Страница 3 из 33
Прежде чем объяснить, о чем рассказывает эта книга, было бы уместно подчеркнуть, о чем в ней не говорится.
Во-первых, эта книга не о религии в прямом смысле слова. Это значит, что большая часть того, что читатель узнает здесь о религии в СССР, будет преломляться через призму истории государства или, точнее, его идеологической элиты1. Моя цель не рассказать о религиозной жизни в Советском Союзе как таковой, а выяснить, как государство понимало и оценивало религию. Такое исследование не претендует на то, чтобы объяснить, как под влиянием советских реалий изменились религиозные институции или образ жизни и мыслей верующих (хотя я надеюсь, что моя книга поможет пролить некоторый свет на эти вопросы). Меня больше интересовало, как партия представляла цели этого проекта, как в его рамках трактовались природа прогресса и власти, а также как оценивалась угроза, которую для всего советского проекта представляла религия – в качестве социального института, идеологии и образа жизни – в различные периоды и в разных контекстах.
Во-вторых, – и это, возможно, будет неожиданным для читателя – эта книга также и не об атеизме в прямом смысле слова; во всяком случае, не об атеизме как философской или теологической проблеме2. В той мере, в которой здесь действительно говорится об атеизме, речь идет о нем как идеологическом проекте и особенно о политических последствиях его реализации3. Поскольку книга представляет собой историю атеизма как идеологии на службе политики, это изначально задает определенный угол зрения: на первый план выходит изучение точки зрения государства, партии, идеологической элиты и – что особенно важно – того сегмента идеологической элиты, который был непосредственно связан с атеистической работой: атеистического аппарата. Этот аппарат должен был обеспечивать выполнение двух взаимосвязанных задач: первая – превратить советское общество в «общество, свободное от религии», и вторая – превратить советских граждан в убежденных атеистов4. История, которую я здесь рассказываю – о том, как, изучая религиозную жизнь в повседневных условиях, атеисты осознали, что цель построения общества, свободного от религии, недостижима; как они переосмыслили свои цели и выдвинули позитивную программу внедрения атеистических убеждений и, наконец, как под влиянием успехов и неудач атеистической работы изменялось их понимание своей миссии и линии проведения атеистического проекта.
Один из способов прояснить внутреннюю структуру и логику книги – обратить внимание на учреждение, находящееся в центре повествования (и составляющее предмет изучения в главе 5), Институт научного атеизма. Изучение его места в идеологической элите, а также его деятельности как локуса производства знания показывает, каким именно образом атеизм был встроен в структуру советского проекта. Институт научного атеизма был основан в 1964 г. по постановлению Центрального комитета КПСС. Он входил в структуру Академии общественных наук (АОН) – учреждения, занимавшегося разработкой советской идеологии и находившегося, в свою очередь, в подчинении Центрального комитета КПСС, который определял его миссию и курировал его деятельность5. Можно представить атеистический аппарат как находящийся внутри своеобразной «матрешки», состоящей из политических и идеологических учреждений: самая большая матрешка – Центральный комитет КПСС; следующая, внутри нее – идеологический аппарат; а внутри идеологического аппарата, в свою очередь, располагался атеистический аппарат, центральным институтом которого был Институт научного атеизма. Внутри самого института были и матрешки поменьше – региональные отделения по всему Советскому Союзу и филиалы в трех союзных республиках (Украине, Узбекистане и Литве), которые занимались атеистической пропагандой и сбором данных на местах. Собранные ими материалы затем отправлялись в обратный путь наверх по цепочке учреждений, подвергаясь по дороге анализу и систематизации, пока этот путь не завершался на страницах отчета, предназначенного Центральному комитету КПСС. В целом атеистический аппарат представлял собой широкую сеть по производству знаний о религии и атеизме, где сплетались воедино научное исследование, технократическая экспертиза и практика ведения пропаганды. Предназначение атеистического аппарата состояло в том, чтобы формировать советский атеизм и внедрять его в массы; этот атеизм должен был выполнять политические задачи, основываться на теоретических достижениях общественных наук и при этом быть достаточно практичным и убедительным, чтобы стать органичной частью жизни советского общества. Для выполнения этой миссии атеистический аппарат сформировал обширный комплекс экспертного знания о религии в СССР, и эта сторона его работы, как я надеюсь, показана в книге. В то же время нужно иметь в виду тот факт, что в конечном итоге все проводившиеся атеистическим аппаратом теоретические и практические исследования были подчинены реализации проекта КПСС: укреплению ее политической, идеологической и духовной власти в советском обществе. Когда в ходе перестройки партия начала рассматривать советский атеизм не как средство осуществления этого проекта, а как помеху на его пути, атеизм был отброшен за ненадобностью. Вот почему, на мой взгляд, история советского атеизма – это прежде всего политическая история.
Тем не менее, чтобы понимать политику, мы должны оценить, какую роль здесь играла идеология. В книге я подчеркиваю, что мы должны воспринимать атеизм как конструктивный, а возможно, даже и центральный элемент советской идеологии. В исследованиях по истории советского общества такой подход встречается не часто, особенно когда речь заходит о постсталинской эпохе. Напротив, история советской идеологии до сих пор обычно представала в исследованиях как история ее постепенного ветшания. Советская идеология в целом и атеизм в частности обычно изображались – за исключением нескольких примечательных работ – как лишенные новаторского духа и неуклонно оттесняемые на обочину политики советского государства и жизни советского общества. Чтобы оспорить обоснованность этого нарратива, я подчеркиваю творческие и, если можно так выразиться, созидательные компоненты атеизма, а не только те стороны его деятельности, которые были направлены на разрушение религии. Также подчеркивается неизменная значимость атеизма для идеологии, а идеологии – для советского проекта вплоть до самого его конца.
Мы можем задаться вопросом: что такое идеология?
Я рассматриваю идеологию как дисциплинарный инструмент, что до некоторой степени созвучно мнению тех людей, которые являются главными героями этой истории. Для тех, кто занимался разработкой идеологии, она была тесно связана с понятием «мировоззрение» и трактовалась как система идей и принципов, которая, как пишет историк Дэвид Бранденбергер, «руководит принятием решений, легитимизирует осуществление власти и управления и помогает в создании культуры и практики управления»6. Мы можем даже предположить, что в какой-то степени идеология выполняет те же функции, что и религия (по крайней мере, в некоторых ее формах): устраняет сомнения и выковывает убежденность. В книге определение «религии» – или, скорее, мое заключение о невозможности найти определения религии – связано с устойчивым выражением «свято место», которое, как известно, пусто не бывает. Иными словами, предлагаемый здесь подход заключается в том, чтобы рассматривать «религию» и «идеологию» как способы упорядочения мира (с помощью действий и верований, представлений о времени и пространстве, о самом себе и об отношениях с другими), которые становятся для тех, кто ими живет, вопросами жизни и смерти. Понятие «святое место» оставлено намеренно расплывчатым. Оно призвано скорее побуждать к размышлениям, нежели давать окончательное объяснение7.
1
Я использую термин «идеологический аппарат» («ideological establishment») вслед за историком Дэвидом Бранденбергером – возможно, самым увлеченным специалистом по советской идеологии, – который ввел этот термин для собирательного обозначения разнообразных официальных кругов, связанных с производством и распространением государственной пропаганды и проведением официальной идеологической линии. См.: Brandenberger D. Propaganda State in Crisis: Soviet Ideology, Indoctrination, and Terror under Stalin, 1927–1941. New Haven: Yale University Press, 2011. P. 7.
2
См. недавно вышедшую работу, где атеизм исследуется с такой точки зрения: Gray J. Seven Types of Atheism. New York: Farrar, Straus and Giroux, 2018.
3
Замечу на полях: когда я начинала свое исследование, я не намеревалась писать политическую историю; первоначально меня интересовала скорее проблема обрядности и, в частности, обращений коммунистического проекта к обрядам жизненного цикла, отмечающим рождение, брак и смерть, которые столь важны для религиозной жизни, однако в окончательном варианте книги эта проблематика разрабатывается лишь в одной главе.
4
Словосочетание «общество, свободное от религии» обычно употреблялось идеологической элитой для обозначения цели атеистической работы и стало заглавием наиболее комплексного исследования процессов секуляризации, осуществленного в советский период. См.: К обществу, свободному от религии: Процесс секуляризации в условиях социалистического общества. Сб. статей / Ред. коллегия: П. К. Курочкин (отв. ред.) и др. М.: Мысль, 1970. Это исследование рассматривается в главе 5 настоящей книги.
5
Наряду с партией надзор за деятельностью учреждений, где формировался идеологический аппарат, осуществляли также органы безопасности. Например, авторы статьи, опубликованной в журнале, предназначенном для внутреннего пользования сотрудников КГБ, и озаглавленной «Печать – острое оружие в профилактической работе органов КГБ», отмечали, что не далее как в 1959 г. в центральных и местных печатных органах, которые были, безусловно, самым явным и самым широким по охвату средством воздействия идеологической элиты на советское общество, «по материалам органов КГБ только о реакционной и враждебной деятельности церковников и сектантов опубликовано около 5 тысяч статей и фельетонов». – Ермоленко Г., Трубицын А. Печать – острое оружие в профилактической работе органов КГБ // Сборник статей по вопросам агентурно-оперативной и следственной работы Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР. 1960. № 3 (6). С. 103–108, цит. с. 103.
6
Brandenberger D. Propaganda State in Crisis. P. 5–6.
7
Термин «свято место» был мне подсказан прежде всего самими источниками, где по разным поводам приводилась пословица «свято место пусто не бывает». Наиболее яркий пример использования этой пословицы, приведенный на страницах моей книги, – выступление советского писателя Владимира Тендрякова на заседании идеологической комиссии ЦК КПСС в 1964 г., где Тендряков говорил о недостатках антирелигиозной пропаганды, не учитывающей эстетических, эмоциональных и житейских аспектов религии.