В дороге

И он сказал: «Парадайз, я уже несколько раз объяснял тебе: президент Трумэн сказал, что мы должны сократить стоимость жизни». И я слышал, как он урчал и пыхтел в темноте. Я уже описал этот жуткий путь к нашей лачуге, вверх по холму и вниз по долине. Он спрятал продукты в высокой траве и вернулся ко мне. «Сал, я просто не смогу сделать это один. Я собираюсь разделить его на две коробки, а ты мне поможешь».

«Но я на дежурстве».

«Я присмотрю за местом, пока тебя нет. Всё вокруг делается всё хуже. Нам же следует делать всё как можно лучше, и это всё, что нужно». Он вытер лицо. «Ууух! Я столько раз говорил тебе, Сал, что мы приятели, и в этом деле мы тоже вместе. Здесь просто нет двух вариантов. Достиоффские, полицейские, Ли Энны, все злые черепа этого мира жаждут наших скальпов. Мы должны видеть, что никто не строит против нас никаких замыслов. У них много широких рукавов поверх грязных рук. Запомни, не стоит учить старого маэстро новой мелодии».

В конце концов я спросил: «Что там с отправкой?» Мы занимались этим десять недель. Я получал пятьдесят пять баксов в неделю и отправлял своей тёте в среднем сорок. За всё это время только один вечер я провёл в Сан-Франциско. Моя жизнь проходила внутри домика, среди битв Реми с Ли Энн и ночных казарм.

Реми ушёл во тьму за другой коробкой. Мы вместе с ним брели по старой дороге Зорро. Мы сложили гору продуктов в милю высотой на кухонном столе Ли Энн. Она проснулась и протёрла глаза. «Ты знаешь, что сказал президент Трумэн?» Она была в восторге. Я внезапно стал понимать, что все в Америке – прирождённые воры. Я и сам был таким же. Я даже стал смотреть, заперты двери или нет. Другие полицейские относились к нам с подозрением; они читали это в наших глазах; они безошибочно понимали, что у нас на уме. Годы опыта научили их обращению с такими, как Реми и я.

Как-то раз мы с Реми взяли пушку и пошли стрелять перепелов в горах. Реми подкрался к кудахтавшим птицам на расстояние до трёх футов и жахнул из 0.32. Он промахнулся. Его огромный смех ревел над лесами Калифорнии и над Америкой. «Нам с тобой пора повидаться с Банановым Королем».

Была суббота; мы все приоделись и спустились к автобусной остановке на перекрёстке. Мы въехали в Сан-Франциско и пошли гулять по улицам. Огромный смех Реми звучал везде, где мы были. «Ты должен написать историю о Банановом Короле», – предупредил он меня. – «Не вздумай обманывать старого маэстро и писать о чём-то другом. Банановый Король – вот твоя пища. Там стоит Банановый Король». Банановый Король был стариком, продававшим бананы на углу. Мне было совсем скучно. Но Реми продолжал тыкать меня под рёбра и даже уцепился за воротник. «Когда ты напишешь о Банановом Короле, ты напишешь о жизненных вещах». Я сказал ему, что видал Бананового Короля в гробу. «Пока ты не осознаешь важности Бананового Короля, ты абсолютно ничего не будешь знать о человеческих вещах в этом мире», – решительно сказал Реми.

В бухте стояло старое ржавое грузовое судно, которое использовалось в качестве бакена. Реми горел желанием погрести, поэтому как-то днём Ли Энн собрала завтрак, мы взяли напрокат лодку и поплыли туда. Реми захватил с собой несколько инструментов. Ли Энн разделась догола и легла загорать на мостике. Я смотрел на неё с кормы. Реми спустился вниз, в котельное отделение, где бегали крысы, и стал выстукивать медную обшивку, которой там не было. Я сидел в полуразбитой кают-компании. Это было старое, старое судно, когда-то красиво обустроенное, с растительным орнаментом и встроенными рундуками. Это был призрак джек-лондоновского Сан-Франциско. Я задремал на солнце. В кладовке бегали крысы. Когда-то здесь обедал голубоглазый морской капитан.

Я присоединился к Реми в нижних внутренностях. Он дёргал за всё, что мог. «Ничего особенного. Я думал, здесь будет медь, я думал, здесь будет хотя бы пара старых гаечных ключей. Это судно разграблено кучкой воров». Оно стояло в бухте годами. Рука, укравшая медь, уже не была рукой.

Я сказал Реми: «Я хотел бы переночевать на этом старом корабле, когда придёт туман, и он скрипит, и ты слышишь завывание бакенов».

Реми был поражён; его восхищение мною удвоилось. «Сал, я заплачу тебе пять долларов, если ты наберёшься смелости это сделать. Ты ведь понимаешь, что эту штуку могут преследовать призраки старых морских капитанов? Я не только заплачу тебе пять, я отвезу тебя на вёслах туда и обратно, соберу обед и одолжу одеяла и свечи. «По рукам!» – сказал я. Реми побежал сказать об этом Ли Энн. Я хотел приземлиться прямо в неё, спрыгнув с мачты, но я сдержал своё обещание. Я отвёл от неё глаза.

Тем временем я стал чаще ездить во Фриско; я перепробовал всё, как написано в книгах, чтобы провести ночь с девушкой. Я даже просидел с девушкой в парке на скамейке всю ночь до рассвета, но безуспешно. Она была блондинкой из Миннесоты. Здесь было много пидоров. Несколько раз я приезжал в Сан-Франциско со своим пистолетом, и когда пидор подходил ко мне в туалете при баре, я вынимал пистолет и говорил: «А? А? Что ты скажешь?» Он сваливал. Я никогда не понимал, зачем я это делал; у меня были знакомые пидоры по всей стране. Это было всего лишь одиночество Сан-Франциско и тот факт, что у меня был пистолет. Я должен был его кому-то показать. Я прошёл мимо ювелирного магазина, и у меня внезапно возникло желание выстрелить в окно, схватить лучшие кольца и браслеты и бежать, чтобы отдать их Ли Энн. Тогда мы могли бы вместе бежать в Неваду. Для меня настало время покинуть Фриско или сойти с ума.

Я написал длинные письма Дину и Карло, которые теперь были в хижине Старого Быка в Техасской низине. Они сказали, что готовы присоединиться ко мне в Сан-Фране, как только то-и-это будет готово. Тем временем все начало обрушиваться с Реми, Ли Энн и мной. Пришли сентябрьские дожди, а с ними и жаркие речи. Реми полетел с ней в Голливуд, взяв мой грустный глупый сценарий фильма, и из этого ничего не вышло. Знаменитый режиссёр был пьян и не обращал на них внимания; они торчали вблизи его коттеджа на пляже Малибу; они подрались перед другими гостями; и они полетели обратно.

Финальным аккордом стал ипподром. Реми собрал все свои деньги, примерно сотню долларов, нарядил меня в свою одежду, взял Ли Энн под ручку, и мы поехали на ипподром Золотые Ворота около Ричмонда на той стороне залива. Чтобы показать вам, какое сердце было у этого парня, скажу, что он сложил половину наших ворованных продуктов в огромный коричневый бумажный пакет и отвёз их бедной вдове, которую он знал в Ричмонде, в жилищном посёлке, очень похожем на наш собственный, вымытый под калифорнийским солнцем. Мы пошли вместе с ним. Там были грустные оборванные дети. Женщина поблагодарила Реми. Она была сестрой какого-то моряка, с которым он был смутно знаком. «Не стоит благодарности, миссис Картер», – сказал Реми в своих самых элегантных и вежливых тонах. – «Там этого добра было много».

Мы пришли на ипподром. Он делал невероятные двадцатидолларовые ставки, чтобы выиграть, и перед седьмым забегом он полностью разорился. Он сделал ещё одну ставку на наши последние два доллара на еду и опять проиграл. Назад в Сан-Франциско нам пришлось ехать стопом. Я снова был на дороге. Джентльмен подвёз нас на шикарной машине. Я сел впереди рядом с ним. Реми пытался сочинять историю о том, что он потерял свой кошелёк за трибуной на ипподроме. «На самом деле», – сказал я, – «мы потеряли все наши деньги на бегах, и чтобы предотвратить дальнейшие поездки стопом с ипподрома, теперь мы пойдём к букмекеру, а, Реми?» – Реми покраснел. Мужчина наконец признался, что он был управляющим на ипподроме Золотых Ворот. Он высадил нас у элегантного Палас-отеля; мы смотрели, как он исчезает среди люстр, его карманы полны денег, его голова высоко поднята.

«Вау! Вау!» – выл Реми на вечерних улицах Фриско. – «Парадайз едет с человеком, который управляет ипподромом, и клянётся, что он переключается на букмекеров. Ли Энн, Ли Энн!» – Он толкал и пихал её. – «Положительно самый смешной человек в мире! В Саусалито должно быть много итальянцев. Аааах-хи!» – Он обнял столб, чтобы удержаться на ногах от смеха.