Счастье на бис

Уже давно стемнело, но над крыльцом горит фонарь, и в его свете Сашка замечает, как у Всеволода Алексеевича ползут вверх брови и округляются глаза. Он чем-то искренне удивлен. Его рука вдруг тянется к ее щеке.

– Глупая ты девочка. Ты чудесная. Ты считаешь, что красота в длине волос, что ли? И почему я должен не одобрить что-то? Что ты вообще знаешь о моих представлениях о красоте?

Сашка фыркает. Уж это она точно знает.

– Зарина…

– И где сейчас Зарина? А все те девочки модельной внешности, что были помимо Зарины, где? И не думай, пожалуйста, что всегда их бросал я. Предпоследние две, прости за откровенность, исчезли, когда мои доходы перестали покрывать их ожидания. Очень большие ожидания. Каждая в первый же год отношений хочет как минимум квартиру в Москве и приличную машину. А мне уже здоровье не позволяло столько работать.

– А последняя? – против собственной воли, скорее машинально, уточняет Сашка. – Вы сказали «предпоследние две».

– А последняя испугалась, когда вместо романтической ночи у меня случился неромантический приступ астмы и пришлось вызывать скорую. Так что до обсуждения финансовых вопросов дело просто не дошло.

Сашка тянется к сигаретной пачке, даже забыв, кто с ней рядом сидит. Пачка давно пуста, но она крутит ее в руках, чтобы делать хоть что-то. Как же дико обсуждать с ним такие вещи. И к чему он ведет? Хочет сказать, что Сашка выгодно отличается от красивых эскортниц тем, что не пугается астматического кашля?

– Поверь, я очень хорошо разбираюсь в женской красоте. Можно сказать, ценитель и эксперт. И знаешь, что по-настоящему завораживает? Не каблуки и не длина ног, волос или ногтей. Завораживает верность. Только я думал, что она уже не встречается.

Он вдруг как-то резко встает, словно хочет перебить сам себя. И, что еще неожиданней, поднимает за локоть ее.

– Пошли в дом. Здесь становится холодно. И всем давно пора спать.

Сашка молча подчиняется. Она змея, он факир. Так правильно, ее так всегда устраивало. Мелькает шальная мысль, что, если бы рядом с самого начала был вот такой он – сильный, решительный, безусловный для нее авторитет, то и она была бы другой. Может, кто знает, ей даже захотелось бы заплетать косы и рядиться в платья? Да нет, бред. Он прав, всем давно пора спать.

Утром она просыпается от его шагов. Бросает взгляд на часы и с ужасом понимает, что проспала всё на свете: приготовление завтрака, сам завтрак и работу! А он стоит в дверях и улыбается.

– Вечером молодежь, а утром не найдешь. Не вскакивай. Я позавтракал каким-то йогуртом из холодильника, сахар не рухнет. А на работу тебе не нужно. По крайней мере на эту работу. А в любое другое медицинское учреждение нашего славного города тебя возьмут с огромным удовольствием.

Сашка садится на постели, решительно ничего не понимая. Всеволод Алексеевич демонстрирует ей смартфон, который держит в руках.

– У меня осталось много друзей, Сашенька. В том числе в Минздраве. И в других интересных структурах. Знаешь, сколько я для них пел? И не только в Кремлевском дворце на официальных праздниках. Многие из них рады сделать мне маленькое одолжение. Так, так, ну что это опять такое? Ты каждый день реветь собралась? Правда, что ли, ПМС?!

С ним гулять – отдельное удовольствие. Его все интересует, он постоянно порывается что-то рассказать Сашке. А она и рада слушать. У него в запасе миллион историй. Проходя мимо цветущего куста олеандра, он вспоминает, как кто-то из их артистической бригады решил пожарить шашлыки, а вместо шампуров использовал длинные и прочные олеандровые ветви, и как перетравились все, хорошо хоть не насмерть. На набережной ему непременно нужно купить семечек у словоохотливой бабки, которая каждый раз его узнает и каждый раз говорит, что любит его песни с детства. Он ехидно ухмыляется и идет кормить голубей. Голуби слетаются к нему моментально. Он сидит на лавочке в окружении птиц и, что особенно поражает Сашку, пытается погладить особо смелых. Такой фамильярности голуби, конечно, не позволяют. Но его это ничуть не смущает, и он не теряет надежды приручить своих питомцев.

Сашка мужественно молчит, воздерживается от лекции о болезнях, переносимых птицами, тем более голубями, не гнушающимися копаться в помойках. Ей достаточно, что он счастлив в такие минуты. Часто ли он бывает счастлив в последние годы? Сашка очень надеется, что да. Очень старается. Но что она может? Кое-как удерживать в узде его хронические болячки? Вкусно кормить и развлекать разговорами? Не слишком-то впечатляюще и для обычного старика. А для человека, в чьей жизни было всё? Вообще всё, больше, чем Сашка может себе представить. Путешествия по всему миру, доступность самых красивых женщин, всякие там устрицы и фуа-гра, прелести которых Сашка в принципе не понимает. Оно даже на вид так себе, ничего аппетитного. Он разбирается в вине, наручных часах и яхтах. И, самое главное, у него была сцена. Внимание публики, тысяч человек каждый вечер. А теперь одна Сашка. И вместо красивого пиджака с блестящими лацканами удобная домашняя курточка и вельветовые штаны, на ремне которых дозатор инсулина. И Сашка в сотый раз задает себе вопрос: правильно ли то, что произошло? Да, это было не ее решение. Он все сделал сам, это был только его выбор. Он мог остаться в Москве, хотя вряд ли мог остаться на сцене. Но сохранил бы привычное окружение: красивый дом, старых друзей, свой любимый Арбат. Или не сохранил бы? По крайней мере друзей. Он ведь далеко не дурак и импульсивных решений не любит. Значит, понимал что-то, чего Сашка не понимает?

Но затевать с ним такой разговор она не хочет. И пытается найти ответ по кусочкам, по случайно брошенным фразам, по отдельным эпизодам.

Они гуляют вдоль моря, и путь лежит мимо концертного зала. Большого и слегка несуразного, напрочь лишенного изящества. Кусок бетона с прорубленными окнами. Сезон еще не наступил, но фасад уже увешан рекламными растяжками и афишами. Всеволод Алексеевич, как всегда, пристально в них вглядывается. У него дальнозоркость, иногда даже удобно, Сашка так далеко буквы не видит.

– Ты посмотри, Сашенька, Соколовский приезжает! Я всё ждал!

– В смысле, ждали? – удивляется Сашка, пытаясь вспомнить, о ком речь.

Вроде был какой-то там певец Соколовский. Из «молодых», которым на самом деле уже хорошо за сорок, но они так и застряли в статусе юного поколения. Раньше Сашка его и не замечала. Заметила, когда уже после ухода Туманова со сцены, он взял в репертуар несколько его песен. И вдруг начал так же зачесывать назад волосы. И пиджак у него появился подозрительно похожий. Совсем смешно стало, когда Сашка увидела по телевизору его выступление: Соколовский даже микрофон держал в левой руке и за нижний край. Характерным движением Всеволода Алексеевича. Вот только Туманов был переученный левша. Он рассказывал Сашке, как в детстве ему привязывали левую руку к телу, заставляя всё делать правой. Он выучился и есть, и писать, как полагается. Но на сцене какой-то ограничитель слетал, и микрофон, хоть и брался правой, спустя секунду перекладывался в левую, там и оставался. А Соколовский просто собезьянничал. Непонятно зачем.

Впрочем, все это Сашку мало трогало. Ну мало ли идиотов на сцене? Странно, что Всеволод Алексеевич так выразился.

– А ты не заметила? Он в прошлом году приезжал шесть раз! С июня по конец августа, каждые две недели концерт. Видимо, по всему побережью туда-сюда колесит. Курортная публика меняется, и он снова тут. Чес это называется. А в этом году решил пораньше начать, чтобы еще больше заработать.

Сашка задумчиво на него смотрит. Ну и? Хочет человек упахиваться, его проблемы. В его возрасте вполне нормально. Молодых Сашка не жалеет. Молодые должны пахать, с ее точки зрения. Тем более так, как они сейчас «работают». Под фанеру за себя стоят, не велик труд. Не в забое уголь добывают.

Примерно так она вслух и высказывается. Всеволод Алексеевич смеется.

– Сашенька, ты чудо. Если бы не знал, как ты ко мне относишься, обиделся бы. Зайдем, попьем кофе?