Свет между нами

В голову пришла мысль, от которой улыбка слегка померкла. Я повернулась к Киту.

– Если я сегодня получу место в оркестре, не подумают ли, что мне его отдали из-за тебя?

Кит натянул джинсы. Он стоял спиной ко мне, и его светлые волосы поблескивали в свете, льющемся из крохотного окошка.

– Возможно, подумают, – ответил Кит. Он повернулся, наклонился над кроватью и нежно меня поцеловал. Когда он отстранился, на его губах играла та очаровательная улыбка, от которой все еще, спустя месяц, сердце в груди трепетало, точно птичка в клетке. – Так что лучше постарайся убедить их в обратном.

Без двадцати шесть я шла по Бродвею со скрипичным футляром в руке. Белая блузка, черные юбка-трапеция и пиджак мало подходили для сегодняшней погоды, но легкий ветерок помогал справиться с этой дневной жарой. Стоял как никогда потрясающий весенний день. Если бы на Нью-Йорк налетел ураган, я бы и бровью не повела. Я чувствовала себя непобедимой.

Я точно знала, что получу желанное место в квартете, и самомнение тут ни при чем. Я поступила в Джульярд три года назад, и с того времени музыка, жившая в моем сердце, расцвела, как мне и не снилось. Я не просто мастерски исполняла музыкальные композиции, а создавала совершенную гармонию, наполняя их своей любовью. Любовью к музыке и к жизни.

А теперь и любовью к Киту. Из всех женщин, стайками вившихся вокруг него, точно голуби вокруг статуи, он выбрал меня. Казалось, сердце разорвется от переполнявших его чувств. Однако место в квартете я заработаю честно, поскольку отдам игре всю себя.

Конечно, я сыграю Моцарта, произведение своего духовного наставника, взывающего ко мне сквозь века совершенной, по моей оценке, музыкой. Я чувствую ее каждой клеточкой своего тела, всей душой, и хотя я всегда играю с открытым сердцем, с Моцартом я раскрываю свою истинную сущность.

Первые три ряда концертного зала имени Элис Тулли занимали подающие надежды музыканты. Одни бормотали себе что-то под нос, другие бросали на меня уничижительные взгляды. Все знали, что я встречаюсь с Китом, но это не имело значения. Во мне жила музыка, и я собиралась выпустить ее на волю.

Я исполнила для Кита и двух взиравших на меня с сомнением руководительниц-студенток, как и он учащихся на последнем курсе, великолепную каденцию к концерту Моцарта № 5 для скрипки с оркестром. Я настолько ушла в музыку, что не видела, как выражения их лиц смягчаются, а сомнения сменяются потрясением и восторженной радостью. Настолько погрузившись в нее, я не замечала, как, слушая мою игру, перестают хмуриться мои соперники-музыканты. Я жила музыкой до самого конца и очнулась от аплодисментов – тихих для почти пустого зала, но оглушительных для выступающего. Они словно пробудили меня от сладкого сна.

Меня обступили со всех сторон, осыпая комплиментами и поздравляя, хотя не прошло даже половины выступлений. Одни вытирали с глаз слезы, другие качали головой.

– Потрясающе. Пробрало до глубины души.

– Безумно завидую тебе, но в хорошем смысле, клянусь!

– А я-то считал тебя просто новой пассией Кита…

Это фраза меня зацепила:

– Новой пассией?..

Однако меня тут же подхватил и закружил в воздухе Кит.

– Мы отхватили себе суперзвезду? – смеялся он. И чмокнув, прошептал на ухо: – По-моему, я люблю тебя, Шарлотта.

Глаза защипало от слез. Мое сердце точно не выдержит и взорвется от счастья. Я поцеловала его, вложив в поцелуй все свои чувства.

– Я тоже тебя люблю.

До премьеры концерта оставалась неделя.

Я отдыхала в своей комнате студенческого общежития вместе с Мелани Паркер. Она выиграла в «Струнах весны» завидное место виолончелистки, и к концу первой сыгровки, прошедшей месяц назад, мы уже стали с ней лучшими подругами. Своим прагматизмом и стрижкой «паж» на темных волосах она напоминала мне Велму из старых мультфильмов, которые мы с Крисом смотрели в детстве. Я читала в интернете глупые шутки, и мы с Мелани смеялись над ними.

– О, подожди, вот хорошая. В чем разница между пианистом и богом?

– Ты это серьезно?

– Бог не считает себя пианистом, – я игриво поиграла бровями.

– Да ну тебя. Как может такой талантливый человек, как ты, быть такой легкомысленной хохотушкой? Это выше моего понимания.

Я со смехом пожала плечами.

– А почему все музыканты обязательно должны быть скучными и серьезными?

– Очередная шуточка?

– Хотя нет, не все музыканты такие, – задумчиво протянула я. – Моцарт в своих письмах никогда не брезговал сортирным юмором.

– Только ты находишь это очаровательным, – Мелани бросила взгляд на часы сквозь очки в форме кошачьих глаз. – Черт, мы опаздываем.

Мы собрались и уже пошли на выход, когда оставленный мной на столе мобильный зазвонил.

– Тик-так. Время идет, – заметила Мелани у двери, подняв футляр с виолончелью.

– Дай мне минутку, – я спешно вернулась к столу и взглянула на дисплей телефона. – Это бозменский номер. Звонят из моего родного города, – не родители и не Крис, их номера определились бы.

– Ты знаешь, как я «люблю» опаздывать, – нетерпеливо постучала ногой по полу Мелани.

Лучше бы я послушала ее и не ответила на звонок. Лучше бы оставила мобильный на столе и пошла на репетицию. У меня было бы еще несколько часов блаженного неведения, прежде чем случившееся, точно нож гильотины, разделило мою жизнь на Прошлое и Настоящее. Прошлое было наполнено светом, любовью и музыкой. Настоящее – темнотой, холодом и тишиной.

– Алло?

– Шарлотта? – спросил мужской голос, подрагивающий и задыхающийся от слез.

– Дядя Стэн?

– Привет, милая, – судорожный вздох, на грани рыдания. – У меня плохие новости. Тебе лучше присесть.

Грудь сдавило, сердце пропустило удар, а после заколотилось как сумасшедшее. Я не двинулась с места. Я оцепенела.

– Что случилось?

– Это касается Криса. Мне жаль. Мне так жаль…

Дядя Стэн поведал мне о случившемся, но я воспринимала его рассказ отрывочно, кусками. В конце концов, важно было только одно – Криса больше нет.

Его нет.

Теперь есть только Прошлое и Настоящее.

– Ты не будешь участвовать в премьере? – глаза Кита, цвета неба в безоблачный летний день, сейчас были ледяными. – Шарлотта, до выступления всего неделя.

Я подняла на него покрасневшие, опухшие, обведенные темными кругами глаза и еле слышно ответила:

– Через четыре дня похороны, – на большее не хватило сил.

– Да, я знаю, знаю, – Кит вздохнул, подошел и потрепал меня за плечо. – Боже, ну и дела. Бедняжка.

Раньше он никогда меня так не называл.

– Я что-нибудь придумаю, – продолжил Кит, – но твое место в квартете… займет другой человек. Ты ведь понимаешь это, Шарлотта?

Кивнув, я вытерла нос обрывком старой салфетки, которую все утро сжимала в руке.

– Понимаю, – я лишь слегка удивилась, как мало меня это беспокоило. На самом деле я не осознавала его слова в полной мере. Они словно доносились до меня откуда-то издалека, преодолевая космическое пространство.

Кит обнял меня одной рукой, продолжая стоять. Мою щеку царапала жесткая ткань бокового кармана его джинсов.

– У тебя все будет хорошо. Езжай и побудь со своей семьей. Мне хотелось бы поехать с тобой.

– Правда? – вскинула я на него глаза. В сгустившейся вокруг меня тьме забрезжил слабый огонек.

– Разумеется, это невозможно.

Мои плечи поникли.

– Сейчас мне нельзя никуда уезжать, но у тебя, малыш, все будет хорошо, – Кит легонько толкнул меня в плечо, будто он тренер, а я бейсболист младшей лиги, благодаря которому команда выиграла игру. – Вот увидишь.

Бозмен, Монтана. До моей поездки домой мне чудилось, что на земле нет места прекрасней этого. Я прилетела в полдень, но Галлатинская долина казалась темной и мрачной, как человек с похмелья после долгой и бессонной ночи.