Страница 4 из 10
Но Дима только отрицательно покачал головой и сотворил на своем дипломатическом лице почти искреннее внимание к привычным заклинаниям, звучащим со сцены.
Вета придвинулась вплотную к Полякову, прижалась к нему теплым плечом, неслышно рассмеялась:
– Это вы, Михал Сергеич, свободный художник… Как хотите – так и поступаете. А мы людишки служивые, подневольные. Тем более что наш посол очень даже внимательно поглядывает на всех нас – мидовцев. Будто только за этим сюда и приехал из Бонна.
От близости молодой и красивой женщины у Полякова перехватило дыхание и слегка запершило в горле. Он отодвинулся от Веты, чуть прокашлялся и попросил:
– Покажите мне посла, Веточка. Со старым я был даже знаком, а вот нового еще никогда не видел…
– А вон он – в центральной ложе. Слева.
На высоте второго яруса, в игрушечной ложе, вжавшись в левую боковую портьеру, сидел посол России – невзрачный человек лет сорока пяти. Рядом с ним пустовало кресло хозяина Москвы, временно пребывающего на сцене.
В этом же коротком первом рядочке восседала дама в очках. Вероятно, супруга-с московского правителя. Потом шло еще одно пустенькое креслице, скорее всего президента Баварии, а уже у правой портьеры восседала элегантная мадам президентша.
Первые леди перешептывались через пустующее место президента при помощи переводчика, стоявшего в полупоклоне за спинками их кресел.
А в глубине ложи, скрытые полутьмой, где и стульям-то поместиться было негде, оживленно жестикулировали и легко, весело и раскованно трепались о чем-то своем трое мужчин, лишь изредка мельком поглядывая на сцену, чтобы не пропустить окончание речей своих боссов.
В одном из них – самом раскрепощенном и могучем полном человеке с неожиданно изящной пластикой жеста, которой почти всегда обладают очень сильные и богатые лакеи, способные мгновенно изменять ход мыслей своих господ, – Михаил Сергеевич Поляков с радостью ближайшего родственника узнал своего ЗАКАЗАННОГО КЛИЕНТА!
Слава те господи, хоть не придется теперь разыскивать его после концерта в потной толпе…
Но этот высоченный, мощный и уверенный в своей непотопляемости, веселый и, наверное, очень остроумный тип, стоящий сейчас за державными креслицами, вдруг словно что-то почуял!
Неожиданно для собеседников он прервал себя на полуслове и стал тревожно оглядываться.
«Все как всегда…» – подумал Поляков.
За несколько мгновений до «исполнения» в голове даже самого легкомысленного и беспечного «приговоренного» возникало непонятное, неясное, бесконтрольное чувство опасности и обреченности. Эти ощущения почти никогда не успевали перейти в состояние истерической паники: мгновенная смерть настигала «Клиента» уже на первом этапе – внезапном ощущении боязни ЧЕГО-ТО…
Еще никогда никто из «крестничков» Михаила Сергеевича не успевал понять: что же его так встревожило?..
От того места, где сидел Поляков вместе с вице-консульской четой, до центральной правительственной ложи с «объектом» было всего метров тридцать – не больше.
«Ну что?.. Будем прощаться, малыш?» – мысленно спросил Поляков у высокого толстого весельчака.
И подумал о том, что вторую половину гонорара он теперь должен будет получить не позднее послезавтрашнего дня. Сегодня у нас воскресенье, завтра понедельник, послезавтра вторник. Прекрасно! Потому что уже со среды Михаилу Сергеевичу Полякову предстояли очень крупные платежи.
Несмотря на удушающую жару небольшого зальчика, переполненного взмокшим и уже изнуренным народом, Михаил Сергеевич, как всегда перед исполнением заказа, почувствовал острую головную боль, легкий озноб, услышал усиливающийся звон в ушах, а затем все существо Полякова на долю секунды должно было сковать состояние самой настоящей каталепсии, за время которой мозг Полякова полностью подчинится сиюсекундному неотвратимому желанию и даже ему самому непонятным образом сконцентрирует в себе дикую, фантастической силы разрушительную Энергию!
И почти без паузы, будто по приказу неведомой Высшей Силы, должен был последовать чудовищной мощности четкий прицельный энергетический выброс, после которого моментально исчезала головная боль, а… человек, в которого Поляков направлял свой удар, начинал падать УЖЕ МЕРТВЫМ. Его сердце останавливалось мгновенно, на полувздохе, и никакая самая скорая помощь в мире во главе даже с гениальным стариком Дебейки, никакие инъекции, никакие дефибрилляторы, изрыгающие спасительные шесть тысяч вольт, уже никогда не могли вернуть этого человека к жизни…
Но вместо того чтобы усиливающийся звон в ушах маэстро Полякова достиг бы той нестерпимости, когда за самой высокой нотой последовал бы убийственный «разряд», Михаил Сергеевич вдруг совсем рядом почувствовал запах прелестных и нежных духов, ощутил ласковую теплоту женского плеча, и от этого звон в ушах стал слабеть, а секунду спустя он даже смог услышать тихий шепот Веты – жены русского вице-консула:
– …мы с Димой неделю были дома, в Москве. Наш Филипп-дылдочка, выше папы на полголовы, – на втором курсе МГИМО, живет там один. Бардак, каких свет не видел! Грязи – вагон! Ну я возьми и устрой глобалку. И нашла старые детские книжки нашего Филипка… Притомилась, села на кухне, сообразила полстаканчика кампари и давай разглядывать эти книжки. Прихлебываю, а сама думаю: «Господи, да какие же мы уже старые…» И так жалко себя стало! Чуть не расплакалась. А потом гляжу, на нескольких, самых растрепанных, напечатано специальным детским почерком: «Картинки рисовал Мика Поляков». И картинки – просто прелесть! Это ведь вы, да, Михал Сергеич? «Мика Поляков» – это были вы?..
«Черт с ним, пусть поживет еще минут двадцать…» – подумал Поляков о своем «Клиенте».
И увидел, как тот вдруг замотал головой, словно пытался стряхнуть с себя кошмарное видение. А потом туг же (он был явно очень сильным человеком!) снова включился в разговор в глубине ложи. Но уже без жестикуляции и веселья.
– Вы меня слышите, Михал Сергеич? – шептала Вета, с преувеличенным вниманием глядя на сцену.
Поляков судорожно передохнул, слегка пришел в себя, помолчал и ответил:
– Слышу.
– Так это вы были – «Мика»?
– Да.
– Мика! В десять лет человек уже должен отвечать за свои поступки!!! – Разъяренный голос мамы прогремел еще из коридора.
Мика вздрогнул от неожиданности, но в мгновение ока совершил несколько отточенных, тренированных движений – он моментально сбросил в специально приоткрытый ящик своего письменного стола томик Луве де Кувре «Любовные приключения кавалера Фоблаза», коленкой в цыпках и ссадинах задвинул ящик, а со стола тут же стянул на себя подготовленный вот для таких пожарных случаев огромный верещагинский альбом «Отечественная война 1812 года»…
Чем и прикрыл свою порочно торчащую десятилетнюю пипку, молниеносно вскакивавшую на дыбы, как только Мика прикасался к «…кавалеру Фоблазу», или брал в руки сомовскую «Большую маркизу», или начинал разглядывать тончайшие рисунки Бердслея.
Воспаляющий воображение текст де Кувре, откровенно эротические иллюстрации похождений Фоблаза, изящные, волнующие картинки Сомова сводили Мику с ума, сердце билось гулко и очень быстро, а в голове вспыхивали дикие, бесстыдные, фантастические, ужасные видения обнаженных и полуодетых знакомых девочек, маминых подруг, домработницы Клары… И он, десятилетний Мика Поляков, делал с ними ЭТО!.. Как кавалер Фоблаз!.. Как арцыбашевский Санин, книжку про которого Мика спер в отцовской библиотеке… Он совершал с ними все, что подсказывало ему горячечное воспаленное воображение, рожденное неизведанным, но неукротимым мальчишечьим желанием!..
А потом наступали постыдная апатия, мучительные головные боли, сонливость и гадливое отношение к самому себе.
…Мама – рыжая, статная и очень красивая мама – ворвалась в детскую в распахнутой шубке из коричневой каракульчи, прыгая на одной ноге. Один фетровый бот она уже успела надеть, второй еще держала в руке. Скорее всего, известие, которое потребовало немедленного материнского воспитательного участия, застало ее именно посредине процесса натягивания фетровых бот.