Страница 24 из 67
А потом все стали собираться, и грузить добро, чтобы унести его в большой стадир Торвальда.
— Я думал мы останемся тут — удивился Хродвальд — Ты ведь говорил что рядом два драккара Торгейра сына Хавара…
— У него уже нет ни одного драккара. Что еще лучше, так это то, что он потерял не только корабли, но и голову. Его нашел брат жены Эрика с зятьями, и напал на него, и убил половину его людей, и его самого. Говорят Торгейр бился хорошо, и убил троих. Так говорят рыбаки, что видели битву. Один из них как раз приплыл вчера. Этого рыбака я знаю давно, и он всегда ведет дела честно. Да ему и нет причин лгать, стадиры его семьи как раз стоят у берега, и если Торгейр нападет, то нападет на них.
— Так ты обманул Оддруна? — изумился Хродвальд.
— Глупо было бы обманывать херсира — покачал головой Товальд, и оглянувшись на остальных, добавил — Но херсиры так часто ведут войну, что знают как запутаны и лживы бывают слухи. Поэтому мы выставим дозорных, хоть нам и нет причин не верить рыбаку. Но верить ему, нет причин у Оддруна, и зачем ему знать все слухи, ведь главное то, что, как я ему и сказал, рядом видели драккары наших врагов, а он не может вставать на одну из сторон без просьбы Брагги.
Хродвальд немного подумал, и кивнул.
А потом молодому ярлу поднесли братину, и заставили в первый раз рассказать свою историю.
Это было хорошее время, но как и все хорошее, оно кончилось. Уже ко второй неделе уже все, кто хотел, послушали историю Хродвальда. Да и сам молодой ярл вдоволь напился хмельного меда из хранилищ Торвальда, и любовного меда от его молодых рабынь. Одной ночью он даже смог согреть сразу трех, но про этот подвиг он никому не рассказывал. Потому что одно дело, когда тобой восхищаются — это приятно и может привлечь к тебе людей. И совсем другое дело, если тебе завидуют — зависть отвратит от тебя людей и может прорасти из их сердца злыми делами.
У каждого человека есть мнение о том, что делает его счастливым. Но редкий человек понимает, что нет ничего, что делает счастливым надолго. И потому так важно ценить свою радость.
На второй неделе Хродвальд понял, что ему тесно в стадире Торвальда, хоть Большой Стадир и в самом деле был большим, полностью оправдывая свое название. Да еще и укрепленным высоким забором, с просторными домами.
Однажды вечером Хродвальд пришел к брату и сказал:
— Я отдохнул. И хочу дела.
Торвальд приобнял Хродвальда, и начал рассказывать ему про сегодняшний улов, и рассказывал о нем, пока не увел Хродвальда поодаль. Они встали так, что ни один из людей в стадире не мог их услышать. И тогда Торвальд оборвал свой рассказ на середине, и совсем другим, тихим голосом сказал:
— У меня есть дело для тебя. Я хочу чтобы ты сел на Рафнсвартр, и поднялся вверх по фьорду, до самого его корня. По пути наведайся к нашим соседям, а особенно в стадир Гудмунда, сына Торарина. А как поднимешься до корней фьорда, пройди дневной переход…
— Гудмунд это ведь брат Сигурда Пятки? Старшего над твоими хирдманами? — удивился Хродвальд. Он помнил Сигурда еще когда тот был молод. И хоть Сигурд не заслужил себе грозного прозвища, он побывал во многих стычках, и в двух больших битвах, где сошлись сотни людей с каждой из сторон. Говорили, что Сигурд убил в честном бою шесть человек. Хродвальд иногда вставал против него в тренировочный круг, с деревянными мечами. И бывал сильно избит Сигурдом. Но это было давно. Вот уже года четыре, как у Сигурда приключались срочные дела во время военной игры, и он никак не мог встать в круг с молодым ярлом. Хродвальд никогда не думал о Сигурде плохо, но сейчас вспомнив все это, молодой ярл вдруг понял, что Сигурд, хоть и был другом их отцу, но мог оказаться совсем не другом им с Торвальдом.
— Сигурд Пятка… — Торвальд тяжело вздохнул — Я не могу сказать ничего плохого. Но помнишь тот случай, когда мы нашли растрату снеди, и нам пришлось наказать нашего домашнего раба?
— Помню. — сказал Хродвальд. А еще Хродвальд знал, что Торвальд никогда не забывает имен. В отличии от Хродвальда. А значит он до сих пор не может назвать имя убитого им человека в слух. Торвальд продолжал:
— Я думаю, что вором был Сигурд. Я сделал ошибку с ним. Я дал ему большой и богатый стадир, рядом со своим, думая что он будет благодарен. Но Сигурд не умеет быть счастливым. Он похож на тебя. Всегда хочет большего. Это хорошо для ярла, но плохо для хирдмана.
— Ты думаешь Сигурд Пятка ворует у тебя, и настраивает против тебя хирдманов. И хочешь узнать, не собирает ли его брат, Гудмунд, вооруженных людей? — решил уточнить Хродвальд.
— Не замыслил ли он зло — кивнул Торвальд. И посмотрел на свои руки.
— Ты хочешь убить Сигурда? — тихо спросил Хродвальд. Торвальд быстро посмотрел по сторонам, мазнув взглядом стадир, точно как машет своей косой ловкий хлебороб. А потом схватил Хродвальда за рубаху, и притянул к себе.
— Иногда действовать надо быстро и решительно, потому как иначе может произойти непоправимое. Часто это случается тогда, когда люди думают, что сейчас время говорить. Но если уж начал говорить, то следует не торопиться выпускать слова из своего рта!
— Прости брат — тихо сказал Хродвальд. Торвальд еще некоторое время со злостью смотрел на него, но потом отпустил рубаху, и громко добавил:
— Да, я хочу чтобы ты убил дира, что повадился таскать скот у людей нашего фьорда.
— Какой дир? — не понял Хродвальд.
— Как только ты отплыл — все еще слишком громко для обычного разговора, ответил Торвальд — к нам пришли с дальних стадиров. Они рассказывают то про тролля, то про огра, но всякий знает что огры идут на запах очагов, и ломают стены амбаров, а тролли любят подчинять людей. Этот же дир крадет только то, что осталось под открытым небом. И сторонится людского жилья. Говорят также, что он убил одну рабыню. Я думаю, это волк. Может, слишком рано проснувшийся после зимы, и оттого оголодавший, медведь. Хотя местные люди хорошие охотники, и должны бы были разобрать следы. Это странное дело, и надо поехать, и посмотреть на месте. Я не могу сделать это сам, потому что у меня есть дела здесь. И поэтому прошу тебя, Хродвальд.
Хродвальд хмыкнул, и подумал: "А может ты просто боишься отправить туда хирдманов под началом Сигурда, как и оставить его здесь, потому что не веришь ему. Ты не знаешь кому из хирдманов можно доверять."
— Я не дам тебе хирдманов, но ты можешь позвать охочих людей, и я уверен, многие согласятся — добавил Торвальд.
— Я поспрашиваю охотников среди бондов — громко ответил Хродвальд, и уже тише — и соберу своих людей.
Торвальд кивнул. Хродвальд хотел было развернуться и пойти обратно, но Торвальд вдруг сказал:
— Ты помнишь ту зиму, когда я убил Манна Старого, отца Айвена?
— Да, я помню ту зиму. Как и то, что я хотел убить тебя за это, и убил бы, не будь ты так труслив — ответил Хродвальд. Торвальд так нахмурился, что его брови сошлись на переносице. Такое бывало у него от злости. Он отступил от Хродвальда, и опустил взгляд на свои руки. А потом опустил одну руку на топор. Хродвальд продолжил:
— Я долго ненавидел тебя, брат. Прошло много времени, прежде чем я понял, что с тех пор ты не берешь в руки меча. И за все время, лишь несколько раз ты разрешал убить провинившегося человека. Почти всегда ты берешь виру. И, почти всегда, тебе удается избегать битв, хотя наш фьорд не зря назвали Фьордом Семи Битв. Ведь его трудно оборонять, зато он достаточно богат, чтобы на него нападали. Сначала я думал, что это из-за того, что ты любил Манна Старого, так же, как я. Но потом Вальгард, наш брат, сказал что не все люди могут убивать. Многие могут научиться. Но тяга к этому в человеке должна быть с самого начала, потому как её трудно в себе воспитать. Ты не любишь убивать, брат. И я понял, что оставаясь жить, ты мучаешься дольше и сильнее, чем показываешь, и чем бы смог ты мучиться, воткни я в тебя острое железо.
— Манн попросил меня сам! — резко сказал Торвальд. И пошел прочь, ударив по дороге Хродвальда плечом. Хотя он ушел быстро, Хродвальд увидел блеснувшую в глазах брата влагу. Да и идя прочь, Торвальд вытер лицо рукавом шубы. Хродвальд по волчьи ухмыльнулся. Старший брат всегда был тюфяком и младшие братья это знали. Торвальд был добрым хозяином и справедливым конунгом. Но в Большом Стадире он сидит только потому, что Вальдгарду слишком скучно разбираться в вечных спорах бондов из-за мест для выпаса овец.