Страница 11 из 17
Однажды я набрёл на какую-то пещеру, расположенную высоко в Пиренейских горах. Я очень устал и зашёл в пещеру, чтобы отдохнуть.
Внутри я обнаружил великое множество людей. Иные из них были одеты во все чёрное, а иные носили роскошно изукрашенные одежды. Посреди этих людей сидела огромная жаба, ростом с человека, и во лбу её тускло поблескивал какой-то драгоценный камень.
Я воззрился на эту жабу и на это множество, а затем пал на колени. Я понял, что передо мной – не люди.
Человек в одежде священника сказал:
– Заходите, пожалуйста, господин Шмидт. Мы надеялись, что вы навестите нас.
Я поднялся с колен и прошёл вперёд. Священник продолжил:
– Меня называют отцом Арианом. Я хотел бы представить вас моему глубокоуважаемому коллеге господину Сатане.
Жаба поклонилась мне и протянула перепончатую руку. Я пожал жабью руку.
Священник пояснил:
– Мы – господин Сатана, я и все остальные – представляем собой единственный истинный Объединённый Церковный Совет Земли. Мы давно отметили вашу набожность, Шмидт, поэтому мы решили ответить на любые вопросы, которые вы пожелаете задать.
Я был вне себя от изумления и благодарности за то, что мне даровано такое чудо. Адресуя мой первый вопрос жабе, я спросил:
– Вы действительно Сатана, Князь Зла?
– Имею честь быть той самой персоной, – молвила жаба.
– И вы, именно вы – простой член Объединенного Церковного Совета?
– Ну конечно, – ответила жаба. – Поймите, господин Шмидт: зло просто необходимо для того, чтобы имелось добро. Одно качество не может существовать без другого. Только осознав это, я и взялся первым делом за такую работу. Вы, должно быть, слышали, что злое начало присуще мне от рождения. Нет ничего более далёкого от истины! Характер юриста не может определяться теми делами, которые он представляет в суде. Та же история и со мной. Я просто адвокат зла, и я, как любой другой хороший юрист, пытаюсь полностью гарантировать все права и привилегии для моих клиентов. Но я искренне верю, что сам я вовсе не злой. Если бы это было так, почему же на меня была возложена столь деликатная и важная задача?
Я был удовлетворён ответом Сатаны, поскольку проблема зла всегда меня беспокоила. Тогда я задал следующий вопрос:
– Не будет ли большой дерзостью, если я спрошу: что вы, представители добра и зла, делаете в этой подземной пещере?
– О, никакой дерзости, – сказал Сатана. – Поскольку мы здесь все теологи, мы любим отвечать на вопросы. А ваш вопрос – именно тот, который мы от вас и ждём. Вы, надеюсь, не против, если я отвечу вам на теологический лад?
– Конечно нет, – ответил я.
– Отлично! – обрадовался Сатана. – В таком случае я сначала сделаю заявление, потом докажу его, а затем позволю ответу на ваш вопрос проистечь непосредственно из сказанного. Согласны? Ну что же, вот моё заявление.
Всё, что отдаёт жизнью, имеет свою точку зрения и склонно рассматривать своё существование с этой точки зрения. Поскольку тот, кто имеет точку зрения, знает только самого себя, он склонен считать себя вечным и неизменным, и, таким образом, он со всей необходимостью полагает, что эта его склонность – единственное истинное представление об объектах и явлениях, его окружающих.
В качестве доказательства позвольте мне предложить вам простой и непритязательный пример орла. Этот орёл видит вокруг себя только орлиный мир. Все вещи в этом мире – либо для орла, либо против него. Все вещи расцениваются с точки зрения их полезности для орла, или их опасности для орла, или их питательных либо гнездостроительных качеств. Все вещи обладают для орла этим своим орлинством, и даже безжизненные камни становятся оселками для воспоминаний о предыдущих орлиных деяниях.
Таково моё скромное доказательство всемогущества точки зрения, господин Шмидт, и я надеюсь, вы принимаете его. Полагая, что это так, позвольте мне сказать, что как с орлами, так и со всеми людьми, и со всеми нами, здесь присутствующими, тоже. Это неминуемый результат обладания точкой зрения.
Нашу точку зрения можно выразить очень просто. Мы верим в добро и зло, в божественность и в моральную вселенную. Точно так же, как и вы, господин Шмидт.
Мы представляли наши верования в самых разных вариантах, в соответствии с разнообразными доктринами. Зачастую мы пробуждали в людях страсть к убийствам и войнам. Это была совершенно достойная практика, поскольку она задавала проблемам морали и религии высочайшую, самую изысканную планку и давала нам, теологам, возможность поговорить о многих сложнейших вещах.
Мы всегда спорили, и мы публиковали наши самые разные особые мнения. Но мы спорили, как юристы спорят в суде, а ведь ни один человек, если он в своём уме, не будет прислушиваться к юристам. То были дни нашей славы, и мы даже не заметили, что с какого-то момента люди перестали обращать на нас внимание.
Час тревоги нашей быстро приближался. В то время как мы окутывали земной шар нашими скучными, замысловато обоснованными аргументами, один человек решил проигнорировать нас и построил некую машину. В сущности, в этой машине не было для нас ничего нового; единственное оригинальное обстоятельство заключалось в том, что она обладала своей точкой зрения.
Поскольку у машины появилась своя точка зрения, то она, эта машина, стала выдвигать собственные идеи устройства вселенной. И она делала это куда более занимательно и убедительно, чем мы. Человечество, которое давно тосковало по оригинальности, обратилось к машине.
Только тогда мы осознали опасность, осознали, какому ужасному риску подверглись добро и зло. Потому что машина, при всей её занимательности, проповедовала – на свой машинный лад – вселенную без ценностей и без резона, без добра и без зла, без богов и без дьяволов.
Разумеется, это не было чем-то новым, и в прошлом мы отлично справлялись с подобными суждениями. Но в устах машины эта точка зрения, казалось, приобрела новое, чудовищное значение.
Наша работа, Шмидт, оказалась под угрозой. Ты и сам можешь оценить, до какого предела мы дошли.
Мы, сторонники и толкователи морали, объединились в целях самообороны. Все мы верили в добро и зло, верили в божественность. И все мы были против того отвратительного небытия, которое проповедовала машина. Эта общая позиция была для нас более чем достаточной. Мы объединили наши усилия. Меня назначили представителем нашего сообщества, поскольку мы чувствовали, что у зла больше шансов отвлечь внимание людей от машины.
Но даже зло стало представляться степенным и скучным. Напрасно я доказывал свою пользу. Машина старательно вкралась в сердца людей, проповедуя идею небытия. Люди предпочли не замечать ни ложность этой доктрины, ни присущие ей абсурдные противоречия. Им было всё равно, они хотели слушать только голос машины. Они выбросили свои крестики, звёздочки, кинжалы, молитвенные барабаны, – они слушали машину.
Напрасно мы взывали к нашим клиентам; боги, которые многие тысячелетия выносили наше крючкотворство, перестали внимать нам, перестали нам помогать, перестали даже признавать нас. Как и люди, они предпочли разрушение скуке.
Тогда мы добровольно ушли в подземелья, ушли сюда, чтобы разработать план по вызволению человечества из лап машины. Здесь, в этом месте, собраны и явлены воочию все религиозные сущности, какие мир когда-либо знал.
Вот почему, Шмидт, мы живём под землёй. И вот почему мы бесконечно рады вести с тобой эту беседу. Ведь ты человек, набожный человек, человек, твёрдо верящий в мораль, в добро и зло, в богов и дьяволов. Ты знаешь кое-что о нас, и ты знаешь кое-что о людях. Как ты думаешь, Шмидт, что мы должны сделать, дабы отвоевать наши прежние позиции на Земле?
Сатана ждал моего ответа, и все остальные ждали тоже. Я был в величайшем замешательстве и в ужасном смятении. Я простой человек, как я могу советовать им, квинтэссенциям божественного, к которым я сам всегда обращался за наставлениями?
Внезапно я увидел, что в пещеру въехала приземистая сверкающая машина. Она катилась на колёсах из синтетического каучука, весело помигивая лампочками.