Страница 26 из 53
– Наша бригада прибыла в порт Мексико и мой батальон был направлен в глубь страны. В Санта-Лукреция, не узловом пункте, через который проходит дорога на Вера-Круц, мы оставили одну роту, а сам я с двумя остальными ротами продвинулся дальше, – в горы.
А там нам пришлось наглядеться на многое: джунгли, ползучие лианы, змеи, попугаи, скорпионы, распаренные солнцем заросли, настолько горячие, что от них идет пар…
Мы продвигались вдоль дороги и попытались окопаться. Тут же после нашего прибытия в Чиевела неприятельские летчики разрушили в тылу у нас железную дорогу и отрезали нам путь к отступлению.
На третий день боев меня ранило осколком бомбы, сброшенной о аэроплана, и я потерял осознание. Пришел в себя я лишь тогда, когда очутился в руках неприятеля.
Затем они доставили меня сюда, и теперь я сижу в плену у япошек, закармливающих меня рисом.
Бинней и я поспешили поделиться с ним нашим запасом денег и обещали уведомить его жену о его местонахождении.
Потом мы горячо пожали ему на прощанье руку.
После ленча Бойер предложил лам последовать за ним и доставил нас на авиабазу „Акаги“.
Бинней, Бойер и я поднялись на большом гидроплане и в течение десяти минут кружились над Салина-Круцем, – к нам присоединился эскорт из пятидесяти боевых гидропланов.
Взяв курс на север, мы полетели по направлению к зеленым зарослям.
Дважды мы увидели на горизонте отряды американских летников, а однажды американские пилоты приблизились к нам настолько, что завязался воздушный бой, во время которого были сбиты две американские машины и один японский гидроплан.
Часом спустя мы летели над заливом Кампече. Порт Мексико приветствовал наше появление ожесточенным огнем зенитных орудий. Я в последний раз осмотрел свой парашют, прикрепил кольцо его к поясу и приготовился к прыжку.
Бинней готов был последовать моему примеру.
– Не забудьте передать Марго, что я приду за ней, – крикнул он на прощанье Бойеру.
Неожиданно я почувствовал сильное давление воздуха – наш аэроплан быстро снижался. С высоты трех тысяч метров мы снизились до пятисот метров, и тогда летчик выпрямил гидроплан, и мы заскользили над поверхностью залива.
Бойер Открыл дверцу кабинки, улыбнулся мне и положил руку на мое плечо.
– Будьте здоровы, Гиббонс, – нам пора расстаться, – сказал он.
– Спасибо, Бойер. До свиданья, – ответил я.
Мои пальцы впились в кольцо парашюта, и я ринулся в воздушное пространство.
8
В пятистах метрах под нами блестела синяя вода. Взглянув вниз, я в ужасе зажмурил глаза. Это был мой первый прыжок с парашютом, и я думал, что этот прыжок будет и последним моим прыжком.
Летя вниз я принудил себя медленно считать до четырех в затем потянул за кольцо парашюта. Казалось, прошла вечность, прежде чем расправились складки шелка – от состояния механизма зависела моя жизнь. Потом я ощутил резкий рывок, – меня закрутило в воздухе, словно кубарь, подхваченный концом кнута, – парашют расправился, и я повис в воздухе.
Легкий морской ветер нес меня к берегу – по направлению к белой полосе порта Мексико. Я видел, как несколько моторных лодок понеслись по направлению моего полета, ожидая моего спуска на воду. Одна из этих лодок, – в то мгновение, когда я коснулся поверхности воды, находилась в пятнадцати метрах от меня и поспешила ко мне на помощь.
Меня извлекли из воды, и я очутился лицом к лицу с американским моряком, приставившим к моей груди револьвер и скомандовавшим: „Руки вверх!“
Лодка взяла влево и подобрала Биннея, очутившегося на расстоянии сотни метров от места моего спуска.
Мы попытались разъяснить морякам, кто мы такие, но все наши попытки были тщетны. Матрос что-то слышал о том, что неприятель спускал при помощи парашютов шпионов и не желал принять на себя ответственность.
Через четверть часа я предстал перед моим другом генералом Феланом Логаном, комендантом города. Он узнал меня и тут же протелеграфировал в Вера-Круц и в Вашингтон о моем благополучном прибытии.
Не успев даже переодеться, Бинней и я, захватив с собой и оба чемодана, сброшенные с парашютами нам вслед предусмотрительным Бойером, полетели на гидроплане в Вера-Круц. Вечером я ужинал в обществе генерал-майора Мак-Артура, начальника американского экспедиционного корпуса, и генерала Мендоза, командира мексиканских объединенных частей.
Передо мной на подносе лежали две телеграммы.
Первая не них гласила:
„Поздравляем счастливым возвращением точка Президент Смит желает побеседовать с вами до завтрашнего заседания кабинета.
Хэнд.“
Это сообщение польстило моему самолюбию, и я с удовлетворением протянул телеграмму генералу Мак-Артуру. Мне казалось, что я начинаю играть значительную роль. Пока генерал читал телеграмму, я ознакомился с содержанием второй депеши. Она гласила:
„В течение одиннадцати месяцев не получали от Вас оправдательных документов Точка Бухгалтерия запрашивает счета гостиниц и телеграфные квитанции Точка Пришлите документы, подтверждающие разменный курс доллара.
Чикаго-Трибюн.“
В эту ночь Бинней и я заснули крепким сном. Военный гидроплан нес нас над Мексиканским заливом. Мы летели на северо-восток, через Нью-Орлеан в Вашингтон.
Мы не успели ни побриться, ни переодеться в сухое платье – нас тут же повезли в Белый Дом – еще несколько мгновений, и Чарльз Хенд, секретарь президента, жал мне руку и вел меня в зал заседаний.
Президент Смит приветливо поздоровался со мной – за время, в течение которого я его не видел, он несколько пополнел и поседел. Из остальных членов кабинета мне лично известны были статс-секретарь Кондер Рейнольдс, генерал-прокурор Франк Комерфорд и, ведавшая сельскохозяйственным департаментом, Руфь Ганна Мак-Кормик.
– Флойд, расскажите нам все, что вам известно о Карахане, – сказал президент Смит. – В чем секрет его успеха, на чем базируется его сила? Каковы его цели? К чему он стремится?
Воцарилось молчание. Я собирался с мыслями, готовясь ответить на все эти вопросы.
Рассказал о том, как „Чикаго-Трибюн“ послала меня в 1932 году в Москву. Рассказал я и о том, как специально занялся личностью Красного Наполеона, о его детстве и службе в царской армии.
Рассказал я также и о его судьбе после революции, о знании, которое он пробрел у Сталина, о том, как он захватил власть. Сообщил я также о его подготовлениях к войне, о сражениях в Центральной Европе, завоевание Италии, уничтожении французской, английской и бельгийской армий во время третьей битвы на Марне.
Затем я стал говорить об английской революции, оккупации островного королевства, немилосердном избиении шести миллионов белых в Австралии и о научной организации всех сил на цветных континентах. И, наконец, я заговорил о конечной цели его деяний, о борьбе с последней силой мира и установлении мировой советской федерации под его личной властью.
Мой доклад длился долго, – не раз меня прерывали вопросами, – когда я, наконец умолк, вопросы посыпались на меня со всех сторон.
Статс-секретарь Рейнольдс осведомился о внутриполитической структуре Советского Союза и о моем мнении о его прочности.
Государственный казначей Джон Рескоб задал вопрос о денежной системе Советов.
Адмирал Девидсон пожелал услышать мое суждение о красном флоте и о подготовке его личного состава.
Возглавлявшего департамент торговли и промышленности Вилльяма Эбергарда интересовали производительные силы страны и грузоподъемная мощь железных дорог.
Военный министр Мирон Дж. Уоллес задал мне ряд вопросов, касавшихся боеспособности армии Карахана.
Посевная площадь, состояние животноводства, запасы продовольствия – вот что интересовало миссис Руфь Мак-Кормик.
Директор почты и телеграфа Эмери Ольдс пожелал, чтобы я ему обрисовал состояние почтово-телеграфной сети в Европе; Джемс Райн потребовал от меня статистических данных по вопросам рабочей силы, ее оплаты и жилищных условий.