Молчара

То сообщение было от Бориса. Егор прочитал его, когда вернулся домой. «В пятницу в шесть вечера. Но это хорошие девочки. Хочешь трахаться — вызови проститутку».

Вызови проститутку. Проститутку. А как называется парень, который спит с женщинами за деньги? Жиголо? Альфонс? Мальчик по вызову?

Можно вызвать мальчика в драных джинсах?

***

Девочки и правда были хорошими. Хорошенькими. Одна рыжеволосая, улыбчивая и бойкая — её звали Ксюша. Вторая — высокая и нескладная, с графичным чёрным каре. Она молчала и не смотрела по сторонам. Не разглядывала квартиру, как её подружка. То ли стеснялась, то ли ей было неинтересно, как живёт писатель Егор Молчанов. А может, она не читала фантастику и знать не знала писателя Молчанова. Может, она вообще ничего не читала, кроме альманаха «Стильные причёски»? Её звали Инна.

Боря уселся с девчонками на длинной стороне Г-образного дивана, а Егор устроился на короткой, в одиночестве. Так даже проще было: удобнее приносить напитки и закуски. И можно смотреть гостьям в лицо. Пока Егор смешивал коктейли с мартини, Боря продолжал разглагольствовать на тему, видимо, начатую ещё в такси:

— Это неправда, что писателей стало больше, чем читателей. Писателей всегда было мало. Дефицит писателей! Мы даже курсы открыли, чтобы писателей стало больше. Не членов союзов, которые плодятся как мыши в урожайный год, и не лауреатов разных премий, которых читает только жюри, а настоящих писателей — тех, кого читают люди. Обычные люди — такие как вы.

— Ой, ну обычные люди сейчас в интернете читают, — звонко возразила Ксюша, — да и то не книги, а всякие блоги, твитты, постики. Бумажная книга умирает.

— Ничего она не умирает! Я уже не первый раз слышу, что книги проигрывают какую-то мифическую схватку блогам. Но почему-то когда бег трусцой стал популярным, никто не кричал, что кенийские марафонцы должны умереть. Да кенийским марафонцам вообще плевать на «зожников»! Они в этой жизни никак не пересекаются! А художникам плевать на фотошоп. А переводчикам — на гугл. Я их знаю — никто не побежал в магазин за верёвкой и мылом. Они спокойно работают и получают за свой труд деньги. И только писатели почему-то должны покончить с собой из-за интернета — ну не странно ли?

Ксюша покачивала ногой в полосатом носке, видневшемся из-под короткой, по моде, брючины, явно ожидая конца тирады. Наверное, придумала годный аргумент в защиту тезиса о смерти литературы. Инна же как будто не слушала Борю. Она смотрела в окно на соседнюю высотку, в ломаном фасаде которой отражался малиновый закат, и поджимала голые ступни. Мосластые колени упирались в край стола. Она была одета в короткую джинсовую юбку и белую футболку. Соски на плоской груди напряглись и выпирали сквозь ткань. Замёрзла, наверное. Неуклюжая, угловатая и немного крупноватая для девицы, она ещё не потеряла неуловимый подростковый шарм, и смотреть на неё было приятнее, чем на кокетливую Ксюшу, которую портили проницательность и подозрительность в глазах. И явная готовность противостоять мужчине — в споре ли, в постели… Бедняга Боря, вечно его тянуло на рыжих и ехидных.

Кондиционер был выставлен на двадцать два градуса, и Егор добавил пару градусов: Боря вспотеет в своём пятисотфунтовом пиджаке, делавшем его плечи широкими и мужественными, но хоть девчонки согреются. Он подвинул по столу бокалы с мартини:

— Всё, Боря, хватит, не морочь девушкам головы. Давайте поговорим о чём-нибудь другом. Инна, что такое, по-твоему, любовь?

Она медленно повернула голову. Посмотрела на него серыми глазами с таким выражением, словно не расслышала вопрос или не поняла:

— Я не знаю.

— Ты что, никогда не была влюблена? — спросил Боря. — Ты же на третьем курсе учишься? Тебе двадцать лет! Наверняка у тебя были мальчики, мужчины. Неужели никто не зацепил?

Инна молча посмотрела на него. Было что-то в её взгляде, от чего даже непрошибаемый Боря смутился:

— Ну ладно, всё у тебя впереди.

Она только брови приподняла. Егор мысленно зааплодировал Инне. Вряд ли она хотела унизить Борю молчанием или недоумевающим видом. Наверное, она такой и была: спокойной, отстранённой, немного высокомерной. Может, она и сама не сознавала, что отталкивала от себя людей. Мужчин. Таких как Боря Остроухов.

— А для меня любовь — это когда не можешь жить без человека, — сказала Ксюша после большого глотка мартини. — Вот не можешь — и всё! Постоянно о нём думаешь, разговариваешь с ним в своей голове, скучаешь, считаешь минуты до встречи.

— А ты, конечно, была влюблена?

— Много раз! Это так приятно — быть влюблённой. У тебя как будто вырастают крылья, и ты летаешь!

— А потом — хрясь! — и разбиваешься! Поверьте мне, девочки, я знаю, о чём говорю, я недавно второй развод пережил. Ну как пережил? Пе-ре-живаю.

Пока Боря жаловался на семейные неурядицы, а Ксюша горячо доказывала, что жизнь по-любому прекрасна, Егор почистил апельсины и помыл виноград. Поставил на стол тарелки. Порезал сыра и открыл упаковку хамона. В комнате потемнело, на улице снова закапал дождь. Самая дождливая весна за всю историю наблюдений, старожилы не помнят такой плохой погоды, сирень не зацвела, черёмуха не взошла. Он включил светильник, висевший на тонкой леске над столом, и пошёл задёргивать шторы: при включённом свете квартира превращалась в аквариум. Окна во всю стену имели и недостатки.

— Не надо. — На запястье ему легла холодная рука. — Красиво же.

Инна смотрела, как по стеклу скользят капли, чертят косые дорожки, иногда сливаются в один поток, иногда разделяются. А от каждого порыва ветра капли синхронно меняли траекторию.