Страница 5 из 6
— Точно не знаю. Пойму, когда его увижу.
— Хорошо, кто это?
— Отец Витька.
И Лена рассказала мне о своей смерти.
Он ведь казался неплохим — дядя Саша. Шутник, весельчак. Только вот рыбалку не любит. Витёк говорил, что раньше отца за уши от реки нельзя было оттащить. А сейчас — ни ногой. Как отрезало. Ну да, утопить девчонку в реке — не лучшее воспоминание. Если б только девчонку.
Витёк уже год рос без матери. Говорили, она сбежала. И только соседская девочка Лена знала, что Витькин батя стукнул свою жену по голове молотком. А потом сгрузил её в мешок и унёс на реку. А потом увидел Лену. По глазам понял: не обмануть и не запугать. Обошёлся без молотка. Оглушил и утащил туда же, куда и жену: на Вишенку. Утопил, как котёнка. Оставил на берегу сандали и часики. И это его мне надо на реку заманить! Как?
— Дядя Саша. Пойдёте со мной на рыбалку?
Он что-то колотил. Оторвался на секунду:
— Зачем?
— Покажете, где жену утопили.
Опешил. Уставился на меня с открытым ртом:
— Ты что, щенок, такое говоришь!
— Вы её этим молотком?
— Да ты, сучёныш!!!
Молоток полетел в меня. Я увернулся и рванул к реке. Не самый лучший план? Почему-то Лене особенно важна эта ночь. Она умерла ровно год назад. Тогда, как и сейчас, на небе сияла луна. Тогда, как и сейчас, что-то странное творилось в природе. Тогда, как и сейчас, Лена стала монстром.
— Дядя Саша? Я тебя ждала.
Она вышла из воды. Одетая в призрачный лунный свет и рыбью чешую. С ног до головы покрытая тиной и слизью. Одновременно и гадкая, и прекрасная. Девушка, которая когда-то была живой.
— Дядя Саша, ты меня помнишь?
Я чувствовал, что был лишним. Но не мог уйти. Он её узнал. Никогда не видел в глазах человека столько ужаса. Он её узнал.
— Л-л-лена?
— Ты очень плохой человек, дядя Саша. Из-за тебя я стала такой.
Она сделала шаг вперёд — река последовала за ней. Я не мог оторвать от неё взгляд. Всё вокруг сияло. Я стоял, не смея дышать, заворожённый. Лена оскалилась.
— Нет!
Она побежала к своему убийце.
Желтые, звериные глаза. Длинные, тонкие когти. Зубы — острые иголки. Целая пасть иголок. Она бежала, извиваясь всем телом. Нет, она плыла — её несла река. Дядя Саша не мог сдвинуться с места. И я не мог. Ноги утонули в иле. Река стала небом.
— Лена, нет! — Это я кричу. Кричу, что есть сил. Вода сверху и снизу. Вода бурлит, затягивая нас в водоворот. В воронку из водорослей и грязи. На дно. В тюрьму воды и лунного света.
— Лена!
Она, наконец, обратила на меня внимание:
— Миша, уходи! Утопленницы не становятся русалками.
И она выпустила когти.
Я не знаю, что определяет в человеке человека. И как тонка грань между тьмой и светом. Между добром и злом. Между маленькой девочкой и чудовищем. Может быть, тогда я принял самое важное решение в своей жизни. Решение, определившее, кто я есть. Я успел встать между ними: между убийцей и невинной жертвой. Или между жертвой и невинным монстром? Я не знаю. Но зато я знаю Лену.
— Ты не убийца.
Острые, как заточенные спицы, когти. Больно. Когда она поняла — завизжала так пронзительно, что зазвенело в ушах. Что ж ты дурочка, делаешь? Я ж так оглохну.
— Ты не убийца. А он — он того не стоит.
Дядя Саша был белым, как мел. Вода вокруг кружила с неимоверной скоростью. Вода стала черной? Я потерял сознание.
Очнулся в какой-то белой комнате. Столько мешанины: белое, чёрное, красное? Жар, холод. Что вообще произошло? В дверь вошла женщина в белом халате. Медсестра? Значит, в больнице.
— Ой, куда? Лежи, не вставай. Столько крови потерял.
— Что случилось? — Я всё-таки присел в кровати. Сестра замялась.
— Не знаю, как и сказать. Наводнение случилось. Вишенка вышла из берегов.
— Я в Рустамовке?
— Так ты из Рустамовки? — Она улыбнулась. — Мы в Чукреево. Это выше по течению. Районный центр. В вашей деревне больницы нет.
— Выше по течению? Как я здесь оказался?
Медсестра задумалась:
— Кто знает? Я же говорю: наводнение. Странное, правда. Больница наша на пригорке стоит, а затопило только её. Ничего понять не можем. Вода не сходила до утра. Пока ты глаза не открыл после операции.
— Мне делали операцию?
— Делали. У тебя восемь колотых ран. Глубоких. Повозиться доктору пришлось. Ну, до свадьбы заживёт, — она опять улыбнулась и погладила меня по голове — подружка есть у тебя?
Я посмотрел на мокрые следы на полу. Значит, открывал глаза? Не помню. На подоконнике тоже мокро. Лена-Лена.