруг он занят? Вдруг отсыпается после сложного допроса? Вдруг её звонок помешает следствию? Она понятия не имела, чем занимается комиссия по расследованию авиационных происшествий.

Все эти дни она страшно за него волновалась.

Теперь же Даша увидела, что Матвей хоть и выглядит немного уставшим, но жив, здоров и даже в хорошем настроении. Он наклонился к ней:

— Ты сделала тест? — тихо спросил он.

— Рано ещё, — тоже тихо ответила Даша, внезапно засмущавшись, как трепетная барышня. Даже уши загорелись. — Через неделю сделаю, тогда будет ясно.

Она не смела поднять на него взгляд. Уставилась на свои колени и замерла в счастливом ступоре, не зная, что сказать, что сделать и как выразить свою безграничную любовь к нему. Матвей запустил пальцы ей в волосы и приподнял её голову. Дождался, пока она посмотрит ему в глаза.

— Мне и так всё ясно, — сказал он. — Мне приснился сон, что ты родила мальчика.

И Даша вышла из ступора:

— Сегодня? С четверга на пятницу?

Он кивнул.

— Значит, вещий, — сделала вывод Даша.

Снедавшее её напряжение отпустило, она потянулась к Матвею. Встретила на полпути его жёсткие губы и горячие руки, легла всем телом на широкую грудь под белой рубашкой. Целовала и отвечала на его поцелуи до самозабвения и полного растворения. Очнулась, когда заболело правое колено, неудобно упёртое в ручку переключения скоростей. Словно пьяная, слезла с Матвея и потребовала:

— Поехали куда-нибудь! Ко мне. Или к тебе.

Он поправил свой синий, плохо повязанный галстук:

— Обязательно. Но сначала заедем в одно место.

46. Оленёнок

— Как следствие? Что они говорят? — спросила Даша, когда Матвей вырулил со стоянки и поехал вдоль лётного поля.