Сага о Хродвальде

— Ты и Нарви, думаете что Клепп глуп. Это потому что он неуклюж в словах. Возможно все дело в том, что его ум не помещается в слова? — Хродвальд тогда сильно удивился. Как бывало удивлялся на слова Клеппа, вот только заподозрить бога в глупости было трудно. Но как же понимать тогда слова бога?

— Клепп, о чем ты думаешь? — спросил Хродвальд здоровяка. Его пленница как раз уснула, а то они шептались с ней все время пока их рты были не заняты едой, с того дня как Брагги дал им переговорные амулеты. Кстати, кажется у Торвальда тоже была пара таких…

— Ну… — привычно начал тянуть Клепп, словно оттягивая тот момент, когда он ляпнет глупость. А потом вздохнул, видимо решаясь. — Не понимаю где мы находимся.

— Так ты меня, ш твоей подругой, три часа вышпрашивал! — возмутился Нарви — Я шкока тебе объяснял!

— Да не! Я просто не могу… Ну, понять, где именно! — Клепп начал злиться, но не понятно почему.

— Два часа хода под парусом до Фьорда Семи Битв на юг, или час хода до Фьорда Четырех Скал на север. — сказал Хродвальд.

— А где Тюленьи острова?

— Четыре дня пути под парусом на север, до Хмельного Фьорда, и оттуда еще четыре дня…

— До Синей Скалы, от неё на запад… Я помню. — Вздохнул Клепп, и замолк. Хродвальд уже знал, теперь Угрюмый будет старательно хмуриться, чтобы оправдать свою нелепую кличку. И тут Хродвальда осенила идея.

— Если ты не можешь сказать… То ты нарисуй! — в торговле с югом часто случалось так, что южанин говорил уж совсем не понятно. И тогда на помощь могли прийти рисунки. Под рукой правда не было ни песка, ни…

— Возьми уголь из очажной чаши! — привычно начал командовать Хродвальд — Айвен! Достань и принеси шкуру коровы! И разверни её!

На внутренней стороне шкуры можно было рисовать углем. Как только Клепп понял, что от него хочет Хродвальд, он снова заулыбался, и вооружившись несколькими кусками угля, радостно принялся за дело.

Остальные собрались за спиной Клеппа. Даже стоявший на рулевом весле Веслолицый, который редко проявлял любопытство, закрепил руль и подошел поближе.

Некоторое время Хродвальд ничего не понимал. А потом начал понимать, и ему пришлось сильно стараться чтобы не волю своим чувствам. Хродвальд тщательно сохранял на лице спокойное выражение, и только угрожающе зыркал, когда кто-то из его людей хотел заговорить. Ярл боялся, что это собьет Клеппу настрой. Наконец здоровяк закончил, в процессе перемазавшись в угле как малый ребенок. Он встал с колен, и отступил на шаг, давая возможность остальным посмотреть.

— Это ведь карта? — осторожно начал Хродвальд, оглянувшись на остальных. Он подумал что люди на его драккаре на удивление полны выдержки. Никто даже не улыбался, рассматривая рисунок Клеппа с такими лицами, какими смотрят на утреннюю струю. Безучастными.

— Карта… — словно пробуя слово на вкус, повторил Клепп. И просиял лицом — Ну да, точно, это карта! Это то самое слово! Вот что я хотел сказать! Я не могу увидеть карту в своей голове! Видите, вот тут Фьорд Семи Битв, вот это Браггихольм, а вот сюда мы плавали…

— Эти червяки фьорды? — осторожно спросил Айвен.

— Кажется я понял. Вот это льдины? Так ты изобразил Льдистое Море? — с затаенным весельем спросил Веслолицый.

— Это так! — радостно кивнул Клепп, и стал показывать дальше — Вот это горы, вот это море.

— А это? — с самым серьезным видом ткнул в странные закорючки Хродвальд.

— Деревья. Но это… Для того чтобы отделить землю от воды…

Первым не выдержал Нарви. До этого момента он молчал, боясь себя выдать, но тут вдруг согнулся, резко выдохнув, будто ему в брюхо с размаху ударили кулаком, а потом упал на колени и захохотал как ётун в грозовую ночь. Тут уж и остальные перестали держаться, и начали хохотать, как сумасшедшие. Хродвальд не смеялся так с тех пор, как старая Гунн упала в выгребную яму.

— Это дерево — стонал Нарви, тыча пальцем в “карту” Клеппа. Тот стоял молча. И если бы сейчас его увидел бы тот, кто не знал его прежде, то такой человек мог бы решить что кличка “Угрюмый”, была настоящей.

— Что вы… Почему вы… — Клепп вздохнул, немного помолчал, и смог наконец справиться со словами — Расскажите мне, отчего вы смеетесь?!

Хродвальд не мог ничего ему ответить. Он упал на доски палубы и не подобающе для ярла извивался на них, утирая слезы. Смеяться было уже больно, но как же тут остановиться? Это так же трудно, как и объяснить почему смешное, это смешно. Странная штука смех. Похожее, но не такое, часто вызывает смех. Нелепое тоже смешно. И что может быть нелепее, чем пытаться рисовать деревья? Хродвальд снова начал смеяться. Хродвальд хорошо знал, что такое карта. Она хранилась в стадире Торвальда, оберегаемая как золотой кубок. Хродвальд знал её наизусть. Сплетенная из конского волоса, кожаных шнурков, с каменными и стальными бусинами, она могла объяснить любому человеку ветра и течения у берегов Браггихольма лучше, чем тысяча песен. Но то что нарисовал Клепп… Это… Это… Хродвальд подумал что сейчас утратил власть над словами, и они бегут от него, как от Клеппа. Стало не так уж смешно, и он сел.

Рядом с клеппом стояла его пленница, и сжав в кулачке переговорную кость Брагги, что-то быстро говорила. Видно её разбудил их хохот.

— Что она говорит?! — рявкнул Хродвальд.

— Показала её страну — Клепп обвел рукой круг за границей своей “карты”, там где должны были быть южные земли, из которых рабыня была родом.

— Говорит это одна страна… Нет, не так как Браггиленд. Это как один Фьорд, который принадлежит одному конунгу. Все подчиняются и живут по одному закону. Платят один выход…

— Ха-ха-ха — снова расхохотался Хродвальд. Девка явно врет. — Такого не может быть. Спроси у своей рабыни, сколько в её стране конунгов?

— Её зовут Алкина — буркнул Клепп, и обменялся несколькими фразами с пленницей на непонятном языке. Потом сказал, уже на северном наречии — Она говорит их шесть.

— Ну вот! Как же это может быть одно владение? — ответил Хродвальд, и перевел взгляд на карту.

Нарви просто тыкал пальцем в разные места “карты” Клеппа, не в силах ничего сказать, и остальные начинали хохотать. Хродвальд задумался. В Браггиленде десять конунгов, и одним из них можно назвать его брата, Торвальда. Есть еще десять людей, которых можно назвать Морскими Конунгами, Сиконунгами. В Сиконунгов не было много земли, но у них было много драккаров. И все же шесть конунгов — большая сила, и если они объединят силы, то могут принести на землю Браггиленда много зла. Но если объединятся конунги Браггиленда, то южное добро упадет прямо им в драккары, и их большие “галеры” им не помогут. Хродвальд отвернулся от “карты”, потому как у него от смеха заболел затылок. И тут же перестал улыбаться. Он узнал скалы на берегу. Они почти прибыли. Хродвальд встал, слегка пнул стоящего на четвереньках и хохочущего Айвена, и сказал:

— Айвен, сворачивай шкуру, и прячь добро. Сейчас покажется Фьорд Семи Битв. Я сам встану за рулевое весло.

Прошло время, и получилось так, что Хродвальд стоял у рулевого весла один, а все остальные на носу.

Ведь нет ничего желаннее, чем увидеть родной стадир после долгого и опасного похода. Поэтому все собрались на носу драккара, и улыбались предвкушая радость возвращения и уют дома. Только по лицу Хродвальда этого никак нельзя было сказать.

— Отчего он такой хмурый? — спросил Клепп у Нарви — Из-за меня?

— Из-за Торвальда — ответил Айвен. Он осторожно оглянулся на Хродвальда, проверяя уж не услышит ли их молодой ярл. По всему выходило, что тот их не слышит — Знаешь как Торвальд получил свою кличку?

— Я думал, что это потому, что Торвальд Большие Объятия радушный хозяин и хороший торговец — ответил Клепп.

— Так все и говорят, когда их спрашивают. Но когда рассказывают сами, как я сейчас, то все вспоминают что так его начали называть года четыре назад, после того как Снорр ушел в поход, и долго не возвращался. Торвальду хоть и было уже восемнадцать, но он так и не успел проявить себя, и хотя и остался в стадире на хозяйстве, но не пользовался уважением ни у хирдманнов, ни у бондов. Так случилось, что снедь заготовленная на зиму, кончилась, и всем стало ясно что Торвальда грабят. И если пропажи скота или рабов еще можно было списать на зимние метели, то то, что пропадает еда из его амбаров, уже трудно было объяснить иначе. А может, если тебя грабит соседний бонд, это не так плохо, чем если у тебя ворует твой же раб. Ведь свободные люди всегда могут договориться. Но дело было плохое, и надо было его решать. Тогда Торвальд велел привести к себе Старого Манна, раба что хранил запасы и надзирал за работами по дому. Он спросил его, почему так вышло, что хоть и заготовлено было снеди как обычно, да вся она вышла до весны. Манн ничего не мог сказать. Тогда Торвальд спросил, а не могло бы случиться так, что запасы были разворованы. И снова Ман не смог ничего сказать. Тогда Торвальд подошел к Ману, и достал меч. А дело было еще в том, что Манн был не просто старый раб Снорра, но и его любимый раб. Он же был рядом с тремя братьями, пока они росли, и тот же Хродвальд видел Манна чаще чем отца. И потому, когда Хродвальд увидел что Торвальд достал меч, то закричал, и кинулся к брату, потому как не хотел зла для Манна. Но люди, что были там, удержали его. А Торвальд тем временем ударил Манна острием клинка в грудь. Там где сердце. Но Торвальд был малоопытен в таких делах, и потому Манн отшатнулся, и отступил на шаг… — Айвен задохнулся, словно ему не хватало воздуха, и замолк.